Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

— Но вы хотели знать, сможем ли мы прочитать документ, написанный по-русски? Надеюсь, именно потому вы сообщили, что инструкция написана на вашем языке?

Головнин тоже улыбнулся:

— Да, это очень важно, капитан. По крайней мере, у вас не будет причины задерживать шлюп из-за отсутствия человека, который пользуется вашим доверием и который сможет прочитать документы, изложенные на русском языке. У меня имеются бумаги, доказывающие, что шлюп «Диана» следует на северо-восток только с целью открытий.

— Оказывается, мистер Головнин, вы, кроме всего, еще и дипломат?! — удивленно проговорил Корбет и громко засмеялся, но глаза его по-прежнему смотрели из засады. — Так ловко выпытали у меня, простака, что у нас имеется переводчик! — Без видимой связи с предыдущим он спросил: — Скажите, там, на Аляске, куда вы идете для открытий, если, конечно, верить вам на слово, говорят, очень суровый климат? Я читал о путешествиях Джемса Кука, он побывал в тех краях…

— Раньше него побывали наши, русские, — Чириков и Беринг.

— Разве? Очень интересно… Все же вы берете на себя немалый риск. Пушнина, как вам известно, не терпит соленой воды. Если вы будете везти пушнину, следует поближе спуститься к тропикам, чтобы уйти от штормов северо-востока. О, я знаю, что значит район снежных штормов! Я побывал за Южным Полярным кругом…

— Вы даете совет, капитан? Благодарю… Недавно я тоже побывал южнее мыса Горн. Однако мы не собираемся перевозить пушнину. Это — дело коммерческих кораблей. Если бы наш корабль был коммерческим, вы могли бы захватить его как приз.

Капитан Корбет заметно помрачнел:

— Очевидно, вы подумали, мой друг, будто я добиваюсь от вас косвенного признания? Не все ли для меня равно: коммерческий корабль или военный?

— Это корабль русской географической экспедиции. И потом, о каких косвенных признаниях может идти речь? Вы — не следователь. Я — не подследственное лицо.

Капитан Корбет громко выразил одобрение:

— Это — слова мужчины! Так выпьем же за наши славные дела у Тулона! Прочь все условности, здесь встретились два боевых товарища!

Через несколько минут они простились у площадки трапа. «Диана» стояла совсем близко: отсюда можно было видеть все, что происходило на ее палубе. Там шла обычная, размеренная корабельная жизнь: у фок-мачты матросы чинили снасти; другие скребли и мыли надстройку бака; судовой повар чистил большой медный таз. Только дежурный английский лейтенант, одинокий и скучный, медленно бродил на юте, в стороне от других. А вокруг шлюпа по-прежнему сновали лодки, переполненные вооруженными английскими матросами, и с одной из них, причалившей под кормой, какой-то детина взбирался по тросу на полуют.

Головнин указал на него Корбету.

— Я прикажу своим матросам сбрасывать таких вот акробатов за борт…

— Сейчас они оставят вас в покое, — сказал Корбет. — Но, между прочим, я забыл сообщить вам, мой друг, что мною отдано распоряжение: при малейшей попытке к бегству на вас обрушится огонь всех береговых и корабельных батарей. Кстати, сегодня, не правда ли, замечательная погода?

— Благодарю вас за отличный обед, — ответил Головнин с усмешкой. — Мы, русские моряки, знаем толк в гостеприимстве. Еще раз я убедился, что англичане не забывают своих друзей.

Уже со шлюпки Головнин заметил: холеное лицо капитана Корбета побагровело. Что переживал он? Чувство стыда, смущения или злобы? Головнин не мог определить.

Странная история произошла с переводчиком. Уроженец города Риги, служивший теперь в английском морском корпусе в Капштадте в чине сержанта, этот человек с детства отлично знал русский язык. Но случилось необычное: вызванный к командору Роулею, он выслушал соответствующие строжайшие наставления и… сразу позабыл все русские слова, даже такие, как «да» и «нет».

Когда ему показали судовые документы «Дианы», он только развел руками и вымолвил сокрушенно:

— Нет, ни единого слова не могу перевести.

С большим огорчением командор Роулей сообщил Головнину, что переводчик оказался недостаточно подготовленным. И еще больше огорчало командора, что, как он достоверно выяснил, во всем Капштадте не было человека, который владел бы русским языком.

И Головнин, и Рикорд отлично понимали Роулея: он приказал переводчику молчать. В Капштадтском порту готовился к отплытию в Англию транспорт «Абоданс». С этим транспортом Роулей посылал донесение о задержании шлюпа.

Итак, Головнин не ошибся: это был плен, но плен особенный, обставленный внешней вежливостью, которую подчеркивали пушки, нацеленные на шлюп.

Вызвав наверх команду, Головнин зачитал перед застывшим, молчаливым строем моряков свой письменный приказ.

— Единственное, что остается нам делать в этом положении, — сказал он, — ждать. Терпение и терпение! Будем рассчитывать на лучшее, мои друзья…

Потом он спросил у офицеров и у матросов, есть ли у кого-нибудь заявления или вопросы. После нескольких секунд молчания из строя выступил бурый от загара богатырь, матрос первой статьи Михайло Шкаев:

— Осмелюсь доложить…

Головнин кивнул ему:

— Говорите.

Открытое волевое лицо моряка было сосредоточенно и серьезно.

— Матросы обсуждали меж собой печальное это происшествие. Как видно, один у нас выход остается: вырваться из ловушки и с боем уйти. Я хочу заверить вас от лица матросов, Василий Михайлович, что все мы готовы и только вашей команды ждем.

Статный, красивый мичман Мур тихонько свистнул, усмехнулся, пожал плечами. Он, видимо, счел недопустимой вольностью это заявление Шкаева: уже не раз Мур высказывался в том духе, что дело матроса не думать, не рассуждать, а слушать распоряжения начальства и выполнять их беспрекословно. Шкаев понял и эту усмешку мичмана, и его предостерегающий свист. Он сказал:

— Я должен доложить вам, ваше благородие, что английский лейтенант, который дежурит на шлюпе, занимается пустым, лишним делом. Все время повторяет он матросам: уходите, мол, на берег, мы дадим вам и деньги, и свободу, и право выехать в любую страну.

— Вот как! — воскликнул Головнин. — Однако разве этот лейтенант говорит по-русски?

— Нет, его слова переводит мичман Мур.

Головнин круто обернулся, прямо, в упор глянул на Мура.

— Что это значит, мичман?

— Это была простая любезность с моей стороны, — вытянувшись и по-прежнему улыбаясь, ответил Мур без малейшей запинки. — Я хочу сказать: насмешливая любезность.

— Я не терплю подобных любезностей, — строго, раздельно проговорил Головнин, глядя в глаза Муру. — Учтите это и больше не ошибайтесь.

Маленький мичман побледнел и злобно взглянул на Шкаева. Головнин подошел к матросу, посмотрел ему в лицо.

Через несколько дней шлюп был переведен в дальний глухой угол бухты. Выход в океан охраняли береговые батареи и корабли английской эскадры. Для астрономических наблюдений Головнин нанял на самом берегу старый, расшатанный ветрами двухэтажный дом. Сюда перенесли со шлюпа хронометры и другие инструменты. Мистер Роулей теперь окончательно успокоился: без хронометров Головнин не попытается бежать, а наблюдение за пленниками значительно облегчалось.

Обсерватория, созданная Головниным на берегу для проверки хронометров, вскоре привлекла внимание английских капитанов. Здесь, в важнейшей бухте, где скрещиваются океанские пути кораблей, английская администрация не удосужилась организовать обсерваторию. Поэтому, сетуя на чиновников, английские капитаны нередко просили Головнина проверить и их хронометры. Головнин охотно соглашался: времени свободного много, а за работой оно шло неприметней. Впрочем, уже как будто приближался день их освобождения: в Капштадт из Англии прибыл на шлюпе «Рес-горс» вице-адмирал Барти, человек, облеченный большими полномочиями и властью. От английского офицера Головнин узнал, что транспорт «Абоданс» завершил рейс благополучно и несколько дней стоял на рейде Портсмута, рядом с «Рес-горсом». Барти, конечно, должен был привезти распоряжение английского правительства относительно дальнейшей судьбы «Дианы». Головнин с уверенной надеждой поспешил в Капштадт…

Вице-адмирал не заставил его томиться в приемной. Подтянутый, лощеный адъютант доложил о прибытии русского моряка и тотчас распахнул дверь. В просторном кабинете оказалось не менее тридцати офицеров. Они сидели у круглого стола, стояли отдельными группами, трое склонилось над бумагами, которые просматривал Барти.

Головнин подошел к столу. Издали, от двери, адъютант выкрикнул его фамилию. Вице-адмирал поднял лысую голову, отодвинул бумаги и поспешно встал.

— Мне очень приятно, мистер Головнин, познакомиться с вами… Я знаю о вашей доблестной службе в английском флоте. Как самочувствие? Нравится ли вам Капштадт?