Читать интересную книгу Мандарины - Симона Бовуар

«Как мы дошли до этого?» — с изумлением спрашивал себя Анри, купив на другой день «Эспуар». Он не мог оторвать взгляд от первой страницы. У него было одно мнение, у Дюбрея — другое; шум голосов, несколько нетерпеливых жестов меж четырех стен: и в результате на глазах у всех красовались эти два столбца взаимных оскорблений{109}.

— Телефон звонит непрерывно, — сказала секретарша, когда около пяти часов Анри пришел в редакцию. — И еще некий месье Ленуар сказал, что зайдет в шесть часов.

— Впустите его.

— И посмотрите эту почту: я даже не успела все разобрать.

«Ну что ж, значит, это дело волнует людей!» — говорил себе Анри, садясь за свой стол. Первая статья появилась накануне, и уже множество читателей поздравляли его, ругали, удивлялись. Пришла телеграмма от Воланжа: «Старик, жму твою руку», Жюльен тоже поздравлял его в небывало возвышенном стиле. Досадно то, что все, казалось, верили, будто «Эспуар» станет дубликатом «Фигаро»: надо будет внести ясность. Анри поднял голову. Дверь кабинета открылась, перед ним стояла Поль в своем меховом манто, она была явно не в духе.

— Это ты? Что случилось? — сказал Анри.

— Об этом-то я и пришла тебя спросить, — ответила Поль; она бросила на стол номер «Эспуар». — Что случилось?

— Ну, все это объясняется в газете, — сказал Анри. — Дюбрей не хотел, чтобы я печатал статьи о советских лагерях, я тем не менее сделал это, и мы разошлись. — Он нетерпеливо добавил: — Я обо всем рассказал бы тебе завтра за обедом. Зачем ты пришла сегодня?

— Я тебе мешаю?

— Я рад тебя видеть. Но с минуты на минуту я жду Ленуара, и у меня много работы. Оставим подробности до завтра, это не так срочно.

— Нет, срочно. Мне надо понять, — сказала она. — Почему этот разрыв?

— Я только что объяснил тебе. — Он подчеркнуто улыбнулся: — Ты должна быть довольна, ты так давно этого хотела.

Поль озабоченно смотрела на него.

— Но почему именно теперь? С человеком, с которым дружат с двадцати пяти лет, не порывают из-за какой-то несчастной политической истории.

— Однако именно так и случилось. Кстати, эта несчастная история очень важна.

Поль, казалось, замкнулась в себе.

— Ты не говоришь мне правды.

— Уверяю тебя, что это не так.

— Ты давно уже ничего не говоришь мне, — заметила она. — Думаю, я догадалась почему. И потому я пришла поговорить с тобой: ты должен вернуть мне свое доверие.

— Я тебе полностью доверяю. Но только давай поговорим завтра, — сказал он. — Сейчас у меня нет времени.

Поль не двинулась с места.

— Тебе не понравилось, что я объяснилась с Жозеттой в тот вечер, прошу извинить меня, — сказала она.

— Это я прошу меня извинить: я был в плохом настроении.

— Только не извиняйся! — На лице ее отражалось трепетное смирение. — В ночь генеральной репетиции и в последующие дни я многое поняла. Нельзя проводить сравнений между тобой и другими людьми, между тобой и мной. Хотеть, чтобы ты был таким, каким я тебя вообразила, а не таким, каков ты есть, это означало предпочесть себя тебе; то было самомнение. Но с этим покончено. Есть только ты: я — ничто. Я согласна быть ничем и принимаю от тебя все.

— Послушай, успокойся, — смущенно сказал Анри. — Говорю тебе: мы все обсудим завтра.

— Ты не веришь в мою искренность? — спросила Поль. — Это моя вина; меня одолевала гордыня. Видишь ли, отречение дается нелегко. Но теперь, клянусь тебе, я больше ничего не требую для себя. Есть только ты, и ты можешь требовать от меня всего.

«Боже мой! — подумал Анри. — Только бы она ушла до того, как придет Ленуар!» А вслух сказал:

— Я верю тебе, но все, о чем я прошу тебя сейчас, это потерпеть до завтра и дать мне поработать.

— Ты смеешься надо мной! — резким тоном сказала Поль. Лицо ее смягчилось: — Повторяю, я полностью принадлежу тебе. Что я могу сделать, чтобы убедить тебя? Хочешь, я отрежу себе ухо?

— А что мне с ним делать? — попытался отшутиться Анри.

— Это будет знак. — Слезы выступили на глазах Поль: — Мне невыносимо, что ты сомневаешься в моей любви.

Дверь приоткрылась:

— Месье Ленуар. Пригласить его?

— Пускай подождет пять минут. — Анри улыбнулся Поль: — Я не сомневаюсь в твоей любви. Но видишь, у меня назначены встречи, тебе придется уйти.

— Неужели ты предпочтешь мне Ленуара! — возмутилась Поль. — Кто он тебе? А я тебя люблю. — Теперь она плакала горючими слезами. — Если я выходила в свет, если я пыталась писать, то это из любви к тебе.

— Я прекрасно знаю.

— Тебе, быть может, сказали, что я стала тщеславной, что придаю теперь значение только своей работе: человек, который сказал тебе это, преступник. Завтра я на твоих глазах брошу в огонь все свои рукописи.

— Это было бы глупо.

— Я сделаю это, — заявила она и громко добавила: — Я сделаю это немедленно, как только вернусь домой.

— Нет, прошу тебя; это лишено всякого смысла. Поль снова поникла:

— Ты хочешь сказать, будто ничто не в силах убедить тебя в моей любви?

— Но я и так в этом уверен, — ответил он. — Я глубоко в это верю.

— Ах! Я надоела тебе, — со слезами сказала она. — Что делать! Но ведь надо же рассеять эти недоразумения!

— Никакого недоразумения нет.

— Ну вот, я опять продолжаю, — с отчаянием сказала Поль, — продолжаю надоедать тебе, и ты не захочешь больше меня видеть!

«Нет, — в порыве возмущения подумал он, — больше не захочу». А вслух сказал:

— Совсем напротив.

— В конце концов ты возненавидишь меня, и будешь прав. Подумать только, я устраиваю тебе сцену, я — тебе!

— Ты не устраиваешь сцену.

— Ты же видишь, что устраиваю, — сказала она, разражаясь рыданиями.

— Успокойся, Поль, — сладчайшим голосом сказал Анри. Ему хотелось ударить ее, но он принялся гладить ей волосы. — Успокойся.

Еще несколько минут он продолжал гладить ее волосы, и вот наконец она решилась поднять голову.

— Ладно, я ухожу, — заявила Поль. И с тревогой взглянула на него: — Ты придешь завтра обедать, обещаешь?

— Клянусь.

«Совсем больше не встречаться с ней — это единственное решение, — сказал он себе, когда она закрыла за собой дверь. — Но как заставить ее брать деньги, если я перестану с ней видеться? Щепетильная женщина принимает помощь от мужчины, лишь навязывая ему свое присутствие, — это непременное условие. Я что-нибудь придумаю. Но видеть ее больше не хочу», — решил Анри.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал он Ленуару.

— Не имеет значения, — отмахнулся Ленуар. Он кашлянул и заранее весь покраснел; наверняка он приготовил каждое слово своей обличительной речи, однако присутствие Анри сбивало его. — Вы догадываетесь о причине моего визита.

— Да, вы солидарны с Дюбреем, и мое поведение возмущает вас. Я привел свои доводы: сожалею, что не убедил вас.

— Вы говорите, что не хотели скрывать правду от своих читателей. Но о какой правде идет речь? — спросил Ленуар; он вспомнил одно из ключевых слов своей речи, и все последующее нанижется легко; двусмысленная правда, частичная правда — Анри знал эту песню; он очнулся, когда Ленуар отошел от общих мест. — Полицейское принуждение играет в СССР ту же роль, что экономическое давление в капиталистических странах; если оно и выполняет ее более систематически, то я вижу в этом лишь преимущества; режим, при котором рабочему не грозит увольнение, а руководителю — разорение, просто вынужден изобретать какие-то новые формы санкций.

— Необязательно такие, — возразил Анри, — не станете же вы сравнивать условия жизни безработного с условиями тех, кто работает в лагерях.

— По крайней мере, их повседневная жизнь обеспечена; и я убежден, что судьба их менее ужасна, чем это утверждает необъективная пропаганда; тем более что постоянно упускают из виду: мышление советского человека не такое, как у нас:{110} он, например, считает нормальным, когда его переселяют в соответствии с потребностями производства.

— Каким бы ни было его мышление, ни один человек не может считать нормальным то, что его эксплуатируют, морят голодом, лишают всех прав, заключают под стражу, изнуряют работой, обрекают умирать от холода, цинги или истощения, — сказал Анри. А про себя подумал: «Странная все-таки вещь — политика!» Ленуар буквально не мог выносить вида страдающей мухи, но с легким сердцем мирился с кошмаром лагерей.

— Никто не желает зла ради зла, — возразил Ленуар, — и СССР меньше, чем любой другой режим; если они принимают какие-то меры, значит, эти меры необходимы. — Ленуар раскраснелся еще больше. — Как вы осмеливаетесь осуждать институты страны, трудностей и нужд которой вы не знаете? Это недопустимое легкомыслие.

— Ее нужды и трудности — я сказал о них, — отвечал Анри. — И вы прекрасно знаете, что я вовсе не осуждал советский режим целиком. Но и принимать его целиком, слепо — это подлость. Вы что угодно оправдываете с помощью пресловутой идеи о государственной необходимости, но это палка о двух концах; ведь когда Пелтов говорит, что лагеря необходимы, он говорит так, чтобы доказать: социализм — не более чем утопия.