— Господи, Вита, почему она здесь? Почему в этом ужасном месте? Неужели настолько все плохо?
Она кивнула, продолжая смотреть все так же сожалеюще, потом взяла его за руку и повела за собой через двор, по хрустящей, уже высохшей от летнего солнца траве, а когда они подошли к ряду деревьев, остановилась и показала рукой вправо, туда, где на бордюре, строго выпрямившись, стояла неподвижная фигура в легком коротком платье бутылочного цвета. Человек не заметил их появления, он смотрел перед собой, на асфальт, точно завороженный, и если бы не колыхающиеся от ветра волосы и подол платья, он казался бы нарисованным на фоне вечернего дворового пейзажа.
— Иди к ней, — шепотом сказала Вита, отпустила его руку и отступила на шаг, и теперь в ее взгляде была дикая, невысказанная надежда. Потом она повернулась и быстро пошла прочь, прежде, чем Слава успел что-то ей ответить. Он повернулся и снова посмотрел на Наташу, стоявшую метрах в пятидесяти от него, потом шагнул на бордюр и теперь четко увидел ее в профиль. Ветер привольно играл ее длинными, непривычно огненно-рыжими волосами, скрещенные руки спокойно лежали на груди, а на лице застыло напряженное выражение человека, который уже давно что-то ищет, но никак не может найти. Она сильно изменилась с тех пор, как Слава видел ее в последний раз, она стала очень красивой, но в ее красоте было что-то пугающее, чужое, нереальное, и он продолжал смотреть на нее, не решаясь подойти. Эта девушка казалась очень уверенной в себе, сильной и жесткой, и Славе вдруг подумалось, что она не нуждается ни в чьей любви, и собственного общества ей вполне достаточно.
Наташа, почувствовав чужой взгляд, скривила губы, но обернулась не сразу. Несомненно, Вита — снова пришла мешать ей, не может даже на день оставить ее в покое. Она продолжала смотреть на нагревшийся за день асфальт, и какая-то ее часть беззвучно стонала от неизбывной и непонятной тоски, которая то и дело всплывала в глазах и чуть ли не срывалась с неподвижных губ, и чужие, пугающие чувства и желания захлестывали ее волна за волной. Эти тоска и какая-то странная неустроенность грызли ее день за днем, снова и снова приводя к Дороге, где она должна была что-то понять, и даже ночь не приносила успокоения, потому что тьма вокруг была не родственна тьме, сгущавшейся внутри нее. Как дикий хищник, запертый в клетке, Наташа металась внутри самой себя — что-то все еще держало ее, не давая сорваться, не давая тьме заполнить все без остатка, и она то сражалась с ней с упорноством и отчаяньем загнанного в угол, то жадно тянулась к ней, желая утонуть окончательно и насладиться этим.
Не выдержав, Наташа все-таки обернулась, но вместо Виты почему-то увидела Славу. Он стоял совсем недалеко и смотрел на нее странным, сурово-печальным взглядом, каким не раз смотрели на нее во снах являвшиеся ей люди, так или иначе погибшие из-за ее картин.
— Уже и наяву, — пробормотала она и отвернулась, вяло отмахнувшись от видения. Но тут же снова повернула голову, а Слава уже не стоял — он, прихрамывая, шел к ней по дороге, и ветер слегка трепал его короткие волосы. Он был настоящим.
Наташа не закричала, не сорвалась с места, не побежала навстречу — она пошла к нему медленно, ступая осторожно, словно по тонкому льду, боясь каждого шага, — ей все еще казалось, что когда она окажется рядом со Славой, он исчезнет, снова оставив ей пустоту и боль — и на этот раз такие, что ей, наверное, и не выжить. Тьма, беззвучно и протестующе зарычав, отползла куда-то в глубь сознания, как побитый пес, — с этим она бороться никак не могла.
Подойдя к Славе вплотную, Наташа молча протянула к нему руку, как слепой, нашаривающий дорогу в вечной темноте, и его пальцы крепко, почти до боли сжали ее. Сильные и теплые, они никак не могли принадлежать призраку, и она вдруг окончательно осознала, что все это происходит на самом деле. Горло у нее больно сжалось, Наташа всхлипнула и соскользнула вниз, на колени, в пыль, и крепко обняла ноги стоявшего перед ней человека, и по ее щекам поползли жгучие слезы счастья и безграничной вины. Она пыталась выговорить его имя, но прыгающие губы не слушались, и с них срывались лишь бессмысленные нечленораздельные звуки. Слава опустился рядом с Наташей и молча обнял, зарывшись губами в густые огненные волосы, а она дрожала в его руках, словно испуганная птица, продолжая тихо всхлипывать.
— Ну, не плачь, — произнес он слегка растерянно. — Пожалуйста, лапа, не плачь. Н-ну же… я не могу, когда ты плачешь…
Наташа подняла голову и жадно посмотрела ему в глаза. Раньше он всегда отворачивался от этого пронзительного, почти осязаемого взгляда, но сейчас так не сделал, а ее взгляд в этот раз не старался проникнуть куда-то внутрь, а начал скользить по его лицу, изучая каждую черточку снова и снова. За взглядом потянулись руки, губы, и, покрывая лицо Славы беспорядочными поцелуями, Наташа снова и снова произносила его имя, словно заклинание, долженствовавшее остановить время, а он вытирал ее мокрые от слез щеки и говорил ей все ласковые слова, которые только знал, заикаясь почти на каждом и проклиная себя за это. Мимо промчалась машина, обдав их тучей пыли, следом еще одна, насмешливо визгнув клаксоном, но они их не заметили…
Наконец Слава, неохотно оторвавшись от ее губ, кивнул на скамейку неподалеку.
— П-пошли туда, лапа, пока н-нас не переехали. Вставай, ну что ты так … з-зачем… в пыль…т-ты же вся перепачкалась!
— Ты тоже, — отозвалась она, вставая и глядя на него сияющими глазами, словно озаряющими все ее лицо, и всматриваясь в каштановое пламя, Слава не понимал, почему совсем недавно видел в ней что-то чужое и даже зловещее. Конечно, это была Наташа, его Наташа. Они дошли до скамейки, и, едва опустившись на нее, Слава вздрогнул, и его ладонь метнулась к затылку, в который вонзилась знакомая огненная стрела, пролетела наискось, пробив себе выход где-то в районе правого виска и исчезла, но на это мгновение перед глазами все поплыло. Наташа схватила его за плечо, на ее лице вспыхнул ужас.
— Что с тобой?! Славочка… тебе плохо?!
— Да н-нет, нет, — ответил он с улыбкой и снова ее обнял, — ерунда. Г-голова с-слегка разб-болелась, а т-так — ерунда.
Если раньше, опьяненная счастьем, Наташа не заметила, что он заикается, то теперь это больно резануло ее, и она резко вскинула голову, снова всматриваясь и в лицо, и в глаза, на этот раз уже отмечая перемены, потом мягко скользнула ладонью от его щеки к затылку, нащупала среди волос грубый рубец сросшейся кожи и задохнулась.
— Господи, что они с тобой сделали! Бедный мой, что они сделали!.. Прости меня, Слава, прости, это все из-за меня… Я тебя не послушала, я…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});