- Жаль. - Отозвался Барс. - Значит, умрем здесь оба.
- Я повторяю предложение. Поклянись так, как я сказал. Не меняя ни слова. Ни одного твоего поганого изменения. И выйдем оба.
- Отвечу тем же. Готов поклясться так, как я сказал. Не иначе.
Бьорн коротко зарычал.
- Не забывай, тебе придется хуже, чем мне. - Процедил он.
- Какая разница. Это будет недолго. И ты последуешь за мной. Разве тебе не хочется получить шанс, Бьорн? Рискнуть? Выйти наружу, глотнуть свежего воздуха? Подставить задницу ветру, пес тебя задери?
Северянин зарычал снова, и это был звук уж вовсе нечеловеческий.
- Ни слова. - Отчеканил он, готовой обрушиться лавиной нависая над Барсом. - Ни одного поганого слова не меняя, ты понял меня? Скажешь, когда будешь согласен.
- Скажешь, когда будешь согласен на мое предложение. - Ответил рыцарь.
С тех пор они не разговаривали.
Сколько времени прошло после этих событий, Барс не знал. Ему казалось, что несколько суток. Может, двое-трое. Может, гораздо больше. Вода давно кончилась. Жизнь тоже потихоньку кончалась. Наверное, это было к лучшему.
Бьорн так и не изменил своего мнения. Чего он боялся больше, чем неотвратимой смерти в запертом подвале, Барс не смог понять. Может быть, его душу тоже согревало сознание, что они умирают вместе. Может быть, сильнее жажды жизни оказалась его ненависть. Или страх перед тем, что придется расплачиваться в одиночку. Или он просто сошел с ума. Все это были лишь догадки, которыми рыцарь развлекал иногда свое сознание. Какая разница? Дикарь не передумал, и теперь уже не передумает. И, наверное, в конечном итоге это правильно. Нельзя выпускать это чудовище обратно в мир.
Барс не был теперь связан Клятвой, но оковы и перчатки держали его надежно. Нет, рыцарь не оставлял попыток освободиться. Сопротивляться до последнего вошло у него не просто в привычку, а в плоть и кровь; он просто не мог иначе. Но примитивный, на совесть сработанный механизм не поддавался. Сколько Рыцарей умерло здесь до Барса, пытаясь расшатать эти крепления? Он будет последним. Это приносило удовлетворение.
Бьорн теперь пытал рыцаря реже, чаще - просто избивал. Наверное, так ему было легче выплескивать накопившуюся злобу и ненависть, удобней отводить душу. Барс иногда спрашивал себя, почему северянин до сих пор не убил его. Может быть - именно потому, что ему нужен был кто-то для битья. Кто-то, на кого можно излить гнев, сжигающий нутро. Кто-то живой, иначе какой это имело смысл?
Однажды в очередном припадке ярости Бьорн набросился на рыцаря с кочергой. Он наносил удары с ревом, плюясь слюной и злобой, не глядя - по ребрам, рукам, ногам; Барс услышал хруст костей, темная колышащаяся пелена застлала глаза... Потом Бьорн угодил по голове, и рыцарь отключился. Очнулся он нескоро, северянин уже давно угомонился и занялся привычным делом - вылизыванием камней. Мерцающий свет факела - горел теперь только один, видимо, Бьорн экономил, боясь остаться в темноте - показался Барсу слишком ярким, он резал глаза, и рыцарь чуть-чуть повернул гудящую голову. И увидел то, чему сначала побоялся поверить.
Очевидно, от удара северянина крепления на одной из перчаток немного отошли. Можно было бы, наверное, даже пошевелить пальцами. Можно было бы, если бы Барс чувствовал эти пальцы; если бы эта рука не была сломана как минимум в двух местах. Но с этим стоило поработать.
Пальцы шевельнулись примерно через час. Через час закушенных губ, изматывающей боли и катящегося со лба пота. А через час и мгновение огненный шар ударил Бьорна в грудь, и жизненный путь северянина на этом закончился.
На то, чтобы освободиться из кресла, ушло несколько часов. На то, чтобы переместиться от подножия кресла к началу лестницы - не меньше суток.
Подняться по лестнице Барс не смог.
Перед тем, как в очередной раз потерять сознание, рыцарь посмотрел вверх, на уходящий к свободе изгибающийся колодец.
И горько рассмеялся.
- 3 -
Алина продолжала бредить.
И снова Бертрам проводил долгие часы у ее постели, ожидая просветления. Если чем-то можно было быть довольным в этой ситуации, так разве что тем, что у Феофана хватило характера не допустить присутствия в палате многочисленных приближенных, придворных, нянек и прочей дворцовой шушеры, мечтающей продемонстрировать свое трепетное бдение у ложа больной. Феофан выгнал всех, кроме Бертрама и своих сиделок, а поскольку Король предоставил лекарю почти неограниченную свободу действий, воспротивиться никто не посмел.
Сам Роланд приезжал за это время к больной дочери раза два или три. Мать, королева Элеонора, бывала чаще, практически каждый день, но никогда не оставалась надолго. Картинно поохав и поцеловав дочь в покрытый испариной лоб, она торопливо выходила, прикасаясь к уголкам глаз тонким батистовым платочком. Бертрам всякий раз пытался разглядеть, действительно ли ее глаза увлажняются - просто из любопытства - но так и не понял. Впрочем, он и сам не считал это важным.
Его расследование зашло в тупик. Та крошечная толика везения, которую необходимо приложить к любому профессионально выполненному делу, чтобы получить результат, по всей видимости, покинула капитана. И стражники, и прислуга таинственного замка действительно как сквозь землю провалились. Сам Деим тоже нигде не объявился. От многочисленных патрулей не приходило вестей. Бумаги расшифровать не удалось. Тупик.
Бертрам потрудился съездить еще раз осмотреть замок и окрестности, но ничего нового не узнал. На свой страх и риск устроил обыск в городском доме Деима - под благовидным, но притянутым за уши предлогом. Ничего важного. Его люди прочесывали частым гребнем прилегающую к поместью территорию, вызвали недовольство местного населения, по пятьдесят раз опрашивая одних и тех же людей, пытаясь вычленить хоть что-то ценное из информации, обрастающей со временем домыслами, как снежный ком. Ничего это не дало.
Когда капитан вернулся в Умбру из той, первой, поездки в поместье, ему сообщили, что его срочно хотел видеть лекарь принцессы. Бертрам помчался в здание бывшего приюта. Он застал Феофана у ложа спящей девушки. Лекарь был слегка бледен.
- Да, я хотел с вами поговорить. - Подтвердил он, завидев Бертрама. - Наедине, если можно. Давайте выйдем, она только недавно уснула.
В одной из комнаток обширного здания, тщательно прикрыв за собой дверь, Феофан сказал капитану:
- Она приходила в себя. Очень ненадолго. Спрашивала вас. Ей казалось, будто она помнит, как разговаривала с вами. Когда поняла, что вас нет, она сказала мне одну вещь, к которой я просто не знаю, как отнестись. Бред уже возвращался, и я не могу поручиться, что принцесса была в ясном уме. Но она повторила это несколько раз. Я просто не знаю, что мне делать с этим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});