— Я знаю, что ты на многое способен, Николя. Но только не на хладнокровное убийство собственного брата.
Николя пристально вгляделся в золотистые глаза, и Mapa не отвела взгляда. Он убедился в том, что она искренне доверяет ему, и, смущенный этим, первый отвернулся и стал смотреть в окно. Он вдруг остро ощутил необходимость рассказать ей всю правду, чтобы удостовериться в том, что даже жестокие детали этой трагедии не сломают ее веру, не отвратят ее от него.
— Раньше я был вспыльчивым и заносчивым юнцом, Mapa. Я постоянно дрался на дуэлях, часто используя для этого ничтожные, а подчас смешные поводы. Тогда я был совсем не таким, как теперь, так что не стоит судить обо мне тогдашнем по тому, каков я сейчас. Впрочем, — он вызывающе усмехнулся, — ты не видела ни Бомарэ, ни Амариллис.
— Она действительно была очень красива? — спросила Mapa, борясь с нахлынувшей на нее волной ревности.
— Было время, когда я без колебания отдал бы за нее свою жизнь, — ответил Николя без тени смущения.
— Если ты скажешь, что ни в чем не виноват, я без колебания поверю тебе, — непреклонно заявила Mapa, отдавая дань силе духа Николя, решившегося на самокритичное повествование.
— Если бы все было так просто… Но должен признаться, у меня не было худшего врага, чем я сам. И моя собственная репутация, которую я создавал годами, вынесла мне приговор. В своей семье я играл роль негодяя, меня считали бесславным выродком. В каждой семье есть подобный человек, такая доля выпала и мне. А Франсуа являлся предметом гордости нашего рода. Он был чем-то похож на Джулиана. Вот почему я так близко к сердцу принял его трагедию. Обиду, нанесенную ему, я воспринял как свою собственную. Сколько раз воскрешал я в памяти тот злополучный день! Все мое существо отказывалось признать тот факт, что я стал причиной гибели брата… — Николя на мгновение замолчал, словно всматриваясь в глубь своей души. — Хотя в минуты слабости, сомнений я готов был поверить в это. Может быть, я действительно застрелил его. Я целился Франсуа в сердце, впрочем, так же как и он. Мы вели себя, как мальчишки, глупо, безрассудно. Хотя говорят, что в тот момент, когда я убивал его, ревность и зависть, превозмогли в моей душе братскую любовь. Действительно, лучшего способа убить невозможно было придумать. Это легко было выдать за несчастный случай, и кто смог бы доказать обратное в суде? Но борьба с общественным мнением, с презрением и ненавистью семьи оказалась выше моих сил, и мне пришлось уехать. Я часто размышлял над тем, что подумал Франсуа, когда почувствовал, как в него попала пуля. — Голос Николя слегка дрогнул, и печаль заволокла его глаза. — Неужели он поверил в то, что это я его застрелил? Я был рядом с ним в тот момент, когда он умер. Мне показалось тогда, что он хочет что-то сказать мне и не может. Когда мы играли в дуэль, он стоял лицом ко мне, а значит, мог видеть то, что происходило у меня за спиной. Франсуа мог видеть своего настоящего убийцу. Если бы он хоть что-нибудь сказал тогда! Я помню его прощальный взгляд, в нем не было ненависти и отчаяния, только любовь и глубокая печаль. Память об этом взгляде помогала мне жить и верить в собственную невиновность все эти годы, заставляла надеяться на то, что настоящего убийцу Франсуа найдут и справедливость восторжествует. В одном я уверен — он не обвинял меня перед смертью.
— А что Амариллис? Она не уехала с тобой? — спросила Mapa.
— Амариллис?! — сардонически усмехнулся Николя. — Она никогда не мыслила своего существования без общества. И потом, что я мог предложить ей? У меня не было ни гроша. Мало того, никаких перспектив разбогатеть и вернуть себе прежнее положение. Я не мог вынудить женщину разделить со мной тяготы предстоящей жизни. Тем более такую женщину, как Амариллис. Она всегда знала себе цену, имела вполне определенные представления о жизни, я не смог бы удовлетворить ее запросы. Мы выросли вместе, я знал ее с детства. Но только во время ее первого бала вдруг осознал, что она превратилась в прекрасную девушку. Плантации ее родителей, Сандроуз, соседствуют с Бомарэ, и мы часто все вместе отправлялись на пикники, ходили друг к другу в гости. Так что ничего удивительного в том, что две такие семьи, как наши, захотели породниться. Я надеялся, что ее отец захочет видеть меня своим зятем, особенно после того, как старший брат Амариллис трагически погиб, разбившись на скачках, и она стала полноправной наследницей Сандроуза. Но ее родители отдали предпочтение Франсуа. Действительно, что может быть лучше, нежели соединить узами брака двух наследников и объединить таким образом два огромных поместья!
— И ты смирился с этим? Разве ты не заявил прямо, что вы с Амариллис любите друг друга? — поинтересовалась Mapa, проникаясь состраданием к Николя, который оказался в таком трудноразрешимом положении.
— Разумеется, я не оставил этого так. Надо заметить, что отец ничего иного, кроме неповиновения, от меня и не ждал. Но что же мне оставалось делать, когда я узнал, что моя обожаемая Амариллис предназначена в жены Франсуа! Тогда я, ослепленный любовью, предпочитал думать, что ее принудили дать согласие на брак с ним. Но Амариллис была не так глупа, чтобы упустить возможность стать хозяйкой Бомарэ, а заодно и наследницей огромного состояния Шанталей. Тем более что ее семья всегда испытывала недостаток в средствах. Франсуа не остался равнодушным к своей невесте и влюбился в нее. Его можно было понять. Поскольку мы с ней всегда держались на людях исключительно корректно, он и не подозревал, насколько далеко зашли наши отношения. Теперь, по прошествии времени, когда все уже перегорело, я понял, что Амариллис действовала в этой ситуации сознательно и расчетливо: я был ей нужен в качестве любовника, Франсуа — в качестве супруга. Я бился за то, чтобы ее репутация оставалась незапятнанной, а на самом деле предоставлял ей возможность лавировать между нами. Может быть, Амариллис и вышла бы за меня при других обстоятельствах, но с тех пор как она стала наследницей Сандроуза, ей не оставалось ничего другого, как вступить в брак из-за денег. В противном случае ее поместье пошло бы с молотка, а то, что не смогли бы растащить кредиторы, быстро превратилось бы в руины. Но Амариллис не учла одного: с тех пор как она стала невестой брата, я не мог продолжать быть ее любовником. У меня довольно строгие представления о нравственности, хотя меня всегда обвиняли в распущенности и порочности.
— Ты говоришь, что получил от отца письмо. Он просил тебя вернуться. Почему? ― полюбопытствовала Mapa.
— Потому что он выяснил, кто на самом деле убил Франсуа.
— И кто же это сделал? — затаив дыхание от волнения, спросила Mapa.