Глубже расположен уровень Мифа, заархивированного в текстах нарративами, а в коллективном бессознательном – архетипами. Известно, что структурообразующих Мифов существует всего два: о бродяге, умирающем на Голгофе, и о страннике, потерявшем свой дом и скитающемся в Средиземном море.
Мифы порождают столь сложные информационные объекты, как динамические сюжеты. И здесь более чем уместно вспомнить, что Петербург – в ряду таких городов, как Александрия и Константинополь, – сам по себе образует динамический сюжет.
Мифы смешивают возможное и невозможное, модифицируя вероятности. Создаются мифы при помощи языка образов (паттернов).
Санкт– Петербург представляет собой город-миф “по построению”. Он остается таковым и сегодня, и, очень может быть, скоро мы будем говорить не о реальном Петербурге вещей и зданий и не об объективном Петербурге обывателей и гениев, но о мифологическом Петербурге. Городе сюжетов и текстов. [c.602] Наконец, еще выше находится уровень сказки, о котором мы не знаем практически ничего, кроме того, что на этом уровне смешивается живое и неживое.
Северная цивилизация станет явью, если Санкт-Петербург откажется от амбиций имперской столицы, от снобизма столицы культуры и даже от мифа столицы Петра. Тогда город проникнет на уровень сказки и превратит мертвые цивилизационные принципы в живую ткань бытия.
Сергей Переслегин
[c.603]
Примечания
Здесь Пользователь – это, скорее, определенная “позиция”, обозначающая человека или группу людей, отождествляющих свои интересы с интересами данной системы. Это не подразумевает обязательной принадлежности к высшим политическим элитам.
Используется материал статьи: Переслегин С. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. // Геополитика. М.; СПб.: Act, Terra Fantastica, 2002.
Все наблюдательные данные по так называемому “глобальному потеплению” укладываются в картину короткопериодической (около 1000) пульсации криосферы Земли: климатический оптимум – малый ледниковый период.
Переслегин С, Переслегина Е., Боровиков С. Социальная термодинамика и проблема идентичностей. Тезисы к докладу. (Март 2002 г.) // Проблемы и перспективы междисциплинарных фундаментальных исследований. Материалы Второй научной конференции Санкт-Петербургского союза ученых 10-12 апреля 2002 г. Санкт-Петербург, 2002.
Утверждая, что каждый знает, к какой он цивилизации принадлежит, С.Хантингтон, конечно, не предполагает услышать в ответ на вопрос “Кто ты?” чеканный ответ “Я – представитель Западной, Православной, Конфуцианской, Мусульманской, Латиноамериканской, Японской, Буддистской, Африканской (нужное подчеркнуть) цивилизации”. В лучшем случае такой ответ можно получить “наводящими вопросами”. Мне неоднократно приходилось работать с системой убеждений человека (в рамках психологического тренинга), и я должен сказать, что цивилизационную идентичность люди рефлектируют и, тем более, проявляют крайне редко.
Цивилизации стратифицируются в виде культур, которые различаются между собой не базовыми принципами (обычно связанными аналогом соотношения неопределенности – либо человек живет в парадигме развития /времени, либо “дао”/пространства), но всего лишь господствующими убеждениями.
Подмена единого закона НОМОСа Божественным законом.
Редукция всей трансценденции до законов природы.
Это, кстати, сразу зачеркивает оборонительную стратегию С.Хантингтона. Время-ориентированная цивилизация либо развивается, то есть растет вглубь и вширь, осуществляет экспансию в физическом и смысловом слое, либо же – деградирует. Запад погибнет в тот момент, когда он “остановится”. “Конец истории” и наступление “общества мечты”, которое уже не будет меняться, поскольку и так прекрасно, станет концом для Запада.
Поэтому в мире нет единого Ислама, есть очень много разных исламов.
Такова, конечно, позиция С. Хантингтона. Трудолюбиво сработанная из одного слова “православная цивилизация” – всего лишь лейбл, призванный объяснить полное отсутствие у Запада желания взаимодействовать с Россией иначе чем на условиях полной блокады транслируемых ею смыслов.
Может быть, Империя для того и была разрушена, чтобы мы смогли, наконец, оказаться лицом к лицу с собой. И – понять себя.
Переслегин С. Санкт-Петербург как транслятор культур. Доклад на конференции “Феномен Петербурга”, август, 2001 г.
ФРЭНСИС ФУКУЯМА
КОНЕЦ ИСТОРИИ?
Наблюдая, как разворачиваются события в последнее десятилетие или около того, трудно избавиться от ощущения, что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное. В прошлом году появилась масса статей, в которых был провозглашён конец холодной войны и наступление “мира”. В большинстве этих материалов, впрочем, нет концепции, которая позволяла бы отделять существенное от случайного; они поверхностны. Так что если бы вдруг г-н Горбачев был изгнан из Кремля, а некий новый аятолла – возвестил 1000-летнее царство, эти же комментаторы кинулись бы с новостями о возрождении эры конфликтов.
И все же растет понимание того, что идущий процесс имеет фундаментальный характер, внося связь и порядок в текущие события. На наших главах в двадцатом веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно “концу идеологии” или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма.
Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры, в самых разнообразных ее видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры – в нынешнем Китае вездесущие; открытые в прошлом году в Москве кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских лавках; и рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране.
То, чему мы, вероятно, свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что в дальнейшем никаких событий происходить не будет и страницы ежегодных обзоров “Форин Афферз” по международным отношениям будут пустовать, – ведь либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный. Чтобы понять, почему это так, следует вначале рассмотреть некоторые теоретические вопросы, связанные с природой происходящих в истории изменений.
I
Представление о конце истории нельзя признать оригинальным. Наиболее известный его пропагандист – это Карл Маркс, полагавший, что историческое развитие, определяемое взаимодействием материальных сил, имеет целенаправленный характер и закончится, лишь достигнув коммунистической утопии, которая и разрешит все противоречия. Впрочем, эта концепция истории – как диалектического процесса с началом, серединой и концом – была позаимствована Марксом у его великого немецкого предшественника, Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.
Плохо ли, хорошо ли это, но многое из гегелевского историцизма вошло в сегодняшний интеллектуальный багаж. Скажем, представление о том, что сознание человечества прошло ряд этапов, соответствовавших конкретным формам социальной организации, таким как родоплеменная, рабовладельческая, теократическая и, наконец, демократически-эгалитарная. Гегель первым из философов стал говорить на языке современной социальной науки, для него человек – продукт конкретной исторической и социальной среды, а не совокупность тех или иных “естественных” атрибутов, как это было для теоретиков “естественного права”. И это именно гегелевская идея, а не собственно марксистская – овладеть естественной средой и преобразовать ее с помощью науки и техники. В отличие от позднейших историков, исторический релятивизм которых выродился в релятивизм tout court * , Гегель полагал, что в некий абсолютный момент история достигает кульминации – в тот именно момент, когда побеждает окончательная, разумная форма общества и государства.