А пока попробуй наше пламя на вкус, пусть подогреет ваш город в зимний день. Запомни мои слова.
Он разинул пасть. Хелисента обеими руками обхватила Глориан, и та зажмурилась, вцепившись в ее плечи.
Но их Фиридел не убил. Невнятный рев вырвался из его глотки, превосходя десять тысяч боевых кличей, и на город пали его присные. Огонь хлынул на крыши Аскалона.
Нет…
Фиридел поднялся на крыло. Ветер от их взмахов бросил на колени сотни людей. Глориан с мучительным рыданием потянулась к костям, но сильные руки схватили ее за плечи, утащили с набережной. Она споткнулась на булыжнике и упала бы, не подхвати ее рыцарь Брамель Статворт.
Череп выскользнул из ее руки. Ее тянули дальше.
– Нет! – выкрикнула она.
Брамель молча подхватил ее на руки, как ребенка.
– Пусти меня! Папа…
– Заберите ее. По Старому мосту, – проревел с седла Робарт. – Лучники, копейщики, ко мне!
Глориан повисла сломанной куклой, ее голова болталась. Страх, на время усмиренный телом, вырвался теперь наружу и развязал все жилы в суставах. Кони кричали в один голос со всадниками. А потом она вдохнула ветер – раскаленный, сокрушающий – и черный, густой, горячий дым.
52
Север
Эйнлек Отлинг, восседавший на китовом черепе, худобой и бледностью равнялся с китовыми костями. Надо лбом у него блестел венец, кольчугу прикрывала звериная шкура, на боку висел меч. Густые, как у дяди, темно-русые волосы были коротко подрезаны, выпуклые серые глаза отливали сталью.
Лицо его было тонким, голос мягким, но никто не смел ему противоречить с тех пор, как он пристегнул к плечу железную руку, заменив ею им самим отрубленную в ту ночь, когда он и его младший дядя попали в плен.
Эйнлеку было тогда семь лет. Он отрубил себе руку вместе с кольцом оков и бежал, не дав Вертингу использовать себя против Бардольта. Кровавый Клинок вскоре после того был разбит. Если Бардольт был Молотом Севера, то Эйнлек – его клинком. Люди прозвали его Железнобоким не только за блестящую металлом конечность.
– Ты уверен?
Вулф, стоя в круге света от очага, опирался на костыль с мягкой обмоткой. Он кутался в меха и жался к огню, но внутри до сих пор ощущал убийственный холод моря.
– Уверен, – прохрипел он.
Эйнлек ущипнул себя за седловину чуть вздернутого носа. У него, как и у его матери, в волосах виднелась широкая белая прядь, стекала на лоб. Вулф молча ждал.
Первым делом его отнесли к целительнице. Вулф обморозил ступни, руки пошли волдырями, разъеденная солью кожа облезала. Он долго не мог говорить – кровоточили губы. И горло было обожжено.
Целительнице пришлось потрудиться, спасая ему жизнь. Она шепотом повторяла запретные песни, упрашивая ледяных духов не мучить больного. Она медленно отогревала ему руки, пока не опали волдыри, оставив на пальцах черные струпья. Она сушила его намокавшую кожу и залечивала разъеденные солью раны.
Избавить его от шрамов, оставленных змеем в душе, было не в ее силах.
– Я не верил. Даже когда на берег стало выносить трупы, не хотел верить. Мне до сих пор страшно коснуться задницей этого трона, все кажется, он войдет и придушит наглеца, до срока занявшего его место. – Эйнлек тяжело сморгнул. – Расскажи, что там было. Ментцы?
Вулф попытался проглотить горевший в зобу пыльный уголь. За время пути он выпил воды больше своего веса, потому что рассол, который он глотал долгими днями, выгнал всю влагу из тела.
– Нет, – сказал он. – То было много древнее.
– Гора Ужаса. – Эйнлек опустил на трон мягкую ладонь. – Нет. Невозможно.
– Это был не Безымянный. Все легенды говорят, что шкура у того красная. Этот был черный, но, верно, они в родстве, – сказал Вулф, превозмогая невыносимую боль. – С ним прилетели… другие. Отпрыски, рабы… Святой знает. Они спалили своим дыханием флот. До последнего корабля.
– Змеи.
– Да.
Эйнлек крепче сжал пальцы. Взгляд его блуждал по залу, словно пересчитывал что-то невидимое.
– Как нам сражаться с таким врагом? – спросил он. – Как от него оборониться?
– Ни на земле, ни в небесном чертоге нет на то сил.
– Как ты выжил, во имя челюсти Святого? – резко спросил Эйнлек. – Я плавал в том море, Вулф. И не стыжусь признать, что оно в середине лета выбило из меня дух. Ты провел в нем много дней зимой. Среди обломков нашли женщину с «Твердости», она замерзла насмерть. А ты стоишь передо мной.
Огонь сжигает тело. Гнусный дым, угли. Оплавленное нечто – раньше это был Велл. Регни горит у него в руках. Все, что случилось на «Убеждении», клеймом выжжено в памяти.
Волей случая у него оказался при себе мех с пресной водой. Вода поддерживала в нем жизнь, пока волны несли их сквозь серый туман под равнодушными звездами.
Он сумел подтянуться на обломок мачты и привязать к нему Регни, поэтому не утонул и не потерял ее, – но как он пережил холод, знал один Святой. Иней покрыл его волосы, слепил в иголки ресницы. Первая ночь прошла в мучениях, а потом кожа утратила чувствительность, и он заснул, не надеясь проснуться.
– Я выбрал море, – ответил он наконец. – Лучше лед, чем огонь. Не знаю, почему я еще дышу. Святой не впустил меня в Халгаллант.
Эйнлек разглядывал его, разрываясь между жалостью и недоверием. В уголках рта у Вулфа еще остался вкус соли.
Та семья не стала отнимать у него Регни. Ее забрали из его рук только в Элдинге. Теперь в святилище она ожидала погребения в Аскрдале.
– Я один выжил? – спросил Вулф.
– По-видимому, так. Остальные сгорели, утонули или замерзли. Я послал на поиски корабли и ныряльщиков.
Вулф закрыл глаза.
– Офандаутская чума распространяется все дальше, – говорил Эйнлек. – Безымянный вынес из Огненного Чрева болезнь, которая поразила жителей Юкалы. Должно быть, это она вернулась. Кто бы ни сразил нашего короля, нет сомнений, что он служит врагу. Мы будем сражаться.
– Против них нет оружия, государь. Ни один клинок не пробьет его шкуру.
– А хротцы не умирают пуховой смертью, – твердо возразил Эйнлек. – Ты был в дружине моего дяди. Теперь, когда он мертв, ты без позора можешь удалиться – или присягнуть мне. Сын Хрота заслуживает места в зале.
Вулф стиснул челюсти, до боли сощурил глаза.
– Если согласен, поплывешь в Аскалон. Дочь дяди уступила мне свои права, и за то я перед ней в долгу. Ты был на «Убеждении». Ты можешь клятвенно засвидетельствовать, что королева Сабран мертва, – это укрепит положение Глориан. Ты можешь помочь ей, Вулф.
– Ты хочешь, чтобы я вернулся на берега Пепельного моря.
– Да.
– Государь, не знаю, смогу ли.
– Не давай страху укорениться, не то никогда больше не посмеешь ступить и шагу. – Эйнлек склонился к нему, костяшки прижатых к трону рук побелели. – Послушай меня. Глориан всего шестнадцать, а она теперь – божественная глава стран Добродетели. Ей понадобятся железные кости, а я должен внушить