А что должно было произойти со мной? Я знал это. Друзья из окружных партийных комитетов предупреждали, что Гриша Филипов, член политбюро, о котором Тодор Живков так восторженно отзывается в своих воспоминаниях, во время товарищеских встреч проинформировал руководство: “Мы одолели всю группу Людмилы Живковой. Остался один Любо Левчев, но и ему несдобровать”.
Тогда подобные слова говорили мне и другие. Если что-то и остановило людей из органов, то только, вероятно, покровительственная тень Тодора Живкова. И мое одиночество. Я не принадлежал ни к какой группе. Время показало, что большинство моих болгарских друзей были фальшивыми. Но теми, кто доказал в чистилище, что они настоящие, я могу гордиться. Кроме того, я думаю, что умел обзаводиться и настоящими врагами. А от настоящих вещей всегда есть польза. Так я и существовал у Христа за пазухой, как Хиросима и Нагасаки или как Дрезден, прежде чем стало ясно, для чего именно их приберегают. В конце концов все поняли, что меня выбрали козлом отпущения, готовым к жертвенному ритуалу.
На протяжении всего “романа из воспоминаний” я постоянно спрашиваю себя, почему коммунистическая партия, воодушевленная самыми красивыми, человечными и справедливыми идеалами, допускала такую торжественную жестокость? Почему превратила насилие в священный символ? Каким бы ни был философский ответ на этот вопрос, конец идеалистов почти всегда похож на ритуальное убийство, на дикое жертвоприношение.
Что они хотели затеять после торжеств по случаю 1300-летия образования Болгарского государства? Скорректировать политический курс, искривленный Людмилой Живковой и ее группой? Соорудить нечто вроде фракийского могильника, куда, помимо самой мертвой властительницы, укладывали и ее украшения, и ее свиту, и ее утомленных коней?
А какое сладострастное озарение играло на лицах верховных жрецов, когда на исходе последнего тотального жертвоприношения в том 1989 году они оказались в храме Святого Александра Невского со свечами в руках!
– Господи Иисусе Христе! – как будто шептали они. – Мы были грешниками, мы были Твоими блудными сынами. Но Ты поймешь нас, потому что и Ты был кем-то вроде коммуниста, как утверждают блаженные. Мы покинули Твой дом, но сейчас, смотри, вот мы возвращаемся с покаянием (хор поет “Покайтесь! Покайтесь!!”). И приносим тебе в жертву не только отдельных тельцов упитанных, но и души целых трех поколений болгар, которые строили заводы, города и дороги, которые пожертвовали собой ради мечты, во имя Светлого Будущего… Дай нам отойти с миром в историю…
И они отошли.
•
Став свидетелем таких картин, можно было подумать лишь одно: “Лучше б я умер!”
Но перед тем как написать слово “Конец”, я хочу сказать людям, идущим за нами: не торопите Мойру.
Господни мельницы мелют медленно.
...
Снисхождение к нам! Мы ведем постоянно сраженье на границах грядущего и беспредельного … [72]
...
Молись за нас ныне и в час нашей смерти [73] .
Иллюстрации
Русские большевики открывают в Москве памятник Дантону, 1920 г. Альбом Эрика Баше свидетельствует, что честь на фотографии отдает сам Ленин. Памятник не сохранился, равно как и памятник Робеспьеру, который, по мнению А. Манфреда, разрушился из-за некачественных материалов (как и памятник Республике в Софии).
Из альбома Г. Солсберри “Революционная Россия” (H. Salisbury, La Russie en révolution). Полицейские фотографии беспощадны к лицам, потому что служат для опознания. Но в самих этих лицах жестокости и беспощадности еще больше. Ленин, Троцкий и Сталин – это три “мыслящие гильотины”. Определение принадлежит ученому-марксисту академику П. Б. Струве. Изначально такая характеристика была дана только Ленину, но ее вполне можно применить ко всей троице.
Лиля Юрьевна Брик подарила мне несколько фотографий со своим автографом. На одной из них она сидит вместе с Осипом Бриком и Владимиром Маяковским.
Велико-Тырново. 1940 г. Мы с отцом смотрим на мир. Он проживет еще шесть лет. Я – шестьдесят. А мир?
В Родопах с Никитой Лобановым (крайний справа) в поисках гранатового месторождения. 1951 г.
Князь Никита Лобанов-Ростовский сейчас похож на ангела из рассказов Маркеса.
Разница между школьником и абитуриентом определяется здесь одним словом – “метаморфорза”. Павлово, 1953 г.
Коста Павлов, Иван Динков и я. Левый марш. “Поэтическая коммуна” дефилирует по Русскому бульвару. 1956 г.
Мы с Костой Павловым сбежали с лекций, выбрав Парк Свободы. “За нами шагает наше будущее – рота солдат”, – пошутил Коста, увидев это произведение уличного фотографа.
Исключенный студент на балконе Софийского университета. Видно, что прыгать он не собирается.
В форме и без формы. 1955 г.
В редакции газеты “Народна младеж”. Добри Жотев на своем солнечном троне.
Редколлегия сборника “Прилив”: Дамян Дамянов, я, Владко Башев и Марко Ганчев.
В недавно открывшемся ресторане “Опера”. Свадебный пир на троих, организованный нашим свидетелем, профессором Владимиром Филиповым.
Дора Бонева. 1957 г.
Возвращение по Дунаю с Черных гор к Черному морю. 1959 г.
Созополь. С Андреем Германовым и Стефаном Цаневым; сзади Атанас Далчев.1959 г.
Наша дружба с Елизаветой Багряной началась в 1962 г.
Георгий Марков, Весела Андронова, Сашо, Любен Дилов, Кирил, Пырван Стефанов и я на литературных чтениях в Ловече. 18 июня 1961 г.
Интервью с авиаконструктором академиком Туполевым, который сопровождал Хрущева в поездке по Болгарии. 1962 г.
“Изучение жизни”. 1963 г.
Поэтическая вылазка в Пловдив. С Владко Башевым, Божидаром Божиловым и Христо Ганевым.
На празднике Ивана Купалы с американскими писателями Иваром и Астрид Иваск. Лахти, 1968 г.
В Свердловском зале Кремля на встрече с интеллигенцией Хрущев спорит с Андреем Вознесенским. 7–8 марта 1963 г.
Евтушенко был неподражаемым актером. Самым лучшим исполнителем роли Евтушенко в одноименном спектакле.
С Андреем Вознесенским в Политехническом музее в Москве. Мое выступление там стало первым вечером иностранного поэта, не считая поэтических вечеров Назыма Хикмета, члена Союза советских писателей.
Прошли годы, а мы снова и снова сверяем часы. И за нами – верный Любен Георгиев, который притворяется будильником.
Встреча Тодора Живкова с молодыми интеллектуалами. 1968 г. В лесу над дворцом Быстрица, слева направо: Анастас Стоянов, Лада Галина, Тодор Живков, Златка Дыбова, генерал Христо Русков и Орлин Орлинов. На втором плане: Джери Марков и я. Впереди присел на корточки Светлин Русев. Имена еще двоих присутствующих мне неизвестны.
Внизу: слева от меня – Борис Ангелушев. Он появлялся у нас в редакции два раза в неделю. Скромно садился в маленьком зале заседаний. Ни к кому не заходил, но все (включая главного редактора) спешили с ним встретиться. Иллюстрировал то, что ему приглянется, и делал из газеты произведение искусства.
Солнечное воскресенье в Охотничьем парке. Дико Фучеджиев и Петр Динеков – лишь часть большой компании.
Наш Западный парк. С Костой Павловым на прогулке.
Большая охота. Я стою третьим слева, далее Эмилиан Станев, Йордан Радичков, Величко Минеков, генерал Христо Русков, Тодор Живков, академик Ангел Балевски, Георгий Джагаров, Христо Нейков, Светлин Русев, Милко Балевски и генерал Илия Кашев.
С Людмилой Живковой на Десятом съезде БКП. 1971 г. Я тогда и представления не имел о внутрипартийных брожениях. Это интересовало меня в последнюю очередь. И тем сильнее было мое удивление, когда в конце съезда я услышал свое имя в числе тех, кого предлагали выдвинуть в члены ЦК БКП.
С Володей Высоцким в Софии.
С Михаилом Шолоховым в Ростове-на-Дону.