Выслушав своего воеводу, Святополк только пожал плечами. Что ж, тот десятник пожалеет о содеянном, когда они встретятся на Ладоге. Княжич не шибко привечал отцовских людей. Чувствовал в них гнильцу. Мыслил, что за ним пошли они не потому, что видели его, Святополка, своим князем, но потому, что не хотели в князья робичича. Не хотели подчиняться сыну рабыни.
Святополк не приближал таких особо и смотрел всегда с настороженностью. Вот и оправдались его подозрения: утек десятник, когда стали не любы ему поступки своего княжича — так баяли в дружине. А Святополк мыслил, что коли князя любишь, люби и все, что он делает. И нечего нос воротить, коли назвался кметем.
Он поправил пушистую опушку плаща, что лезла в лицо, и сжал колени, правя обратно в хазарский стан. Он уже достаточно налюбовался на разорение княжеских земель.
Все было Святополку по сердцу, окромя одного.
Багатур-тархан прятал от него Иштар. Вот сколько уже княжич провел здесь? Несколько седмиц, не меньше. И ни разу с того самого дня, как сидел он на пиру для глядел на свою хоть*, не оставался он с ней вдвоем. Он даже не касался ее! Шатер Иштар сторожили мрачные, неразговорчивые хазары. Святополк кинулся к Багатур-тархану и тот, лживый узкоглазый ублюдок, поведал ему, что дочка занемогла.
И вот уже какую седмицу подряд от Иштар не отступает болезнь? Желтолицый тархан врал ему, врал прямо в лицо и даже взгляда бесстыжего не отводил. Ну, ничего. С ним Святополк попозже поквитается. Он, как никто, умеет ждать — это всякий скажет. Столько зим прождал с того дня, как отец умер, а своего все же добился. Скоро, очень скоро призовет он робичича к ответу.
А по Иштар он, знамо дело, тосковал. Еще на пир тот первый разоделась она как беспутная, бесстыжая девка. Сидела напрочь да манила нежной кожей да своим запахом, который пьянил Святополка пуще всякого вина. Под тонким шелком виднелись очертания ее покатых бедер и наливной груди... Он прикрыл глаза, сдерживая животный рык. В штанах налилось тяжестью мужское естество. Как вольготно им было забавляться, пока отец отпускал Иштар от себя одну.
Святополк вспомнил сладкий исход лета, когда подрали они отряд робичича в том жалком княжестве, и как он воротился в свой шатер, а в нем, как и полагалось, уже ждала его Иштар... Теперь же шатер ему грела какая-то хазарская девка, а его хоть*, его Иштар, ускользала от него подобно воде. Он ее получит. Рано или поздно, но он ее заберет, она будет принадлежать ему, и никто не сможет ему помешать. Ни Багатур-тархан, ни другой узкоглазый ублюдок.
Святополк всегда получает свое. Ладожский престол, желанную женщину. Скоро все в этом убедятся.
— Княжич! — Драган выехал ему навстречу из хазарского стана и перехватил на половине пути. — Из Белоозера вести пришли!
— Стой, стой, — Святополк резко дернул поводья, заставляя коня сбавить шаг. — Какие вести?
— Добрые! — воевода широко улыбнулся и поехал вровень с ним. — Говорят, ладожский князь призвал своего старого пестуна из Белоозера в терем. И еще говорят, что гонцы из княжеств у Ярослава по три раза на седмице бывают.
— Вот оно что, — медленно, растягивая слова, сказал Святополк. Выглядел он довольным. — И впрямь добрые вести. Неспроста робичич старика с места дернул.
— Вот и я так мыслю, княжич, — покивал Драган.
Святополк присмотрелся получше к своему воеводе и заметил у того во взгляде помимо веселья что-то еще. Не то тревогу, не то беспокойство. Но что-то точило Драгана изнутри, занимало его помыслы.
— Ну, — велел княжич недовольно. — Что еще? Говори!
— Дружина волнуется, — тщательно подбирая слова, заговорил Драган после продолжительного молчания. — Княжич, коли б стали мы стороной от хазар...
— Да что ты сызнова дурью маешься! — разгневался Святополк, позабыв, как был доволен еще совсем недавно. — Разве не велел я не сметь об этом заговаривать со мной?
— Велел, княжич, — Драган покаянно опустил глаза. — Но всей дружине рты не заткнешь. И мыслю я, что...
— А ты заткни! — Святополк в бешенстве дернул поводья, отчего жеребца резко повело в сторону. — Ты воевода мой! Ты исполняешь то, что князь велит. И самому мыслить тебе не надобно.
Драган склонил голову, и русые волосы, перехваченные на лбу ремешком, скользнули с двух сторон ему на плечи. Правоту князя он, может, и признавал. И согласен был, что мыслить — это княжье дело. Князь приказывает, и гридь делает, как сказано. Но и промолчать он не мог. Как тут смолчать, когда каждый день слышишь то тут шепоток, то там жалобу, то здесь недовольство? Ну, не любила дружина хазар! Терпела — да. Княжичу — подчинялась, особливо наемники, которые служили за награду и добычу. Но бок о бок с узкоглазыми провести столько времени, прожить с ними, в их стане — такое не каждому было под силу.
И Драган не мог наказывать каждого кметя, у которого прорезалось недовольство, иначе пришлось бы ему почти всю дружину целиком наказать. Вот он и пытался все до княжича потихоньку, уговорами донести, что не дело так жить. Все чаще стали промеж собой да с хазарами грызться. Ссоры вспыхивали как сухие палки в костре, только поспевай тушить. Драган тревожился, что однажды тумаками да синяками не закончится. Прольется кровь, обнажатся мечи, и тогда уже вспять ничего повернуть не получится. Лучше бы заранее горячие головы охладить... Да как, коли нет на то воли княжича?
— Собери нынче всех вечером. Разделю с дружиной трапезу, — на сей раз Святополк, похоже, над его словами задумался.
— Да, княжич, — выдохнул Драган с облегчением, которого даже не стал скрывать. Может, как воину, ему и не подобало так открыто радость выражать, но как простой муж, тревожащийся за дружину, был он нынче рад.
— Недолго уж потерпеть осталось, — сказал Святополк скорее сам себе, чем Драгану. — Коли робичич старика в терем позвал, стало быть, что-то есть у него на уме. Ярко всегда к пестуну бегал, совета испрашивал. Что дитем неразумным, что нынче... Всегда за спиной старика хоронился. То же мне, князь ладожский! — он поморщился и брезгливо сплюнул себе под ноги.
В хазарском стане Святополк намеренно выбрал пройти ровнехонько посередине, хотя палатки его воинов стояли с краю, как можно дальше от нежеланных соседей. Вздохнув про себя, Драган покорно пошел следом за ним. И слепой бы уже понял, что княжич лютует всякий раз, как брата при нем поминают, но как дошли до него вести про смерть матери, так совсем плохо все стало. Ярился Святополк до воспаленных красных глаз; до шума в ушах и потери разума.
Драгана это тревожило. А увидит Святополк брата на ратном поле, что тогда будет? Кабы не поскакал на него в одиночку, лишь с мечом в руке. Благо, это и не случится с ним вовсе. С робичичем они в бою не встретятся, коли пойдет все, как задумал княжич да Багатур-тархан.
Задумавшись, Драган не сразу уразумел, что Святополк, шедший впереди, вдруг резко остановился, словно вкопанный. Воевода едва не врезался в него, успев шагнуть в сторону. Он тут же попенял на себя: ну, хорош гридень, нечего сказать! Уже на ровном месте спотыкаешься, словно пьяный! Да по сторонам как ворона глазеешь.
Когда Драган поднял голову поглядеть, отчего замер на одном месте Святополк, то выругался себе под нос и едва не сплюнул прямо там, где стоял. Проходили они мимо шатра его хазарской девки, и та, как на зло, из него вышла, хотя случалось такое редко. Слава Перуну, Драган ее и не видал почти, как до князя и хазарского стана добрался. Поговаривали, отец ее сперва чуть не убил, а потом все же смиловался, но приставил охранителей и чуть ли не за веревку к шатру привязал.
Многое вообще поговаривали про беспутную дочку Багатур-тархана его же воины. Драган мыслил: ведает ли княжич? Слышал ли те шепотки?
— Здравствуй, Саркел, — Иштар, завидев княжича, не стала прятаться в шатре. Напрочь, она подняла на его ясный, спокойный взгляд и улыбнулась.
Куталась она в огромный меховой плащ: только и виднелись из-под пушистого меха румяные щеки. Выглядела она много лучше, чем в самую первую их встречу, подумал Святополк. Не казалась уже бледной тенью самой себя. Не дрожала от страха и не сжималась в ожидании удара.