чувствовал другое. То было совсем другое. Эмилия в самом деле была красивой. Все в ней было красиво. Как она смотрит, как она говорит — так мягко, и какая она вся ловкая, стройная, и как она целуется. Она настоящая красавица. Теперь-то уж мать не посмеет прохаживаться на ее счет, как она всегда делала, осмеивая всех «гадких утят», что вечно попадались ему среди девушек в Кэри.
Теперь-то уж нет… Его тревожило, что он идет на свидание к Эмилии, когда знает, что должен ехать домой к матери. В самом деле, должен же кто-то заботиться о ней, раз отца нет. И в то же время больше всего ему нужно было увидеть Эмилию, узнать Эмилию. И это пугало его. Потому что прошлой ночью, в какой-то момент, когда они были вдвоем с Молли в постели, он почувствовал, что ему в самом деле уже хочется узнать ее, и не только для того, чтобы уложить ее в постель, — нет, чтобы разглядеть что-то прекрасное, спрятанное от всех где-то глубоко внутри под этой внешней некрасивой оболочкой. Наверное, в это время он начал сердиться на нее, видимо, как ему кажется, с этого момента у них и началась ссора.
Он не хотел, чтобы между ним и Эмилией началась ссора. И вместе с тем, у него было чувство, что, если он будет и дальше находиться с ней, он начнет с ней ссориться. И все потому, что он знал, что должен быть дома, в Кэри, заботиться о матери, а не пускаться в интрижки с хорошенькими девушками здесь, в городе, и особенно, с хорошенькими цветными девушками. Сейчас он не мог представить себе, как он может ухаживать за цветной девушкой. Черт возьми, даже не надо было бы затевать эту прогулку в ее рабочее время, если бы он предвидел, что у него могут завязаться отношения с кем-нибудь из цветных. Но ведь и до этого он не думал, что он может связаться с какой-нибудь девушкой, такой некрасивой, как Молли. И вдруг он уже заинтересовался и уже стал глядеть на нее, как на красавицу и на самом деле считать ее красивой. Вот что его тревожило.
Так что, размышлял он, самое правильное, что он должен был сделать, — это пойти в полицию, рассказать им о Молли и потом ехать домой в Кэри. Нет, это тоже не получается. Если он пойдет в полицию, то не увидится с Эмилией. Ничего между ними не начнется, но он и не будет, ссориться с ней, как это было с Молли. И к матери в Кэри он тоже, значит, не поедет. Ну, может быть, это и неплохо. Внезапно он совсем запутался.
Вот что, сказал он себе, лучше мне сейчас…
Вот что, я думаю, что полиция…
Фу ты… цепи нужно надеть на колеса, вот что. Нужно сделать это; глядишь, все и станет на свои места.
Какого черта, она там одна все время… Кто-то ведь должен заботиться о ней. '
Бадди-то еще мальчишка.
Кто-то должен заботиться о ней. '
Механиком гаража был невысокий парень с курчавыми черными волосами и очень белыми зубами. На нем была старая летная куртка времен второй мировой войны. Та же самая куртка, в которой он был в тот день, когда Роджер приехал из Кэри со своим товаром.
— Эй, — поздоровался он, — как дела?
— Отлично, — сказал Роджер. — Я решил, что надо зайти да надеть цепи. Я такого снега не ожидал.
— Хороша погодка, а? — спросил механик. — Тут у нас зимой задницу можно приморозить.
— У нас зимой еще холоднее, — ответил Роджер.
— И где же это — у вас? — захохотал парень. — Это в Сибири, что ли? Или в Нижией Слобовии? Где?
Роджер не знал, где находится Нижняя Слобовия, поэтому он нейтрально сказал:
— Уж поверь, что там здорово холодно бывает.
— Я вижу, ты уж все распродал? — спросил механик.
— Да. Вчера все продал. ‘
— Удачно, а?
— Да, все хорошо, — ответил Роджер.
— Это поздно ночью? — спросил механик.
— Что?
— Да продал все?
— Нет. Нет. — Он смотрел на механика, озадаченный. — Я, наверное, не понимаю.
— Да свои скамеечки, миски и все такое?
— Ну?
— Продал их поздно ночью?
— Нет. Последнее я продал днем., В центре города.
— А-а.
— А что?
— Ничего, — ответил механик. — Когда ты вернулся, я, должно быть, отлучался, что ли. А ночной дежурный сказал, что ты брал грузовик ночью.
— Да?
— Да. Он мне сказал об этом, потому что не знал, мог ли он ночью выпускать машину. Ну, и проверил. Чтоб, значит, ошибочки не вышло. Ясно?
— М-мм… — протянул Роджер.
— Здорово поздно было.
— Да.
:— Три часа ночи. Или утра… — захохотал механик. У него были очень белые зубы. — Зависит от того, как ты на это посмотришь, так ведь? Три часа — это может быть и очень рано.
— Это было рано, — сказал Роджер. — Меня наняли для перевозки.
— Опять деревяшки?
— Нет, — быстро сказал Роджер. — Я…— Он замолчал. — Мужчина один предложил подзаработать. Вчера днем, когда я был в центре.
— А, вон что?
— Овощи надо было перевезти. С рынка.
— Подфартило, — сказал механик.
— Да. Надо было везти через мост, на ту сторону. Туда. Пришлось заехать за ними на рынок.
— В центре, что ли?
— Да.
— Это где же? Около Каммингса?
— Как?
— Каммингс-стрит? На том рынке?
— Да, на том. ,
— Они здорово рано открываются, — сказал парень.
— Да. Я должен был быть там в три тридцать, чтобы успеть. И потом оттуда к мосту и на ту сторону.
— Прямо до Нижней Слобовии, выходит? — опять захохотал механик. — Да, ну ты трудяга, ничего не скажешь. Я люблю людей, которые всегда готовы работать. Бог свидетель, я и сам работаю без передышки. Твой грузовик вон там, за тем «кадди» 62-го года. Тебе с цепями помочь?
— Нет, я справлюсь один. Спасибо.
— Да ерунда. Ключи тебе нужны?
— Не знаю еще. Там есть где повернуться?
— Да, я думаю, что наденешь прямо там, не выкатывая. Если ключи нужны, вон они, на доске.
— Ладно, — сказал Роджер и пошел к своему грузовику, находящемуся в дальнем конце гаража. Он посмотрел на стоящий рядом «кадиллак», потом опустил задний борт и влез в кузов. Цепи были в правом переднем углу, около кабйны, завернуты в мешковину. Он всегда сушил их тщательно, когда снимал, и потом заворачивал в мешковину, чтобы они не заржавели. Он взял цепи, и уже пошел к заднему борту, когда увидел пятно.
Пятно было не больше полудолларовой монетки, круглое, с зубчатыми краями и капельками вокруг.
Должно быть, из носа у нее, подумал