Читать интересную книгу Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Владлен Семенович Измозик

принятия их на веру без глубоких личностных размышлений; в третьем — объяснялись готовностью соответствовать требуемому властью идеологическому стереотипу.

При этом и в годы Гражданской войны, и в 1920‑х годах для различных слоев населения (рабочих, ремесленников, мелких торговцев, священнослужителей, крестьян, студентов, интеллигенции, так называемых «бывших» и т. д.) сохраняли свою привлекательность политические убеждения монархического, либерального, социалистического толка, имевшие четкую антикоммунистическую направленность. Некоторые стремились к распространению своих взглядов, участвуя в нелегальных политических организациях.

В 1920‑х постоянно возникали также легальные и нелегальные группы, придерживавшиеся марксистских постулатов, но находившиеся в оппозиции к политическому и экономическому курсу руководства страны. Наибольшую политическую активность пыталась проявлять учащаяся молодежь. Свертывание НЭПа, отказ от политики гражданского мира вызывали радикализацию политических настроений в определенной части общества, прежде всего в деревне.

Оценить реальный масштаб распространения всех этих настроений, особенно в 1920‑х годах, крайне сложно из‑за все более жесткого политического контроля над поведением и мыслями граждан. Тем не менее можно утверждать, что под лояльной «политической маской» советский гражданин подчас скрывал оппозиционные политические убеждения. Для основной же массы российского населения все более характерным становился внутренний политический абсентеизм, связанный с естественным желанием приспособиться к существующему режиму и отсутствием возможностей для реального воздействия на политическую ситуацию. Для политических настроений этих людей было характерно крайне негативное отношение к местным властям и, при определенной идеализации верховной власти, стремление персонифицировать эту власть. При этом власть в целом рассматривалась как нечто чуждое простому человеку, неспособное в тех или иных случаях снизойти до его забот и тревог. Следствием этого становилась позиция просителя по отношению к власти, жалобщика, не сознающего и не имеющего реальных гражданских прав. Одной из важнейших составляющих политических настроений подавляющей части населения в 1920‑х годах являлось стремление к политической, общественной стабильности, страх перед угрозой новой войны. Все это проявилось в реакции на смерть Ленина и ожидавшиеся в связи с этим перемены.

Таким образом, открытый политический плюрализм 1917 года, способный воспитать у российских граждан привычку к четкому определению своих политических убеждений, с 1918 года постепенно сменяется диктатом однопартийной системы, требовавшей от населения политического подчинения, повиновения и одобрения. Плюрализм политических настроений, тем не менее, продолжал существовать, приобретая все более скрытые и мозаичные формы. Это противоречие между официальным политическим фоном, стремившимся продемонстрировать сознательное сплочение широких трудящихся масс вокруг коммунистической партии, и реальным многообразием политических настроений отразилось в материалах политического контроля.

***

В «зеркале» политконтроля отразилось все огромное многообразие повседневной жизни, размышлений, настроений и чувств российского общества 1918–1928 годов. Для основной части общества решающим фактором отношения к власти являлось их экономическое положение, которое при всех внешних успехах в восстановлении и развитии хозяйства самими людьми ощущалось как достаточно низкое. У различных социальных и профессиональных групп отсутствовала четкая уверенность в завтрашнем дне. Безработица в городе, аграрное перенаселение деревни, незащищенность многих районов от угрозы голода в случае неблагоприятных климатических условий; низкая зарплата в промышленности, крайне малые ассигнования на культуру, социальная необеспеченность инвалидов и стариков, ограниченные возможности для социальной ротации молодежи — все это вызывало растущую неудовлетворенность существующим положением и раздражение против властей. Это недовольство усиливалось тем, что партийные лозунги середины 1920‑х годов («режим экономии», «опасность войны» и т. п.) не обещали быстрого изменения экономической ситуации.

Идеалы революции все чаще сталкивались с малопривлекательной реальностью. Духовное сознание искало для себя прочной опоры. Реальный европейский капитализм 1920‑х (с классовыми битвами в Англии, Германии и Франции; фашистским движением в Италии), находившийся на историческом перепутье, выглядел малопривлекательно для большей части российской интеллигенции и не мог выступать в качестве желаемого идеала. В этой ситуации, используя материалы политического контроля, можно говорить о нескольких основных типах духовных устремлений российского общества 1920‑х: вера в скорый крах капитализма и победу мировой революции, нередко окрашенная в воинствующие религиозные тона; надежда на постепенное обретение Россией своего собственного пути, сочетающего традиционные ценности и революционное обновление; поиск и укрепление религиозных устоев.

Одновременно в обществе распространялась бездуховность, «мораль выгоды», не имевшая твердых нравственных принципов, чему способствовал культивировавшийся властью примитивный атеизм, насаждавшиеся страх и лицемерие. Духовное сознание значительной части населения все эти годы (1918–1928) в немалой степени питалось социальными мифами, имевшими определенную идеологическую окраску и несшими заряд политической злобы и ненависти: «жиды-коммунисты», «буржуи», «кулаки», «нэпманы», «спецы», «бюрократы» и т. п. В частности, получил сравнительно широкое распространение в середине 1920‑х годов, особенно в городах, антисемитизм, давший возможность части общества выразить не столько национальную, сколько социальную неприязнь.

Политический раскол общества не был преодолен после Гражданской войны. Политически активные слои в большинстве своем с крайней подозрительностью и ненавистью относились друг к другу. Несмотря на преследования, до конца 1920‑х годов продолжали существовать и действовать группы антикоммунистической направленности, выражавшие широчайший политический спектр настроений российского общества. Попытки либеральных кругов, интеллигенции и служащих, продвигать идеи постепенного смягчения политических запретов, допуска к реальному участию в управлении, хотя бы на нижних уровнях, встречались властными структурами почти всегда враждебно. Подавляющая часть населения в 1920‑х годах относилась к политической жизни с апатией, ограничивая свое участие в ней становившимися постепенно обязательными ритуальными обрядами (демонстрации, митинги, собрания и т. п.) и стараясь приспособиться к реальной политической ситуации.

На наш взгляд, в середине 1920‑х в политических настроениях и поведении общества возник своеобразный парадокс. С одной стороны, недовольство экономической ситуацией, поведением местных властей приняло такие масштабы, что любая попытка действительно свободных выборов обрекала коммунистическую партию на поражение. Вместе с тем в эти годы не существовало серьезной угрозы самому режиму. И дело, как представляется, не только в политических репрессиях и страхе перед ними, на что делают упор многие авторы.

Не отрицая их роли, о чем достаточно написано выше, обратим внимание еще на один весьма существенный фактор. Материалы политического контроля показывают, что большинство россиян, не знавших демократических традиций, не сознавало важности политического правопорядка хотя бы на личностном уровне для сохранения и защиты своей экономической и духовной жизни. Отношение к верховной власти определялось прежде всего желанием стабильности, «твердого порядка», сохранявшейся верой в возможность власти сверху решить насущные экономические проблемы, стремлением персонифицировать власть в лице то одного, то другого вождя (Ленина, Троцкого, Сталина). Поэтому политические требования, выдвигаемые различными оппозиционными группами, казались основной массе несущественными и вместе с тем пугали опасностью новых потрясений и утратой стабильности.

Таким образом, материалы политического контроля показывают огромное разнообразие экономических, духовных и политических настроений российского общества 1920‑х, его растущую неудовлетворенность результатами, достигнутыми после 1917 года, и одновременную готовность значительной части этого общества решить свои реальные экономические проблемы, совершив прыжок в