с вопросами. Хотя они были ничего — нет, все же ему нужен тот, у которого красавица жена.
Эмилия… — подумал он.
Лучше сначала избавиться от этого шарфика, подумал он, и задумался, как это сделать.
Наверное, можно разрезать его на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Пожалуй, это лучше всего. Но беда в том, что нет ни ножниц, ни даже ножа. Руками, что ли, разорвать?
Он снова посмотрел на шарфик.
Взял его в обе руки и попытался разорвать, но ничего не получалось — мешал прочный подгиб вдоль краев, он зажал конец шарфа зубами, оторвал рубец зубами, неровно разорвал его вдоль надвое. Потом решил, что бросать его в унитаз не стоит. Ничего хорошего из этого не выйдет. Вдруг чертов унитаз засорится…
Он подошел к комоду. На подносе рядом с лампой лежал коробок спичек. Он взял спички и отправился в ванную с шарфиком. Зажег там спичку, поднял в другой руке шарф над раковиной так, что он чуть не касался воды, и поднес горящую спичку к концу шарфика, но не успел поджечь, как услышал, что его кто-то зовет.
Он узнал голос миссис Доуэрти и не мог понять, как она выяснила, что он собирается сжечь шарфик в ванной. Он резко загасил спичку, бросил ее в раковину, скомкал шарфик и, войдя к себе, быстро сунул его обратно в нижний ящик.
Миссис Доуэрти все еще визгливо звала его в коридоре:
— Мистер Брум, мистер Брум, мистер Брум!
Он открыл дверь.
— Я здесь, — отозвался он, — что такое?
— Мистер Брум, вас к телефону.
— Меня? — удивился он.
— К телефону! — повторила она.
— А кто это? — спросил он.
— Не знаю. Женщина.
Мама, подумал он, но не мог понять, как она узнала номер телефона.
— Иду! — крикнул он, закрыв дверь, опять подошел к комоду, выдвинул нижний ящик и запихнул голубой шарфик к задней стенке. Потом задвинул ящик и пошел в холл. На площадке лестницы на втором этаже был платный телефон. Миссис Доуэрти стояла рядом, ожидая его.
— Детективы говорили с вами? — спросила она.
— Да, — ответил он.
— Приятные люди, правда?
— Да, они показались очень славными. Они все еще здесь?
— Они разговаривают с миссис Интерсол на пятом этаже.
— Ну, значит, они почти кончают, — сказал Роджер. Он взял трубку телефона у нее из руки, сказав «спасибо».
— Как вы думаете, найдут они мой холодильник? — спросила миссис Доуэрти.
— Я надеюсь, — ответил Роджер, улыбнулся ей и приложил трубку к уху — Слушаю.
Миссис Доуэрти улыбнулась в ответ, покивала и стала спускаться по лестнице на свой первый этаж, когда он услышал в трубке голос:
— Роджер, это вы? Это Эмилия.
— Эмилия? А, как?.. Вы говорите — ЭмилияЧХ.
— Я надеялась, что вы еще не ушли.
— Нет, я еще здесь. Который час?
— Уже три двадцать. Я боялась, что вы уже ушли из дома.
— А что? В чем дело?
— Я немного опоздаю.
— Почему?
— Непредвиденные обстоятельства.
— А что именно?
— Я вам скажу, когда увидимся.
— Это во сколько будет? х
—^В полпятого? — спросила она. — Или это уж очень поздно?
— Нет, очень хорошо.
— Там же?
— Да, перед аптекой.
— А вы не удивляетесь?
— Чему? .
— Как я узнала ваш номер?
— Да, в самом деле?
— Вот это память у меня, верно?
— А при чем здесь память? Я вам не говорил свой номер. Я его и сейчас не знаю.
— Ага! — ответила она.
— Так как же вы узнали?. .
— Агнес Доуэрти, — ответила она.
— Как?
— А кому вы одну «валентинку» послали? Открытку. Помните?
— A-а, да-да-да. Верно! — сказал он, улыбаясь.
— Ваша хозяйка.
— Верно!
— Или так вы ее назвали.
— Она моя хозяйка. Если хотите, я вас познакомлю.
— Когда?
— Потом.
— Ладно, ладно, — сказала Эмилия. — Меня не проведешь. Небось, толстая старая блондинка, с которой вы живете. Меня не обманешь.
— Нет, — сказал он, широко улыбаясь, — она моя хозяйка. .
— А знаете, что?
— Что?
— Вы мне нравитесь.
— Вы мне тоже нравитесь, Эмилия. '
— Хорошо.
— Значит, четыре тридцать, договорились?
— Да. — Она замолчала. — Роджер?
— Да?
— Вы мне не просто нравитесь, это больше.
— Хорошо.
— «Хорошо»… смотрите, как снисходительно!.. — воскликнула она, смеясь.
— Как снисходительно?
— Ну, так вы должны сказать тоже, что я вам более чем нравлюсь.
— Так оно и есть.
— О, какой энтузиазм, — пропела Эмилия. — Ну, ладно, увидимся. Как думаете, сможете вы примерно вести себя до четырех тридцати.
— Я постараюсь.
— Да уж, давайте, — сказала она. — Старайтесь вовсю.
— Обязательно.
— Вы очень милый, — проворковала она и положила трубку.
Он стоял, широко улыбаясь телефону несколько мгновений, потом положил трубку на аппарат.
После этого он поднялся к себе, сжег шарфик Молли, спустил воду с пеплом в унитаз, потом открыл окно в ванной, чтобы проветрить ее от дыма.
ГЛАВА XI
Снегопад прекратился.
В городе стояла тишина.
Ощущение чистоты и тишины охватило его, как только он вышел из дома и направился к гаражу. Шаги были приглушены, дыхание облачком безмолвно вырывалось изо рта. Повсюду была тишина предвечернего часа. Неслышная минута перед сумерками еще больше подчеркивалась пушистым слоем снега. Тихо доносилось ритмическое звяканье цепей на колесах проезжающих машин. Надо будет надеть цепи на колеса грузовика, подумал он.
Эта мысль мелькнула в голове со странной неожиданностью — ведь с ней была связана мысль о возвращении домой. Если он собирался надеть цепи, значит, он собирался использовать грузовик, куда-то ехать на нем. Воинственное место, куда он мог ехать на грузовике, был дом в Кэри. Он знал, что нужно надеть цепи на задние колеса, потом позвонить матери и сказать, что выезжает и, вероятно, уже вечером будет дома. Вот что он должен сделать. Но было еще кое-что, — что он считал необходимым. Или ему казалось, что он должен это сделать. Вдруг ему показалось, что все перемешалось, тишина города стала скорее раздражать, чем успокаивать. Он знал, что ему нужно позвонить матери и отправляться домой. И он знал, что он должен пойти в полицейский участок и поговорить с этим детективом, у которого глухонемая жена. И вместе с тем он знал, что должен встретиться с Эмилией в четыре тридцать, потому что Эмилия была самой красивой женщиной, которую он когда-либо знал в своей жизни, и у него было чувство, что он не должен упустить ее, какая бы она ни была — цветная или какая. Его еще огорчало, что она цветная, но теперь уже не так, как раньше. Внезапно он подумал о Молли, как она вдруг стала такой красивой в два часа ночи, но это было что-то другое, по отношению к Эмилии он