подвергал свои ягодицы. (Как максималист, предводитель пошел в своем разоблачении гораздо дальше и ниже Этьенна: он не только снял рубашку, но и приспустил брюки практически до половины задницы.) Понятно, что даже при полном отсутствии из-за сильной худобы округлости, характерной для этой части тела, угол ее экспонирования Солнцу был намного опаснее, чем всего остального вместе взятого корпуса предводителя. Уилл заявил, что легко переносит большие дозы ультрафиолета и полностью контролирует ситуацию.
После перерыва вновь пошли в гору: подъем был затяжным, примерно на 1,5 часа, а затем начались заструги, высотой до полуметра и хаотически расположенные. Эта зона продолжалась практически до конца сегодняшнего перехода. Перед самым финишем на одном из таких снежных холмов нарты Джефа перевернулись. Обернувшись, я увидел, как Джеф машет мне палками, зовя на помощь. Даже вдвоем нам стоило больших трудов поставить нарты в нормальное положение. Вообще нарты конструкции Нансена, которые были у Джефа, имея более короткую базу, были и менее остойчивы на неровностях рельефа по сравнению с нартами Коматэк, на которых шли Кейзо и Уилл. Правда, при этом они были более прочными.
Управление такими нартами при езде по неровной поверхности (а именно такой она и была сейчас) требует особой сноровки от каюра: необходимо вовремя успеть подвернуть их «носом на волну», и тогда возможно избежать опрокидывания. До сих пор это Джефу вполне удавалось, а сегодня просто немного не повезло. Несмотря на подъемы и заструги, мы смогли пройти свои 28 миль и разбили лагерь в точке с координатами 73,5° с. ш. и 43° з. д.
Вечером в палатке Уилл пожинал плоды своего беспечного поведения и уж точно изменил представление об удивительной устойчивости своих кожных покровов к ультрафиолету. Его ягодицы светились в полумраке палатки негасимым малиновым огнем. Он лежал на спине и стонал.
Разгневанный Спаситель
Сказал бы Вам, Уилл:
«Вы сверху предводитель,
Но снизу – гамадрил!»
Я как мог помогал своему соседу, ставшему жертвой собственной самоуверенности. За неимением простокваши обильно протер его нашим огуречным лосьоном. Позже, оценив спасительное действие этого замешанного на настоящем спирте раствора, Уилл, всякий раз вспоминая его, неизменно поднимал вверх большой палец и с восхищением повторял: «Русский одеколон очень хороший!»
Почувствовав после лосьона некоторое облегчение, предводитель, начинавший постепенно, не без моей помощи, проникаться уважением к некоторым особенностям дотоле ему не слишком знакомого и загадочного русского характера, равно как и ко всем вещам, имевшим непонятное американцу российское происхождение (список этих вещей, куда уже были включены сухарики из черного хлеба, большие эмалированные кружка и миска, сегодня пополнился огуречным лосьоном), возобновил прерванные накануне благотворительные чтения на тему «Как хорошо, если бы ты, Виктор, смог бы приехать в США, да не один, а с Наташей!». Эти чтения возобновились с самого животрепещущего для меня момента: кто и как нас пригласит? – и связанного непосредственно с этим вопроса: кто и как нас отпустит из родной страны?! Немаловажным был и вопрос: кто и как будет платить за это недешевое удовольствие? Но Уилл, находившийся под наркотическим воздействием лосьона, воспринимал все эти неразрешимые проблемы с философским спокойствием. В его изложении все выглядело удивительно просто. На вопрос:
«Кто?» он отвечал: «Я!», а на вопрос: «Как?» – отвечал: «Легко!» «Поживем – увидим», – думал я про себя, хотя мое воображение уже рисовало план вторжения на Американский континент.
30 мая
Не по заслугам заструги,
Не по заслугам —
То взмоешь ястребом,
То пашешь плугом….
Погода в течение дня: температура утром минус 20 градусов, вечером повышение до минус 10, ветер юго-восточный 3–5 метров в секунду с поворотом к концу дня к юго-западному, в первой половине дня ясно, видимость хорошая.
Вот недавно казалось, что мы начали спускаться, «каждый шаг потихонечку взвесив», но не тут-то было: во-первых, непрекращающиеся подъемы, а во-вторых – второй день подряд заструги, причем серьезные, на кривых лыжах не объедешь. Если добавить к этим застругам еще и заполненное рыхлым снегом межзастружное пространство, становится понятным, почему мы были довольны показанным сегодня относительно скромным результатом – 28,4 мили. Отрадным было то обстоятельство, что эти безликие мили вполне конкретно проецировались на карту Гренландии в виде вдохновляющих нас на новые подвиги координат. Так, сегодня вечером мы вплотную приблизились к отметке 74-й параллели. Ледник Гумбольдта становился все более и более осязаемой целью.
Отставание упряжки Уилла, ставшее хроническим, уже начало, кажется, беспокоить и самого предводителя. Он всячески пытался выяснить причину этого, делая порой самые нелепые предположения. Например, он заявил, что нарты Джефа гораздо легче, хотя даже невооруженным глазом было видно, что это не так. Тем не менее покладистый Джеф согласился взять у предводителя немного груза. Эффект был удивительный, но совсем не тот, какого ожидал Уилл. Упряжка Джефа продолжала идти с прежней скоростью, а упряжка предводителя пошла, казалось, еще медленнее. Дело явно было не в весе нарт, а в мотивации собак, их тренированности и готовности выкладываться до конца. Последнее качество было особенно присуще собакам упряжки Джефа. Но даже среди этих беззаветных трудяг особенно выделялся Чубаки. Он даже поскуливал в нетерпении, когда мы останавливались, – все рвался в бой, а уж когда следовала команда «О’кей!», буквально выпрыгивал из постромок, причем его рывки были настолько сильными, что порой он один страгивал нарты с места.
В зоне застругов собаки чувствовали себя увереннее лыжников – как-никак они были на четырех ногах (лапах). Кроме того, когда нарты шли по гребням застругов, относительная площадь соприкосновения полозьев со снежной поверхностью значительно уменьшалась, что соответственно приводило к уменьшению трения и облегчению нелегкого собачьего труда. Я, естественно, не мог не радоваться за собак, но в то же время в этих условиях мне было гораздо труднее держать дистанцию перед чуткими носами Честера и Хака: они все норовили меня достать, так как были уверены в том, что стоит им это сделать, как тотчас же можно будет остановиться и отдохнуть.
Я же, напротив, старался бежать на таком расстоянии от них, чтобы, с одной стороны, не лишать их иллюзии близкой остановки, а с другой – не дать себя догнать. Это было непросто, особенно при движении по застругам, когда я должен был не только оборачиваться назад, но, хотя бы изредка, смотреть себе под ноги и на ближайшую перспективу. Естественно, случались и падения. При этом энтузиазм и прыть моих лохматых преследователей увеличивались чрезвычайно и мне необходимо