— Наташа, я решил не тратить время на словесную паутину — у меня конкретное предложение.
Говорил я, словно дрова рубил. Не знаю, что уж на меня нашло, но, ей-Богу, почему-то невыносим мне стал разный там вербальный, так сказать, охмуреж.
— Готова выслушать твое конкретное предложение.
Тон у нее был отнюдь не шутливый. Как и у меня.
— Наташа, хотелось бы с тобой встретиться. В субботу. Не возражаешь?
Теперь я уже не дрова рубил. Я прыгал в прорубь. Вылезал — и снова прыгал.
— Не возражаю. Жду в гости, только не раньше трех.
Я немного растерялся. Собственно, ни на какие гости я не рассчитывал, а рассчитывал на прогулку по городу, на обед в ресторане. Гос-споди, да оказывается, я просто извелся от одиночества, хотя никогда не задумывался об этом. Не позволял себе задумываться.
— Нет-нет, не раньше, — торопливо сказал я, замялся, потом неуверенно добавил: — Ты извини, может быть, я навязываюсь, может быть, у тебя какие-то свои планы?..
— Я бы так и сказала, не переживай. — Я чувствовал по голосу, что на улыбается. — Я же не приглашаю тебя раньше трех, потому что там действительно свои планы… Ой, тут уже телефон нужен. До завтра, Алеша.
— До завтра.
Я положил трубку и некоторое время сидел с закрытыми глазами, пребывая в каком-то невесомом состоянии, из которого меня вывел взъерошенный Цыгульский. Он ворвался в комнату и сразу закричал в телефон, собирая свою братву на уик-энд. Меня он не приглашал. Он знал, что у меня свой уик-энд. Устоявшийся, традиционный, нарушаемый лишь в исключительных случаях. А именно: постирать и погладить все, что можно, чтобы хватило на следующую неделю. Помыть полы. Сварить большую кастрюлю нехитрого супчика, чтобы хватило, опять же, на всю неделю. И с утра сесть за письменный стол. Как там у Лермонтова или Пушкина? «В уме своем я создал мир иной и образов иных существованье…» Сидеть и создавать миры. Да, модус свой вивенди я старался выдерживать педантично, хотя и не всегда получалось.
Домой я опять шел в невесомом состоянии. Что-то со мной творилось, удивительное творилось, давно забытое, навсегда, казалось, вычеркнутое из жизни. Когда-то я возвращался домой по рассветным майским улицам и, с разбегу подпрыгивая, срывал с веток нежные зеленые листья. Чистыми были улицы, и чистым было небо, и впереди расстилалась почти бесконечная счастливая жизнь… Где-то сейчас эти улицы, где безмятежное небо?
И пускай сегодняшний вечер будет сплошной постирочно-помывочной прозой, думал я, шагая в вечернем сыром тумане, зато завтра меня ждет поэзия. Поэзия творчества. Поэзия свидания. Я поймал себя на этих сентиментальных мыслях, способных слащавостью своей заменить сахар вместе с талонами, сконфузился и весь оставшийся до подъема путь деловито размышлял о том, стоит ли отдавать в химчистку серые брюки или проще и быстрее будет постирать их самому.
В окнах Рябчунов горел свет, на балконе застыла фигура Бориса. Огонек сигареты разгорался и угасал, словно сигнал бедствия.
— Ну что? — спросил я, остановившись у фонаря.
— По-прежнему, — коротко ответил Борис, бросил окурок в черные кусты под балконом и, ссутулившись, ушел в комнату.
В почтовом ящике оказались газеты и письмо. Я сунул корреспонденцию под мышку, поднялся по лестнице и осторожно миновал квартиру Рябчунов. И только открывая свою дверь понял, что невольно стараюсь производить как можно меньше шума, как это бывает, если в доме большое несчастье…
Утром меня действительно ожидала поэзия. В прямом смысле. Закончив гладить и подготовив к работе письменный стол — стопка бумаг, ручка, пепельница, сигареты и спички, — я налил себе чашку чая и направился было в комнату, но обнаружил на холодильнике так и непрочитанные вчерашние газеты и письмо. Проведя весь вечер в трудах праведных, я совсем позабыл о своей почте.
Письмо было адресовано мне, написал его некто Мифрид В., живший, судя по обратному адресу, в трех кварталах от меня. Мифрид, как явствовало из письма, была особой женского пола, сочиняла стихи, и опустила письмо в мой почтовый ящик «для верности», как она поясняла, чтобы оно не затерялось в редакционной почте и попало по назначению. То есть, в мои руки.
Я не делал секрета из своего домашнего адреса, как некоторые. И если звонили в машбюро Шурочке и Раисе Григорьевне, которые были и нашим отделом справок, и спрашивали мой домашний адрес — они давали мой адрес. Пусть пишут, пусть приходят — к счастью, на десяток граммофонов всегда находится один одаренный. Хорошо бы, конечно, если бы больше…
Слово «Мифрид» было мне откуда-то знакомо. Поразмыслив, я извлек из стола одну из своих справочных тетрадей, куда заносил самые различные сведения, и между выписками из «Нравственных писем к Луцилию» Сенеки и родословной предков Одиссея нашел список названий звезд, а в нем обнаружил искомое. Слово «Мифрид» было названием светила из созвездия Волопаса и в переводе значило «единственная». Конечно, все могло быть, я лично знал студентку нашего пединститута по имени Ассоль Кислая, а в школе у дочери преподавала математику Изольда Бедро, но все-таки, прочитав стихи, я был почти уверен в том, что «Мифрид В.» — это псевдоним.
Потому что стихи были не простые, а фантастические. Поэзия — не моя парафия, и я не мог оценить творения Мифрид В. с литературной стороны. Я стоял у холодильника, читая выписанные каллиграфическим почерком слова и думал, что надо будет показать стихи нашим ребятам из литературной студии. У поэзии свои критерии.
Кое-что мне понравилось с чисто сюжетной стороны. Ну вот хотя бы такое:
…На экранах — планетаБез облаков, как без грима.Неужели окончен наш путь?Что?Назад повернуть?Да. Назад повернутьИ умчаться со скоростью, чуть меньше скорости светаНа земной звездолетный вокзал,Потому что по радио голос сказал:«Обойдемся без вас. Пролетайте, пожалуйста, мимо».Или вот это, названное Мифрид В. «Встреча в пространстве»:Сошлись и расстались,Лишь всплеск на экране.Одни сомневались, другие — смеялись.Заспорили громко, потом обсуждалиЧто значит загадочный всплеск на экране.Одни говорили: простая комета,Другие кричали: чужая ракета!Пока совещались, обильно болталиТот, встречный, растаял в космических далях.
В общем, я долго рассматривал, перечитывал, обдумывал стихи милой, судя по всему, девочки Мифрид В., начитавшейся фантастики. Хотя, возможно, совсем и не девочки, а солидной дамы или и вовсе не дамы, а средних лет лысеющего инспектора отдела кадров какого-нибудь управления «Маштяжстрой». Все могло быть. По стихам нельзя судить о внешности и профессии человека. И наоборот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});