4 марта, после кратких прений, Г. совет приступил к голосованию решающей статьи - и неожиданно для премьера она оказалась отвергнутой большинством 92 голосов против 68. Из правых 28 человек (П. Н. Дурново, В. Ф. Трепов, кн. А. А. Ширинский-Шихматов и др.) голосовали против правительства. В числе противников правительственного предложения был Н. П. Балашов - отец лидера думских националистов.
П. А. Столыпин тотчас же покинул заседание Г. совета. Он придавал вопросу о западном земстве огромное значение; но, быть может, еще более для него существенным показался факт голосования против правительства видных правых членов Г. совета по назначению, недавно принятых в аудиенции государем. Он усмотрел в этом интригу, направленную лично против него.
Теперь, на основании всего имеющегося материала, можно сказать, что в данном случае интриги не было; правые члены Г. совета действительно голосовали «по совести» - одни (как, например, Н. П. Балашов) не сочувствовали национальным куриям из общеимперских соображений, другие вообще не желали распространения земства на новые губернии. Можно не соглашаться с такой точкой зрения, но нельзя отрицать ее законность; и аудиенция В. Ф. Трепова у государя была только ответом на попытку сослаться на высочайшую волю для давления на правых в пользу проекта.
Тем не менее было бы также неосновательно видеть в резкой реакции Столыпина на решение Г. совета проявление досады и личного самолюбия. На этом частном примере премьер убедился, что Г. совет может обратиться в средостение между правительством и Г.думой, стать тормозом для реформ, которых одинаково желают и государственная власть, и выборное представительство. Кроме того, П. А. Столыпин ощущал, что в создавшейся обстановке умаление его престижа лишит его всякой возможности плодотворной работы.
5 марта Столыпин выехал с докладом к государю и сообщил ему о своем решении подать в отставку.171 Государь был поражен, что председатель совета министров хочет уходить по такому частному поводу. Столыпин сказал, что не может помириться с интригами, подрывающими его влияние, тем более что его противники ссылаются на волю монарха.
Государь ответил, что не считает возможным лишиться Столыпина. Кроме того, «во что же обратится правительство, зависящее от Меня, если из-за конфликта с Советом, а завтра с Думой, будут сменяться министры». Он просил Столыпина придумать иной исход.
П. А. Столыпин тогда предложил распустить обе палаты на несколько дней и провести закон о западном земстве по 87-й ст. Государь спросил: «А вы не боитесь, что та же Дума осудит вас за то, что вы склонили меня на такой искусственный прием?» Столыпин ответил, что Дума «будет недовольна только наружно, а в душе довольна». Государь сказал: «Хорошо, чтобы не потерять вас, я готов согласиться на такую небывалую меру, дайте мне только передумать ее». Тогда Столыпин просил разрешения высказать еще одну мысль и, резко охарактеризовав действия Дурново и Трепова, «усердно просил» государя не только осудить их, но и подвергнуть взысканию, которое «устранило бы возможность и для других становиться на ту же дорогу».
«Государь, выслушав такое обращение, - рассказывает сам Столыпин, - долго думал и затем, как бы очнувшись от забытья, спросил: «Что же желали бы вы, Петр Аркадьевич, чтобы я сделал?» Столыпин сказал, что «этим лицам» следует предложить уехать из Петербурга и на некоторое время прервать свою работу в Г. совете. Государь на это никак не отозвался и только обещал обдумать все, что Столыпин ему сказал, и ответить «так же прямо и искренне».
На следующий день П. А. Столыпин созвал частное совещание министров и рассказал о своей аудиенции у государя. Большинство министров молчало, видя по настроению премьера, что пытаться переубедить его бесполезно. А. В. Кривошеин и государственный контролер П. А. Харитонов пробовали указать, что для положения самого Столыпина был бы желателен более примирительный исход в вопросе о Дурново и Трепове. На это Столыпин резко ответил: «Пусть ищут смягчения те, кто дорожит своим положением, а я нахожу и честнее, и достойнее просто отойти совершенно в сторону, если только еще приходится поддерживать свое личное положение».
После ухода остальных министров В. Н. Коковцов, в свою очередь, высказал сомнение в желательности намеченных мер: едва ли и Дума будет довольна; во всяком случае, над законодательным порядком будет произведено насилие, а его вообще не прощают. Еще сомнительнее требовать от государя, чтобы он карал тех, кого сам принял в аудиенции. Коковцов советовал провести закон нормальным путем, вторично внеся его в законодательные учреждения. Столыпин возразил, что у него нет «ни умения, ни желания» проделывать «такую длительную процедуру; лучше разрубить клубок разом, чем мучиться месяцами над работой разматывания клубка интриг».
Государь обдумывал свой ответ четыре дня. За это время сведения о кризисе проникли в печать. В думских кругах возмущались «интригой крайних правых». Л. Тихомиров прислал Столыпину телеграмму: «приношу дань глубокого уважения до конца стойкому защитнику национальных интересов». Из Западного края получались резкие протесты против решения Г. совета. Оппозиционная печать держалась выжидательно. 8 марта в окне у известного петербургского фотографа Дациаро появился портрет В. Н. Коковцова с подписью: «Председатель Совета министров»; на следующий день его убрали…
Императрица Мария Феодоровна и некоторые великие князья убеждали государя согласиться на все условия Столыпина.
10 марта П. А. Столыпин был наконец снова вызван в Царское Село. Государь подписал указ о перерыве сессии палат от 12 по 14 марта и поручил председателю Г. совета объявить П. Н. Дурново и В. Ф. Трепову его повеление выехать из столицы и до конца года не посещать заседаний Г. совета.172 Государь предпочел совершить действия, справедливость и даже законность которых ему представлялась сомнительной, чтобы только не лишиться П. А. Столыпина. Это ярко свидетельствует о том, как высоко он ценил его заслуги. «Неслыханный триумф Столыпина», писал (12.III) в своем дневнике гр. А. А. Бобринский.
Как только (12 марта) был опубликован указ о перерыве сессии, в обществе началось сильное волнение. Представители октябристов явились к премьеру и решительно заявили, что для них такое искусственное применение ст. 87-й абсолютно неприемлемо. П. А. Столыпин ответил, что это, конечно, известный «нажим на закон», но что проект будет проведен в думской редакции: все происшедшее - решительная победа над «реакционным заговором»; Г.думе совершенно не о чем беспокоиться. После этого П. А. Столыпин, в сознании одержанной победы, в самом бодром настроении уехал на несколько дней отдыхать в имение своей дочери. Вернувшись, он уже застал совершенно иную обстановку…
Когда 14 марта был действительно издан по 87-й ст. закон о западном земстве, общее впечатление можно было выразить словами: «так играть законом нельзя». Эта формальная, правовая сторона происшедшего затмила все остальное.
А. И. Гучков из протеста сложил с себя звание председателя Думы и уехал в долгое путешествие на Д. Восток. Несколько думских фракций внесли запросы о «нарушении Основных Законов». Правые были крайне раздражены репрессиями против Дурново и Трепова. «Возмущению Петербурга нет границ», - отмечал (14.III) в своем дневнике гр. А. А. Бобринский, добавляя по адресу Столыпина: «имел такую исключительно удачную партию на руках и так глупо профершпилился!» Л. Тихомиров, только что приветствовавший Столыпина, когда ожидалась его отставка, теперь писал: «Столыпин решился взять рекорд глупости… Хорош заговор! Все программы монархических союзов требуют восстановления самодержавия… Какой же тут заговор? Множество лиц, при всех аудиенциях, единолично и в депутациях, просили государя изменить учреждение 1906 г. Какие тут окольные пути! Не ожидал я, чтобы Столыпин в пылу борьбы мог унизиться до явно лживого доноса…»
В первом же заседании Г.думы, 15 марта, обсуждались запросы о 87-й статье. «К нам обращаются с искусительным предложением, - говорил октябрист С. И. Шидловский. - Раз мы стоим на почве законности, мы не должны отделять себя от Верхней Палаты… Смешно и трагично, что лица, руководящие русской политикой, настолько неосведомлены, что они считают возможным найти в Думе поддержку для грубых правонарушений».
«Как будут сконфужены заграничные газеты, - злорадно иронизировал П. Н. Милюков, - когда узнают, что наших членов Верхней Палаты за выраженное ими мнение не только подвергают дисциплинарной ответственности, как чиновников, но и отечески карают, как холопов… Благодарите нового Бориса Годунова!»
«Когда у Карамзина спросили об Аракчееве, - так закончил свою речь В. Н. Львов, - он ответил: священным именем Монарха играет временщик».