— Нет, нет… Это у меня. Мерзавцы!
Потом с неожиданной для грузного тела реакцией рванулся в комнаты, на ходу крикнув:
— За мной!
“Мерзавцы” сидели на ковре и действительно пихали друг друга кеглями. Но делали они это молча и “услышать” такую драку мог только любящий дедушка.
Наше появление примирило воюющих, а после моего запоздалого объяснения, кто я и откуда, они дружно ретировались в другую комнату. Теперь их союз был нерушим.
— Неужели и вы, профессор, пугаете их милицией? — пошутил я.
— Представьте себе, молодой человек, я не только пугаю, я и сам боюсь. Да, да, я сам. Всю жизнь перехожу улицу в неположенных местах. Прямо патология, знаете ли, боюсь, а все равно срезаю угол. Вы, случаем, не оштрафовать меня пришли за все сразу? Сумма-то какая наберется, а? Рассрочки просить буду!
Он уселся в кресло, кивком показал мне на соседнее. Это было уже приглашение к разговору по существу.
— Вчера мы арестовали обокравшего вас…
— Меня обокрасть невозможно, — серьезно перебил он.
— Простите, обокравшего вашу квартиру преступника, но вещи пока не найдены, и нам важно знать… — Я замялся и, не найдя ничего подходящего, все-таки брякнул: — Где вы стираете белье?
Мой коронный вопрос вызвал приступ необузданного смеха, который заразил и меня.
— Так вы, молодой человек, полагаете, что вор отнес наши вещи в стирку? — едва отдышавшись, спросил он.
И мы снова расхохотались.
— Но если это действительно важно, мы наведем справки у жены. Лучше я сам спрошу, ладно? Она сегодня устала; весь день на меня работала — целую кучу с немецкого перевела, а тут еще мерзавцы давали жару.
— Так она спит?
— Нет, нет, читает. Просто подымать не хочется. “Дядя-симпатяга здорово напоминает нашего Темир-бека, — подумал я, — хотя похожесть эта скорее внутренняя, — им обоим как-то не подходит высокопарная приставка: профессор”.
— Передаю дословно: у Вали, общежитие за углом, чудесная женщина. О чем-нибудь вам это говорит? — Он, прищурившись, внимательно смотрит на меня. — Вижу, что да. Можете не объяснять, ваши профессиональные тайны меня не интересуют. Давайте-ка лучше угостимся французским коньяком. Не отказывайтесь, аллах вам этого не простит.
Коньяк был светло-каштанового цвета и чудесный на вкус. Хозяин с удовольствием причмокнул, пододвинул ко мне коробку с конфетами:
— А я по заграницам отвык закусывать, порции мизерные, да и вкус лучше чувствуется. Кстати, о вещах. Жена, конечно, переживала; в женщинах много еще первобытного: блестящий металл, тряпки… Черт с ним, с барахлом. Мне по-настоящему жаль одну вещицу. Золотые швейцарские часы; отец их в жилетном кармане всегда носил, подарок Тагиева, был такой нефтепромышленник. Когда отца уже давно в живых не было, ко мне все близкие приставали, чтобы спрятал подальше, из-за той надписи дарственной. А я не прятал, ведь не в том дело, кто подарил, а за что подарили. Отец лечил детишек, а дети все равны. Ну, а потом и прятать незачем стало. Где бы мы ни жили, они всегда на видном месте лежали. Если крышку приоткрыть — тиканье слышно. Верите ли, оно возвращало мне детство; казалось, стоит зажмуриться, и на голову ляжет рука, большущая, как теперь у меня, но только очень добрая… Замечательное это дело — лечить “мерзавцев”, — вдруг мечтательно сказал он. — Я бы и сам педиатром стал, если б не химия.
Он надолго задумался, и я молчал тоже. В казенных заверениях, что часы будут найдены, он, безусловно, не нуждался. Не знаю, о чем думал он, а я понял, что, во-первых, обязательно верну его “тикающее детство” и, во-вторых, злополучный платок останется лежать в кармане, потому что показать его теперь было выше моих сил.
Видимо, “мерзавцев” озадачила внезапно наступившая тишина, и они просунули в открытую дверь свои физиономии.
— Вот, полюбуйтесь, тут как тут и жаждут бури, спокойствие им не по носу. Удрали мы с женой от их родителей, оставили им в Баку квартиру, так и здесь достают…
Честно говоря, мне не хотелось уходить, но, оказавшись на улице, я сразу вспомнил о прачечной и кражах, впервые по-настоящему осознал, что моя фантастическая гипотеза уже приобрела характер вполне реальной версии, и понесся дальше.
Дверь четвертая распахнулась сразу и настежь. Так открывают, когда кого-то давно и с нетерпением ждут. В рамку дверного проема мне навстречу буквально метнулась женщина. Мы удивились оба, но я продолжал стоять, а она поспешно отступила. В этой и следующей кражах я не выезжал на место происшествия, поэтому обитателей квартиры знал только по допросам Асад-заде.
Легкомысленная особа, подумал я и, назвавшись, сказал, что должен выяснить некоторые вопросы.
— Пожалуйста, входите, я ждала мужа.
Я позволил себе сдержанно улыбнуться, но на мой скепсис она не обратила никакого внимания.
— Ваши вопросы…
— Это ненадолго. Ваш?
Она отрешенно глянула на платок, отрицательно покачала головой.
Решив, что пускаться в объяснения не имеет смысла, я прямо спросил:
— Где вы стираете?
Звонок буквально сорвал ее со стула. Из прихожей донеслись возгласы и поцелуи. Это продолжалось долго, определенно, она про меня забыла.
Наконец они появились в комнате. Одной рукой он обнимал ее за плечи, другой, тут же при входе, сделал движение, собираясь швырнуть чемоданчик в кресло, и увидел меня. Чемоданчик дернулся и вернулся в исходное положение.
Она покраснела, мягко освободилась от его руки:
— Простите, мы не виделись полгода. — И ему: — Товарищ из милиции, нас ведь обокрали…
Как будто их можно обокрасть, ведь Мамонов воровал только вещи. Конечно, она забыла, о чем я ее спрашивал, и мне пришлось повторить вопрос. На этот раз я пустился в долгие и сбивчивые объяснения: я становлюсь косноязычен, когда испытываю неловкость.
Вот тебе и “легкомысленная особа”. Почему презумпция невиновности в отношении к преступникам не стала для меня определяющей нормой в остальных, куда более безобидных жизненных ситуациях?
— В основном, я стираю сама, а что покрупнее — в прачечной.
— У Огерчук?
— У Вали, в комбинатском общежитии.
Мои пробежки от дома к дому становились все стремительнее. Я настолько поверил в несокрушимость своей версии, что перед пятой дверью почти не сомневался в стереотипности ответа потерпевших Саблипых: “У Вали, в общежитии”. Платок меня больше не интересовал: свою роль необходимой “ниточки” он, пожалуй, сыграл.
— Где мы стираем? В стиральной машине. Если б не Игорь, я б, конечно, отдавала прачке, но он мне помогает. А вам некогда жене помогать, да?