Глава 14.2
Шторос судорожно вздохнул, но не пошевелился. Пряди падали на траву одна за другой. А остальные варрэны стригли себя самостоятельно, изредка бросая на неподвижного Штороса насмешливые взгляды.
Вскоре все четверо были коротко остриженные и непохожие сами на себя. На поляне у костра снова царило веселье.
— Так меня даже родная мать не узнает, — ухмылялся Тирсвад, разглядывая себя в луже у реки. Без своих белоснежных волос он действительно стал совсем другим человеком. Смуглый и темноглазый, он больше не походил на самого себя
Динка обрезала последнюю золотую прядь и, с сожалением сжав ее на секунду в кулаке, выпустила ее на траву. А затем ласково погладила по голове, покрытой лишь короткой рыжей щетиной, и, наклонившись, шепнула на ухо:
— Это всего-лишь волосы, они скоро отрастут.
— Я растерзаю тебя, только попадись мне в руки, — зловеще пообещал Шторос тоже шепотом. Но Динку, как ни странно, угроза совсем не испугала. Она ласково поцеловала варрэна в щеку и отошла обратно на свое место рядом с Даймом.
— Сейчас всем спать, — распорядился Вожак. — До полудня дежурю я, следующего разбужу Штороса.
Трое варрэнов сбились в кучку у костра под еще влажной попоной. Одежда тоже еще не просохла. Вожак уселся лицом в сторону леса, облокотившись спиной о дерево и согнув ноги в коленях. Динка растерянно осталась сидеть у костра. Никто не сказал что ей делать дальше, оставив этот вопрос на ее усмотрение. То ли ей нести дежурство вместе с Вожаком, то ли лезть под попону к остальным варрэнам. Что они там с ней сделают сомнений не вызывало никаких, даже лежащего рядом Тирсвада не постесняются.
Динка подошла к Вожаку и устроилась между его раздвинутых ног, прижавшись лопатками к его животу. Дайм тут же обвил ее руками и сжал бедрами, защищая от холодного воздуха. Мысли снова и снова возвращались к ее новому положению в их группе. Не заметить, как изменилось к ней отношение варрэнов, было невозможно. Взять даже последний эпизод со Шторосом. Неужели и он считает, что она та самая Варрэн-Лин? Но как тогда…
Нет! Динка сама себе помотала головой, отгоняя странные мысли. Этого не может быть хотя бы потому, что она родилась во вполне человеческой семье. Она помнила, пусть и весьма смутно, своих родителей. Теплые руки матери, ее ласковый взгляд, запах ее груди. Внимательные глаза отца, насмешливые морщинки, разбегающиеся по его лицу при виде ее детских шалостей. И Ливей… Он же ее родной брат или нет… За что он ее так ненавидел? Когда она жила с Ливеем и Агнесс, она не задумывалась над отношением брата к ней. Мало ли какие отношения бывают в семьях. Вон Альку отец тоже лупцевал, как сидорову козу. Но по выходным привозил ей с ярмарки леденцы. От Ливея же Динка никогда доброго слова не слыхала.
Ливей был старше ее почти на двадцать лет, она ему в дочки годилась. И своих детей у них с Агнесс не было. Динка знала другую семью, где младшенькую девчонку, ее подружку пышечку Глашу, баловали все.
Глаша родилась неожиданно, когда ее мать уже готовилась нянчить внуков. Старшие братья, годившиеся ей в отцы, ее просто обожали. Таскали ее на плечах чуть не до самых сватов, возили ей нарядные сапожки с ярмарки точь-точь по ножке, и взашей гоняли мальчишек, осмелившихся чем-то обидеть чувствительную Глашку. Динка смотрела на их семью и украдкой завидовала. Почему же у них с Ливеем было не так?
А было ли у них когда-нибудь по другому? Качал ли Ливей колыбельку, когда новорожденная сестренка вдруг расплакалась среди ночи? Дул ли на ушибленную коленку, когда Динка делала первые шаги? Нет. Как бы не искала в своих воспоминаниях Динка, она не находила ни одной зацепки. Брат всегда вел себя так, как будто она ему чужая. И не просто чужая, а… Словно бы она сделала ему что-то очень плохое и теперь заслуживает такого отношения. Но чем мог так навредить ему пятилетний ребенок? Ведь именно в таком возрасте Динка оказалась у Ливея. Как умерли ее родители она не помнила. Знала только, что с пяти лет она жила с братом. А дом родительский сгорел. Так сгорел, что никто после так и не решился строится на его месте. Так и стоял он на краю деревни: обрушившийся и черный. Она даже ходила смотреть на полуразрушенный обгорелый остов в надежде хоть что-нибудь вспомнить о своем детстве. Но черные обугленные останки когда-то просторной избы не вызывали ровным счетом никаких эмоций.
— Значит, Варрэн-Лин? — спросила Динка Вожака, сама не зная, что именно хочет услышать в ответ.
— Угу, — Дайм кивнул, и Динка почувствовала у себя на затылке невесомый поцелуй.
— Значит, с уровня мелкого рогатого скота я вдруг поднялась на одну ступеньку с вами? — саркастически заметила Динка.
— Нет, не так, — затылком Динка почувствовала, что он качает головой. Она еще никак не могла привыкнуть к его новому облику, и, не видя его, она представляла его таким, каким привыкла видеть. С длинными черными прядями волос, ниспадающими до пояса.
— Опять не дотянула? Чего же мне еще не хватает, чтобы сравняться с вами? — обиженно фыркнула она.
— Ты поднялась на одну ступеньку над нами, — усмехнулся Дайм, и волосы на Динкином затылке всколыхнулись от потока теплого воздуха. — Варрэн-Лин всегда выше варрэна. Она сильнее, мудрее, и каждый варрэн подчиняется своей Варрэн-Лин.
— То есть… Ты хочешь сказать, что происшествие со Шторосом не было случайностью? — Динка замерла, прислушиваясь к его движениям за своей спиной.
— Нет. Это не было случайностью. Ты отдала приказ, и Шторос подчинился. Потому что ты его выбрала, и он принадлежит тебе, так же, как и мы все, — ответил Вожак, оставаясь неподвижным, словно изваяние.
Вот так новость! Динка, привыкшая всегда подчиняться чужой воле, вдруг оказалась в роли главнокомандующего. Не слишком ли большая ответственность для нее одной? Она и за себя-то с трудом научилась решать.
— Не волнуйся, — словно услышав ее мысли, проговорил Вожак. — Это не значит, что мы разом стали безвольными. Все останется как и прежде. Просто теперь твое слово, если ты захочешь его сказать, будет иметь больший вес, чем наши.