Читать интересную книгу ВАЛИС. Трилогия - Филип Дик

— А откуда происходит слово «саддукеи»? — поинтересовалась Кирстен.

— От Садока, первосвященника во времена Давида. — ответил Тим. — Он основал священническую династию саддукеев. Они были потомками Елеазара. Садок упоминается в Кумранских рукописях. Дайте–ка я еще посмотрю. — Он встал, чтобы достать книгу из все еще не распакованной картонной коробки. — Первая книга Паралипоменон, глава двадцать четвертая. «Бросали и они жребий, наравне с братьями своими, сыновьями Аароновыми, пред лицем царя Давида и Садока…»[61] Вот где он упоминается. — Тим закрыл книгу. Это была другая Библия.

— Но теперь, я полагаю, мы узнаем много больше, — сказал Джефф.

— Да, я надеюсь, — согласился Тим. — Когда я буду в Лондоне. — Затем он, по своему обыкновению, резко переключил умственную передачу. — Я готовлю рок–мессу в соборе Божественной Благодати на это Рождество. — Внимательно глядя на меня, он спросил: — Что ты думаешь о Фрэнке Заппе?

Я потерялась с ответом.

— Мы бы организовали запись этой мессы, — продолжал Тим. — Taк что ее можно было бы издать альбомом. Мне также рекомендовали Кэптэйна Бифхарта. И еще несколько других имен. Где я могу взять альбом Фрэнка Заппы, чтобы послушать?

— В магазине грампластинок, — ответил Джефф.

— Фрэнк Заппа — черный? — спросил Тим.

— Не думаю, что это имеет значение, — сказала Кирстен. — По мне, это устаревший предрассудок.

— Я просто спросил, — ответил Тим. — В этой области я совершенно несведущ. Кто–нибудь из вас может что–то сказать о Марке Болане?

— Он мертв, — сообщила я. — Ты говоришь о «Ти Рекс».

— Марк Болан мертв? — спросил Джефф. Он выглядел изумленным.

— Может, я ошиблась, — ответила я. — Я предлагаю Рэя Дэвиса. Он пишет материал для «Кинкз». Он очень хорош.

— Вы не займетесь этим для меня? — попросил Тим, обращаясь ко мне и Джеффу.

— Я даже не знаю, как к этому приступить, — пожала я плечами.

Кирстен спокойно изрекла:

— Я позабочусь об этом.

— Ты могла бы пригласить Пола Кантнера и Грейси Слик, — посоветовала я. — Они как раз живут в Болинасе в округе Марин.

— Я знаю, — спокойно кивнула Кирстен с выражением полнейшей уверенности.

Чушь, подумала я. Ты даже понятия не имеешь, о ком я говорю. Ты уже главная, едва только устроившись в этой квартире. Если это можно назвать квартирой.

Тим продолжал:

— Я бы хотел, чтобы в соборе спела Дженис Джоплин.

— Она умерла в семидесятом, — сказала я.

— Тогда кого вы порекомендуете вместо нее? — спросил Тим. Он ждал ответа.

— «Вместо Дженис Джоплин», — повторила я. — «Вместо Дженис Джоплин». Мне надо это обдумать. Я и вправду не могу так сразу сказать. Мне нужно какое–то время.

Кирстен посмотрела на меня со смешанным выражением лица. Более всего с неодобрением.

— Думаю, она хочет сказать, — произнесла она, — что никто не может и никогда не сможет занять место Джоплин.

— Гдe бы мне достать одну из ее пластинок? — спросил Тим.

— В магазине грампластинок, — ответил Джефф.

— Ты не купишь мне? — попросил его отец.

— У меня и Джеффа есть все ее пластинки, — заявила я. — Их не так уж и много. Мы принесем.

— Ральф Мактелл, — изрекла Кирстен.

— Мне надо записать все эти предложения, — сказал Тим. — Рок–месса в соборе Божественной Благодати привлечет огромное внимание.

Я подумала: ведь нет музыканта по имени Ральф Мактелл.[62] Кирстен многозначительно улыбалась из угла комнаты. Она сделала меня. Так или иначе, я не могла быть уверена.

— Он издается на «Парамаунте», — объяснила Кирстен. Ее улыбка стала шире.

— Я в самом деле надеялся заполучить Дженис Джоплин, — сказал Тим, скорее самому себе. Он выглядел озадаченным. — Этим утром я услышал ее песню — может ее написала не она, — по радио в машине. Она же черная, нет?

— Она белая, — ответил Джефф, — и она мертва.

— Надеюсь, кто–нибудь все это запишет — произнес Тим.

Увлечение моего мужа Кирстен Лундборг не началось в какой–то особый момент определенного дня — по крайней мере, насколько я поняла. Поначалу он защищал ее, говоря, что епископу она лишь во благо. Ей доставало практического реализма, чтобы сдерживать их обоих, не давая воспарять до седьмого неба. В оценке подобных вещей необходимо отличать свою осведомленность от того, о чем вы осведомлены. Я могу сказать, когда заметила это, но это все, что я могу сказать.

Принимая во внимание ее возраст, Кирстен все еще удавалось испускать довольно приличное количество сексуально стимулирующих волн. Именно так Джефф и обратил на нее внимание. С моей точки зрения, она оставалась старой подругой, которая теперь, в силу ее отношений с епископом Арчером, превосходила меня по рангу. Степень эротической соблазнительности в женщине мне не интересна — я не западаю одновременно на мужиков и баб, как говорится. Для меня это не представляет опасности. Если, конечно же, не замешан мой муж. Но тогда проблема заключается в нем.

Пока я трудилась в адвокатской конторе — свечной лавке, присматривая за тем, чтобы наркоторговцы избавлялись от неприятностей так же быстро, как в них и влипали, Джефф загружал свою голову рядом курсов в Калифорнийском университете. Мы в Северной Калифорнии тогда еще не докатились до того, чтобы предлагать обзорные курсы по сочинению собственных мантр — это было за Югом, презираемым в районе Залива едва ли не каждым. Нет Джефф записался на серьезную программу: возведение бедствий современной Европы к Тридцатилетней войне, опустошившей Германию (приблизительно 1648 г.), подорвавшей Священную Римскую Империю и увенчавшейся взлетом нацизма и гитлеровского Третьего рейха.

Помимо курсов Джефф развивал собственную теорию относительно корней всего этого. Во время чтения трилогии Шиллера о Валленштейне к нему пришло интуитивное озарение, что не увлекайся этот великий полководец астрологией, дело империи восторжествовало бы и, как результат Вторая мировая война никогда бы не произошла.

Третья пьеса трилогии Шиллера, «Смерть Валленштейна», взволновала моего мужа особенно. Он расценивал ее как равную любой шекспировской и много выше, чем большинство чьих–либо других. Причем, за исключением его самого, ее никто не читал — по крайней мере, с кем он мог поговорить. По его мнению, Валленштейн является одной из главных загадок истории Запада. Джефф обратил внимание, что Гитлер, как и Валленштейн, в критические моменты полагался больше на оккультное, нежели на здравый смысл. Согласно Джеффу, все это сводится к чему–то значительному, однако он не мог постигнуть, к чему же именно. У Гитлера и Валленштейна было столько общих черт — утверждал Джефф, — что их сходство граничило со сверхъестественным. Оба были великими, но эксцентричными полководцами, и оба до основания разрушили Германию. Джефф надеялся написать работу об этих совпадениях, в которой из фактов выводилось бы заключение, что отказ от христианства в угоду оккультному ведет ко всемирному краху. Иисус и Симон Волхв (как это виделось Джеффу) являют собой полную и явную биполярность.

Что мне было до этого?

Понимаете, вот до чего доводит вечное хождение в школу. Пока я надрывалась в адвокатской конторе — свечной лавке, Джефф в библиотеке Калифорнийского университета в Беркли читал все подряд о, например, Битве при Лютцене (16 ноября 1932 г.), где решилась судьба Валленштейна. Густав II Адольф, король Швеции, погиб в ее ходе, но шведы все равно победили. Подлинное значение этой битвы заключается, конечно же, в том, что никогда вновь католические силы уже не получат возможности сокрушить протестантское дело. Джефф, однако, рассматривал ее лишь относительно Валленштейна. Он читал и перечитывал шиллеровскую трилогию и пытался восстановить по ней — а также по более точным историческим источникам — тот определенный момент когда Валленштейн потерял связь с реальностью.

— Это как с Гитлером, — объяснял мне Джефф. — Можно ли сказать, что он был безумным всегда? Можно ли сказать, что он был совершенно безумным? И если он был безумным, но не всегда, то когда он сошел с ума и что послужило причиной этого? С чего удачливый человек, обладающий действительно огромным могуществом, потрясающе огромным могуществом, могуществом вершить человеческую историю — с чего его так снесло? Ладно, в случае Гитлера, возможно, была параноидная шизофрения и те инъекции, что делал ему врач–шарлатан. Но в случае Валленштейна подобных факторов не было.

Кирстен, будучи норвежкой, проявляла благожелательный интерес к озабоченности Джеффа кампанией Густава II Адольфа в Центральной Европе. В перерывах между шведскими анекдотами она обнаружила изрядную гордость за ту роль, что великий король протестантов сыграл в Тридцатилетней войне. Также она знала кое–что об этом, что было неизвестно мне. Она и Джефф сходились во мнении, что Тридцатилетняя война была, вплоть до Первой мировой, самой ужасной войной со времен разграбления Рима гуннами. Тогда Германия пала до каннибализма. Солдаты обеих сторон регулярно насаживали тела на вертела и зажаривали их. Учебники Джеффа намекали на даже бо́льшие мерзости, слишком отталкивающие, чтобы подробно их описывать. Ужасным было все связанное с тем периодом времени и местом действия.