Читать интересную книгу Падение царского режима. Том 3 - Павел Щёголев

Председатель. — «Святой чорт», это теперь издано.

Белецкий. — Ах, она издана в Москве?

Председатель. — В Москве.

Белецкий. — Так я и думал. (Читает.) «Наблюдение за Распутиным в это время, т.-е. при А. П. Столыпине,[*] вел П. Г. Курлов. В чем оно выразилось, — следов в департаменте полиции не осталось, но впоследствии, со слов Распутина, я знаю, что последний с того времени знаком с П. Г. Курловым. При А. А. Макарове, когда я вступил в должность директора и до моего оставления этой должности, я лично также с ним знаком не был, как и А. А. Макаров и Золотарев, которые избегали возможности с ним познакомиться, не желая этого и впоследствии (я имею в виду А. А. Макарова). Что касается Н. А. Маклакова и генерала Джунковского, то Н. А. Маклаков был в хороших отношениях с Распутиным (не знаю, как он познакомился, но думаю, что через покойного князя Мещерского, знавшего Распутина и дававшего даже ему почет еще тогда, когда он не был вхож во дворец). Джунковский же, с первых своих шагов по вступлении, относился к нему отрицательно-демонстративно, несмотря даже на то, что к концу моего директорства, влияние Распутина можно было считать прочно установившимся. Выступление А. И. Гучкова с кафедры Государственной Думы, по поводу влияния Распутина, повлекло за собой принятие мер к охране его личности, в силу полученных указаний свыше министром А. А. Макаровым, воспрещение помещения в прессе статей о нем и наблюдение за Гучковым, которое потом мною, при назначении генерала Джунковского, было снято. Вместе с тем, А. А. Макаровым было предложено мне и выяснение образа жизни Распутина. В силу этого мною с полковником Коттеном был выработан план охраны, сводившийся к командированию к Распутину развитых и конспиративных филеров, коим было поручено, кроме охраны Распутина, тщательно наблюдать за его жизнью и вести подробный филерный дневник, который к моменту оставления мною должности представлял собою, в сделанной сводке, с выяснением лиц, входивших в соприкосновение с Распутиным, весьма интересный материал к обрисовке его, немного односторонне, не личности, а жизни. Затем в Покровское был командирован филер на постоянное жительство, но не для охраны, так как охрана из постоянных при Распутине филеров, в несколько уменьшенном только составе, его сопровождала и не оставляла его и при поездках Распутина, а для сотрудничества, ибо на месте выяснилось, что агентуры завести и нельзя было, так как служащий элемент, поставленный Распутиным, держался им и мог бы ему передать о специальном наблюдении за ним, а крестьянство местное жило с ним в хороших добрососедских отношениях, и он многое сделал для своего селения». Служебный элемент — начальник почтово-телеграфной конторы местной и другие; Распутин окружал себя везде своими людьми. Он и в церкви, и в школе был почетным попечителем, вообще хлопотал о своем селе. (Читает.) «Такая система двойственного наблюдения продолжалась до моего ухода. Сведения о Распутине докладывались Коттеном, при многих его докладах, министрам, товарищам и мне, а то, что поступало в письменной форме, я держал у себя, — в служебном кабинете, не сдавал в департамент, и, при уходе, в форме дела, оставил в несгораемом шкафу, внеся ее в опись, представленную мною Н. А. Маклакову, но на другой день, по требованию Маклакова, в числе нескольких других дел, его заинтересовавших, ему сдал и это дело. У себя лично я только оставил копию сводки его образа жизни. Председатель совета В. Н. Коковцов очень интересовался личностью Распутина, и я о нем докладывал неоднократно, так как он хотел положить конец его влияниям, путем доклада о нем государю, о чем я слышал не только от самого В. Н. Коковцова, потом А. А. Макарова; но не знаю, докладывал ли он. Впоследствии от Распутина я слышал, что он, незадолго до ухода Коковцова с своего поста, виделся с В. Н. Коковцовым и убеждал его уничтожить винную монополию, о чем Распутин неоднократно, по его словам, говорил государю и давал ему понять, что это будет стоить ему его поста; насколько это правильно, я не знаю, так как против В. Н. Коковцова были в ту пору настроены некоторые из влиятельных членов кабинета (Н. А. Маклаков, И. Г. Щегловитов и В. А. Сухомлинов, а также и некоторые: князь Мещерский и генерал Богданович). По уходе своем, В. Н. Коковцов виделся с Распутиным на квартире князя Адроникова, но особого примирения, по словам князя, не произошло. Я в ту пору тяготел к кружку покойного генерала Богдановича, с содержанием писем которого, вызвавших даже к нему одно время немилость, направленных против Распутина, я был знаком, так как давал ему и материалы из жизни Распутина за этот период времени». Это — действительно. Богданович вел определенную линию. Это может подтвердить, в будущем также изменившая свое отношение к Распутину, фрейлина Никитина, о которой я уже писал, которая при Штюрмере была большим, крупным лицом, имела сношения и так сказать была посредствующим звеном. (Читает.) «Докладывал ли А. А. Макаров государю в подробностях о Распутине, я не знаю, но только заявляю, что часть подлинных писем к Распутину от государыни, кои были у Илиодора, были добыты, при содействии г-жи Карабович из Вильны, от Замысловского, а также от одного казачьего офицера (я не помню фамилии), и переданы лично А. А. Макаровым государю, что и послужило причиной гнева на Макарова со стороны государыни, не пожелавшей даже принять его, когда он, спустя продолжительное время, был приглашен Б. В. Штюрмером в кабинет, на пост министра юстиции, и имело также свое значение и в отношении к уходу его снова в государственный совет. Н. А. Маклаков, хотя и знал мое и генерала Джунковского отношение к Распутину и то, что я снабжал Богдановича сведениями о нем, тем не менее, ни разу мне по этому поводу не сделал указаний о прекращении сообщения этих сведений Богдановичу, быть может, потому, что не желал обидеть Богдановича, искренно к нему расположенного. В последние месяцы моего директорства при Н. А. Маклакове, когда августейшая семья находилась в Ливадии и Распутин был вызван в Ялту, от ялтинского градоначальника, покойного генерала Думбадзе, назначенного особым распоряжением государя и бывшего под большим воздействием генерала Богдановича, который протежировал Думбадзе, мною была получена шифрованная телеграмма с надписью «лично» от генерала Думбадзе, приблизительно следующего содержания: «разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту». Расшифровал эту телеграмму работавший в секретарской части департамента А. Н. Митрофанов; посылая мне на квартиру дешифрант, он предупредил меня по телефону, что телеграмма интересна. Я, подписав препроводительный бланк, послал ее срочно с надписью: «в собственные руки» Н. А. Маклакову и затем, по особому, для разговоров только с министром, телефону спросил его, не последует ли каких-либо распоряжений; но он мне ответил, что нет, я сам. Какие были посланы указания Думбадзе и были ли посланы, я не знаю; но проезд, в сопровождении филеров, состоялся без всяких осложнений. Этой телеграммы в деле нет, так как Н. А. Маклаков мне ее не возвратил, а Митрофанов, по расшифровке и скрепе, порвал подлинник, как это делалось в департаменте с шифрованными телеграммами. Но эти, по всей вероятности, помнят, так как я спросил у него копию для своего дела». И даже просил навести справку, нельзя ли кому-нибудь поручить.

Председатель. — Он дал вам копию?

Белецкий. — Нет, он ее порвал. Это было правило — раз расшифруется телеграмма, чтобы шифр не был вынесен. Так как его перерабатывали, то расшифровка рвалась, а подпись секретаря показывала правильность шифранта, потому что часто шифр попадал в руки лица, против которого расшифровывалось. Так что, шифры менялись неоднократно.

Председатель. — А вы потом не спросили Маклакова, ответил он что-нибудь на эту телеграмму?

Белецкий. — Я не спрашивал. Я припоминаю, когда я был, после оставления должности товарища министра, в Ялте (нам было приказано всем разъехаться — мне и Хвостову, как главным действующим лицам; Хвостов уехал в деревню, а я в Ялту),[*] я спрашивал полковника Троцкого, говорил ли ему что-нибудь Думбадзе. Он сказал — нет, но говорил, что у Думбадзе были планы покончить с Распутиным, но планы заоблачного характера. Там есть скала, на которой построен купцом из Москвы железный замок, стоящий, за Ялтой;[*] он думал туда его привезти, чтобы оттуда сбросить или вообще какое-нибудь разбойное нападение сделать, но все это в области предположений, и Думбадзе в этом отношении ничего не предпринимал. (Читает.) «Сводка филеров наблюдений из жизни Распутина, о коей я говорил ранее, в общих чертах рисовала отрицательные стороны его характера, сводившиеся к начавшейся уже тогда его наклонности к пьянству и его эротическим похождениям. В бытность мою сенатором, ко мне, в конце 1914 года, обратился, через посредство своего управляющего хозяйственной частью, дворцового полковника Балинского, великий князь Николай Николаевич, жена которого и он сам перестали уже принимать Распутина, с момента его проникновения во дворец, с просьбой, не могу ли я дать сведения о порочных наклонностях Распутина, так как, по словам полковника Балинского, великий князь решил определенно поговорить с государем об удалении Распутина из Петрограда. Сведения эти я дал, черпая материал из имевшейся у меня лично на руках сводки. Впоследствии я уже узнал, что великий князь свое желание осуществил, и Распутин до конца своей жизни, что я сам слышал, не мог этого простить великому князю, причем перед уходом великого князя на Кавказ, с чьих только слов, не знаю, Распутин утверждал, что великий князь мечтает о короне. Затем, как я проверил впоследствии у самого же Распутина, генерал Джунковский, незадолго до своего ухода, пользуясь исходатайствованным для него (Н. А. Маклаковым еще) правом непосредственных докладов по штабу и высочайшим проездом государя, воспользовавшись полученными им из Москвы сведениями о недостойном в опьянении поведении Распутина в ложе ресторана «Яр», докладывал их государю в связи с общей характеристикой; это, как мне сам говорил Распутин, вызвало сильный на него гнев государя; таким он никогда до того даже и не видел государя; но, по словам Распутина, он в свое оправдание говорил, что он, как и все люди — грешный, а не святой. По словам Распутина, государь после этого его долго не пускал к себе на глаза и поэтому Распутин не мог слышать или говорить спокойно о генерале Джунковском до конца своей жизни. Правда, потом генерал Адрианов, после немецкого погрома в Москве ушедший из должности градоначальника, находясь под сенаторским расследованием,[*] после свидания с Распутиным в Петрограде лично и затем в письменном изложении через меня, передал А. А. Вырубовой заявление, что никакой, по лично им произведенному расследованию, неблагопристойности Распутин не производил в «Яре». В это время шел разговор об оставлении генерала Адрианова в свите, и он был вызван графом Фредериксом в Петроград. В свите затем он был оставлен, но, когда значительно позднее уже, по окончании расследования, генерал Адрианов, при министре внутренних дел Протопопове, приехал в Петроград, чтобы представить министру юстиции свою объяснительную записку пред слушанием дела в сенате, и был у меня с просьбой сказать за него несколько слов А. А. Макарову, для чего даже и оставил один экземпляр записки, то он имел в виду передать через Распутина экземпляр и государю; но, как мне говорил г. Адрианов, Распутин отказался его принять. Когда я, при встрече, спросил Распутина, почему он не захотел повидаться с генералом Адриановым, то он ответил, что все-таки генерал Адрианов, хотя и дал другое показание, но ему бы нужно было в свое время, когда он был градоначальником, посмотреть, что такое полиция о нем писала генералу Джунковскому. Уйдя из министерства внутренних дел, я все-таки, хотя и был назначен с некоторыми затруднениями в сенат, тем не менее, остро чувствовал в себе обиду на генерала Джунковского за то, главным образом, что я, не будучи предупрежден, мог бы, если бы меня заранее не осведомили мои друзья, прочитать через три дня в «Правительственном Вестнике» о своем назначении, согласно прошению, олонецким губернатором, с правом оставления за мною мундира III класса, по старой должности.[*] Это чувство осталось у меня и по назначении на должность товарища министра. В промежуток этого времени, я не прерывал своих хорошо установившихся отношений с князем Андрониковым, со времени министерства А. А. Макарова, когда я впервые с ним познакомился. Я часто бывал у него, он также вечером заезжал ко мне, и от него я слышал всегда много интересных из придворных и министерских сфер новостей, так как он имел широкий круг влиятельных знакомцев и бывал у графа Фредерикса, Воейкова, у большинства министров, у председателя совета Горемыкина, имел знакомых при великокняжеских дворах, знал многих директоров департаментов почти всех министерств; и других чинов из министерств, которые, считаясь с его влиянием у министров, боялись вооружить его чем-либо, поддерживали с ним лучшие отношения и старались исполнять его просьбы, предпочитая его иметь лучше своим хорошим знакомым, чем сильным и опасным врагом. Он в этот период был занят, доведенной им затем до конца, крупной финансовой операцией по покупке, при содействии военного министра Сухомлинова, на акционерных началах, в Бухаре и Хиве, больших земельных площадей, прилегающих к речным артериям. Ко мне он был искренно в ту пору расположен, так как во времена моего директорства, у него никаких дел в департаменте полиции не было, и он только пользовался бесплатными проездными билетами на предъявителя. При генерале Джунковском, которого князь Андроников знал еще по пажескому корпусу, в силу отрицательного отношения к Андроникову Н. А. Маклакова и под влиянием просьб к начальству со стороны министра Сухомлинова, с которым в ту пору, после продолжительной и неразрывной дружбы, князь Андроников разошелся и повел упорную борьбу, последовало увольнение князя Андроникова от должности причисленного к министерству внутренних дел чиновника, дававшее князю Андроникову некоторым образом официальное положение. Это его задело сильно, и хотя он и был устроен, путем всеподданнейшего доклада обер-прокурора Саблера, на должность чиновника особых поручений при святейшем синоде, но этой обиды не мог забыть Н. А. Маклакову и, где мог, старался подорвать к нему доверие». Тут даже была установлена контр-разведка за квартирой Андроникова. Сухомлинов хотел как-нибудь Андроникова поймать. Осуществлял расследование полковник Ерандаков, который предупредил меня, чтобы я не так часто бывал у Андроникова.