Несколькими днями ранее мы оставили Зороастра на дороге, ведущей из Флоренции на север, и он слал нам оттуда ободряющие известия. Флорентийцы тянулись из города нескончаемой вереницей. Переодетый паломником Зороастр приставал по пути то к одному, то к другому верующему, заводя с ними задушевный разговор.
Да, все они шли узреть священную реликвию — саван, в который завернули Христа, прежде чем положить его в гробницу. Да, они услышали об этом дивном Господнем даре от настоятеля монастыря Сан-Марко. Со своей кафедры он возвестил прихожанам, что сия плащаница вот уже два столетия находится во владении знатнейшего рода Савуа, но на протяжении сорока пяти лет ее не выставляли для публичного обозрения, а теперь благодаря Бьянке Савойской, ныне супруге Максимилиана, императора Священной Римской империи, эту плащаницу за скромную плату сможет увидеть любой желающий. Правда и то, что любимый всеми Савонарола сейчас тоже где-то в толпе паломников, идет в Верчелли поклониться святейшей из христианских ценностей.
Зороастр повернул по дороге вспять, пока не наткнулся на доминиканский эскорт из Сан-Марко, где приметил среди монахов пресловутого карлика, чьи черные космы и темный цвет лица составляли резкий контраст с белой паломнической рясой. Кающийся грешник время от времени взгромождал себе на плечо в качестве епитимьи внушительный деревянный крест и еле брел, прогибаясь под его тяжестью. Зороастр однажды ввечеру проследил за настоятелем, когда обузу с его плеч сняли и положили близ того места, где монахи устроились на ночлег. Наш конспиратор под покровом ночи прокрался к кресту и попытался поднять его — тот оказался легким как перышко, очевидно нарочно сработанным из бальзы![50]
Затем приятель Леонардо одолжил у кого-то коня и помчался во весь опор в Верчелли. В церкви этой крошечной деревушки наша маленькая компания собралась ради последних приготовлений к показу. Как славно было вновь увидеться с Бьянкой, которой я сразу же открылась в новом облике! Ее восхищению моей задумкой с переодеванием в мужчину не было предела, ведь именно благодаря этой хитрости, как справедливо заметила императрица, я была допущена в ряды Платоновской академии и в узкий круг приверженцев герметизма.
— Как же я вам завидую! — призналась она мне вечером накануне прибытия Савонаролы.
Мы сидели у камина на вилле, снятой для нас Бьянкой в Верчелли.
— Но как у вас хватило смелости?
Я украдкой посмотрела на папеньку и на сына, склонившихся над картой Милана. Леонардо сам нарисовал ее, почему-то изобразив город сверху, с высоты, как он выразился, «птичьего полета».
— Вот, — указала я на них Бьянке. — Они — моя смелость. Много причин породило ее, а главным толчком часто бывает страх. Меня прежде всего подвигла на это боязнь прожить жизнь вдали от Леонардо. Но папенька подарил мне два других стимула, без которых никакие ужасы на свете не увели бы меня так далеко от родного порога. Одним была вера в меня, а другим — моя ученость. — Я взяла Бьянку за руку. — Но что говорить о тебе!
— Обо мне? — Она откинулась на спинку кресла. — Я родилась, чтобы жить в неслыханной роскоши, пользоваться всеми благами. Мне все всегда подавали на золотом блюде — даже классическое образование. В чем же тут смелость?
Я долго глядела в огонь, потом обратилась к ней с такими словами:
— Любая женщина в этом мире, кем бы она ни была по положению, храбра уже тем, что сохраняет хотя бы часть своей души независимой и нетронутой. Пусть для других она забитая дочь или жена, которую отец ее или супруг бранят и поколачивают. Она терпит, как все, родовые муки, а священник грозит ей адскими муками и вечным проклятием. Ее тело порой терзают неумелые врачи-женоненавистники. Но доколе жива в ней хоть малая крупица самосознания…
— Проблеск жизни… — подхватила Бьянка с полными слез глазами, пылко сжимая мои руки в своих.
— Да, дитятко, проблеск жизни. Доколе не дать ему зачахнуть и погаснуть, все на свете выполнимо. Лучшую часть своей жизни я прожила мужчиной, а ты можешь исподволь бросить вызов своей могущественной родне и стать осью, на которой закрутится самая скандальная в истории человечества мистификация.
Бьянка горячо прижалась ко мне и прошептала:
— Благословляю вас!
— Сколько благословений на мою голову! — по-матерински улыбнулась ей я. — Папа Римский, императрица Священной Римской империи, Исида и мать-природа снизошли до меня. Чего еще желать человеку?
На следующий день все было готово. Наша заговорщицкая группка, переодевшись в белое под стать паломникам, рассредоточилась по скудно освещенной капелле в Верчелли. Мы с Зороастром стояли у входа, принимая плату за посещение священной реликвии. За два минувших дня перед плащаницей успели пройти тысячи верующих. Они изумленно взирали на полотно, где запечатлелся смутный веретеноподобный образ человеческого тела. Многие падали перед ним на колени, а наиболее рьяные простирались ниц на холодном каменном полу. Находились и смельчаки, приближавшиеся к савану вплотную и созерцавшие его с недоверием, словно некую небывальщину. Возможно, были среди них и старики, уже однажды видевшие Лирейскую плащаницу — они-то и могли заметить разницу.
Однако большая часть религиозной паствы действительно не слишком отличалась от стада, принимающего на веру увещевания священников, что добрым христианином может называть себя только тот, кто в знак покаяния проходит, стаптывая ноги, много миль и не жалеет денег, чтобы поклониться частице церковной истории. Приближение к «нетленному персту святого Петра» или «обломку Вараввиного креста» наполнит верующего божественной благодатью и хоть на шажок, но приблизит его к спасению. Безоглядная людская доверчивость сильно облегчала нам задачу.
Из двери мне была видна в веренице безропотно дожидающихся своей очереди паломников сплоченная кучка, очевидно отмечавшая присутствие некоего сановного лица. Затем я разглядела верхушку пробкового креста и согнувшегося под ним темноволосого пилигрима — это прибыл Савонарола.
Я кивком предупредила Зороастра и отошла от входа. До сих пор мы впускали паломников в капеллу по одному и направляли их вереницей вдоль правой стены. У витража позади престола мы горизонтально натянули плащаницу на уровне пояса. Над витражом имелось и другое окно, из прозрачного венецианского стекла, которое Бьянка заказала нарочно для этого случая и велела установить в капелле, так что яркий свет из окна падал прямо на полотно. Паломники друг за другом подходили к плащанице, молились перед ней, а затем, направляемые нами, тянулись к выходу — к боковой дверце позади алтаря.