Читать интересную книгу Отчий дом. Семейная хроника - Евгений Чириков

— Ты знаешь, что я пью только коньяк! Дай две коньяку!

— Ну а мы с тобой, князь, царской монопольной, потому что мы патриоты! — пошутил купец Ананькин и предложил партнеру выпить за министра финансов Витте.

— Господа, — обратился купец Ананькин к генералу с исправником, — выпьем все за Сергея Юльевича!

Князь Енгалычев и Яков Иванович протянули рюмки, чтобы чокнуться, но генерал Замураев отстранил свою рюмку и отрицательно качнул головой:

— Не могу-с!

Исправник остался в молчаливой неподвижности.

— Это почему же так? — обиженно спросил растерявшийся Яков Иванович, оглядывая публику ищущим сочувствия взором.

Генерал не ответил и выпил в одиночку. Исправник остался с рюмкой. Яков Иванович к нему:

— Как же это исправнику не выпить за здоровье министра? Чай, одному царю служите? — с искренней наивностью спросил Яков Иванович.

Исправник пожал плечом и чокнулся с Яковом Ивановичем, чокнулся как-то виновато. Вся левая публика дружно захохотала:

— Браво, Яков Иваныч!

Генерал почему-то обиделся и стал бочком пролезать через толпу к выходной двери. На пороге обернулся и крикнул Якову Ивановичу:

— Тут найдется очень много желающих выпить за министра Витте. Я не из их числа![504]

И скрылся.

Генерал поступил честно и прямолинейно: он считал министра Витте тайным революционером, тайным другом всей этой интеллигенции и врагом дворянства. Исправник думал так же, но, как представитель власти, вынужден был выпить за Витте.

Вот этот комический эпизод и послужил началом острых споров и столкновений, окончившихся мордобитием.

Исправник поспешил удрать следом за генералом, а Яков Иванович с князем Енгалычевым остались и приняли участие в спорах…

Пословица говорит: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И вот в неожиданной словесной битве, закипевшей около имени Витте, как в маленьком осколке зеркала, отразился весь хаос в умах и душах культурных людей, который царил теперь во всей взбаламученной России. Правда, это отражение получило карикатурный облик, ибо воевали подвыпившие провинциальные представители всех классов, сословий и власти, но тем выпуклее и ярче предстал перед нами общий развал в умах и чувствах…

В поведении предводителя дворянства генерала Замураева мы узрели «праздник на дворянской улице» и гордое сознание своего государственного значения со стороны «опоры трона».

В поведении исправника, вошедшего под ручку с предводителем дворянства и с пугливым запозданием выпившего за министра Витте рюмку водки, — полную растерянность власти, вынужденной раскланиваться как с «опорой трона», так и с ненавистным ей «красным министром».

В поведении Якова Ивановича — «праздник на улице торговли и промышленности», так расцветшей благодаря министру Витте.

В поведении князя Енгалычева, вошедшего под ручку с Ананькиным, — двусмысленное положение той части «опоры трона», которая, так сказать, уподоблялась тому ласковому теленку, которому удается сосать двух маток: Дворянский банк и винную монополию.

В поведении интеллигенции — полную идеологическую разруху и «смешение языков». Яков Иванович, как бы оскорбленный в своих лучших чувствах отказом генерала Замураева выпить за министра финансов, вздумал апеллировать ко всей публике:

— Как же так, господа? Кто поднял наши финансы и нашу промышленность до такой высоты? Кто обогатил государство? Витте! Теперь, скажем, сколько голодного народу около фабрик и заводов кормится? А кто сделал это? Витте! Все мы должны выпить за здоровье Сергея Юльевича!

Вот тут и началась словесная свалка…

Интеллигенты старой народнической веры прямо осатанели в своем озлоблении против Витте. Обвинения, одно другого страшнее, посыпались на голову ненавистного министра: спаивает и разоряет народ, искусственно насаждает капитализм и пролетариат, стремится разрушить крестьянскую земельную общину и превратить народ в батраков для помещиков и фабрикантов, государственный бюджет увеличивает на крови и поте мужика.

— Вы говорите, — поднял вашу промышленность и финансы! Именно вашу! Из мужицкого кармашка последний грош в ваш карман перекладывает. На кой черт ваши фабрики и заводы, когда мужику не только купить продукты промышленности не на что, а и жрать-то нечего! Благодетели!

Яков Иванович даже испугался: как бы не избили еще!

— Как же так? Какое же государство без промышленности?

— Мужик вон сахар наш только полижет, а немцы им свиней откармливают!

Совершенно неожиданно на защиту испугавшегося купца выступили интеллигенты новой марксистской веры, из тех, которые одобряли развитие капитализма и находили необходимым во имя приближения к социализму поскорее «выварить мужика в фабричном котле» и потому ничего не имели против обезземеливания крестьян. Они с таким пафосом защищали министра Витте, что можно было подумать, будто и Витте — тоже марксист и их единомышленник.

И, защищая Витте, они обрушились на интеллигенцию старой веры с не меньшей злобой, чем те на Витте и его защитника Якова Ивановича…

Поднялся бестолковый шумный хаотический спор, спор — чтобы переспорить, в котором русские интеллигенты, защитники всяческих свобод, перестают считаться с чужим взглядом и убеждением, наносят друг другу словесные оскорбления, стараются поддеть друг друга острым обидным словцом, когда за средствами победы теряется уже и цель ее, когда люди забывают уже, о чем они, собственно, спорят…

Конечно, ни князь Енгалычев, ни Яков Иванович Ананькин ровно ничего не понимали. Князь лишь убедился, что генерал Замураев прав: революционеры горой стоят за Витте, а Яков Иванович взял князя под ручку и повлек к выходной двери.

— Свои собаки грызутся, чужая не приставай! — шепнул он на ухо князю. — Уйдешь от зла, как сказано, и сотворишь благо…[505]

Предчувствие не обмануло Якова Ивановича. Лишь только они вышли, как грызня перешла в драку. Кто-то кого-то оскорбил, назвавши «прихвостнем Витте», а тот ответил плюхой. Один статистик дал другому статистику принципиальную плюху, они начали драться, а их стали разнимать, и получилась общая свалка: подрались и разниматели.

Спасибо Ване. Он и пьян, да умен. Сразу сообразил, как остановить позорное происшествие. Он вспомнил, что за выходящим в сад окном есть поливная кишка. Выскочил в сад и пустил сильную струю воды в эту собачью схватку. И все сразу опомнились…

Конечно, при этом оказалось несколько невинно пострадавших. Дрались пятеро, а мокрыми оказались десять человек.

Вот тут и пригодился Ванин «приемный покой» и карета скорой помощи.

Весть о прискорбном происшествии быстро сделалась общим достоянием, но никто не придал этому особенного значения: мало ли что случается по пьяному делу! Все были заняты своим делом, преследовали свои интересы.

Впрочем, генерал Замураев с большим удовольствием слушал рассказы очевидцев о мордобитии. Покручивая свой накрашенный зеленоватый ус, он говорил Павлу Николаевичу:

— Вот ваш будущий парламент!

Посмеивался и Яков Иванович:

— У нас на свадьбах горшки бьют, а у вас прямо по башкам!

Враги обсушились, протрезвились, примирились под воздействием Павла Николаевича между собой, и все пошло своим порядком…

На другой день проводили молодых в заграничное путешествие. Бабушка захворала, гости начали разъезжаться. Остались только родственники и друзья, которые долго еще не могли разорваться.

Опустела белая девичья комнатка на антресолях. Бабушка каждый день заходила туда, присаживалась, вздыхала и отирала платочком слезы…

— Отлетела моя голубка!

VIII

«Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!..»

Особенно тяжела, когда самодержец не обладает ни силой воли, ни мудростью змия, ни хитростью лисы, ни предвидением государственного вождя и пребывает в вечном колебании, сомнениях, нерешительности, заставляющих его не верить самому себе и собственному могуществу и искать опоры в окружающих советниках. И как верить этим советникам, если не веришь самому себе? Если сомневаешься даже в собственном выборе?

Молодой царь получил в наследство от отца двух советников: Победоносцева и Витте. Оба с недюжинным умом и государственными способностями.

Если бы молодой царь обладал необходимыми для самодержца талантами, он умел бы, пользуясь советами этих двух мудрецов, взаимно отрицающих друг друга, найти свой собственный путь и утверждать свою самодержавную волю. Но такими талантами, при наличии всяческих человеческих добродетелей, молодой царь не обладал…

И самодержавный скипетр выпал из его рук и сделался игрушкой придворных партий, придворных льстецов и карьеристов, дворянской камарильи, прикрывшихся щитом патриотизма и верноподданничества аферистов. Два полученных в наследство от отца мудреца, Победоносцев и Витте, ценность которых в глазах молодого царя была уже взвешена в прошлое славное царствование, давали совершенно различные несовместимые советы. Значит, кто-то из двух мудрецов неправ, вводит в ошибку и заблуждение, кто-то из двух толкает на ложный шаг, может быть, сам того не ведая, а может быть, и с каким-нибудь умыслом… Душа царя, как вода в взбаламученном источнике, темнеет… А в мутной воде так удобно ловить рыбку! А рыбаков таких вокруг трона великое множество…