Читать интересную книгу МИССИОНЕР - Евгений Кабанов

Катя удивлённо посмотрела на него.

– Разве я тебе это говорила?

– Говорила… Почти каждый день…

Аполлон встал, подхватил улыбающуюся Катю на руки, и скрылся с ней за прибрежными кустами.

Глава LII

Праздник любви

Солнце уже скрылось за деревьями, но ещё играло весёлыми бликами в воде, и ярко освещало зелёную стену леса на противоположной стороне речки. Воздух вокруг был насыщен пряным запахом спелой травы, вечерней речной свежестью и ничем не передаваемым эфиром любви.

– Катенька, милая, – шептал Аполлон, осыпая всё лицо Кати нежными поцелуями, – как же я по тебе истосковался… Если б ты только знала…

Он осторожно коснулся губами её лба, прошёлся по тонким лучикам бровей, спустился на переносицу, ещё ниже, поймал её губы…

Распущенные пшеничные волосы Кати рассыпались по траве; прикрытые веки, с густыми длинными ресницами, легонько подрагивали под лёгкими прикосновениями подушечек его пальцев.

Они шаловливо играли губами сразу во все детские игры, то дразня друг друга лёгкими прикосновениями; то догоняя друг друга; то захватывая; то отпуская, чтобы тут же вновь поймать и захватить; то заключая в крепкие объятия… И, наконец, слились в долгом чувственном поцелуе, стараясь в этом единении проникнуть друг в друга как можно глубже. И теперь уже в глубине этого слияния затеяли новую чувственную игру, на этот раз языками. Не размыкая губ, они вылизывали друг друга внутри, то нежно-нежно, осторожно изучая каждый квадратный миллиметр; то в страстной горячей борьбе, в жарком сплетении, пытаясь вытолкнуть или, наоборот, втянуть горячую плоть как можно глубже. Иногда эта борьба становилась настолько захватывающей, что оказывались втянутыми в неё и их зубы. И тогда они слышали их лёгкое постукивание друг о друга, исходящее не извне, а откуда-то изнутри, из самых глубин. И эти звуки ещё больше их распаляли, подстёгивали их ощущения, и борьба разгоралась с новой силой.

Наконец его губы скользнули по её подбородку, спустились на шею, затем на ключицы, ещё ниже…

Её большие упругие груди слегка раскатились в стороны, маленькие соскЗ набухли, словно почки, и призывно топорщились в окружении небольших шоколадных ареол. Аполлон легонько коснулся губами одного соска, затем другого, сжал его губами, оттянул, пока он не выскользнул, ещё более призывно торчащий. Обвёл вокруг него кончиком языка по часовой стрелке, затем против, и затрепетал по нему, едва касаясь. Снова обхватил его губами, продолжая нежно ласкать языком. Свёл руками груди вместе, так, что соприкоснулись оба соскА, и заключил их сразу оба в объятия своих губ.

С губ Кати срывалось сладкое постанывание. Её пальцы блуждали по спине Аполлона. От их прикосновений по его коже пробежали мурашки, которые наполнили всё его тело сладостной истомой. То же самое испытывала и Катя от прикосновений его губ и языка к своей груди.

Губы Аполлона продолжили свой путь вниз, по животу, задержались на трогательной щёлочке пупка, опустились к шелковистым волоскам, захватили их… Он помотал головой, легонько оттягивая волнистую поросль на лобке, выпустил, нежно поцеловал в бедро у самого живота. И почувствовал, как она сделала движение, в попытке раздвинуть бёдра. Он отстранился, позволяя ей сделать это. И когда она широко раздвинула ноги и согнула их в коленях, приглашая его к дальнейшим действиям, доставлявшим ей величайшее наслаждение, он взял её за подколенные сгибы и поднял её бёдра к самой её груди. И его взору предстала восхитительная картина, первооснова всего человеческого рода.

Катя приоткрыла глаза, и они встретились взглядами, полными нежности и любви. Она нежно, слегка лукаво улыбнулась.

– Милый мой, – прошептала она, снова смежая веки.

И эти искренние слова, вид этого восхитительно красивого, трогательного в своей беззащитности естества, заполнил его душу до самых краёв такой горячей нежностью, что он почувствовал, что если не даст ей выход, то или захлебнётся в ней, или сгорит…

Он прикоснулся кончиками губ к нежной шелковистой коже вокруг розовой, слегка припухшей, прорези, с выступающими из неё коричневыми гребешками. Почувствовал, как рука Кати легла ему на затылок, зарываясь осторожным движением в волосы. И, повинуясь этим движениям, чувствуя, как они придают ему ощущение единения с самым дорогим для него на свете существом, как выражают ему своё безграничное доверие, он скользнул кончиком языка по нежной розовой плоти, из которой едва выступила прозрачная роса.

Катя вздрогнула, слегка напрягшись, и снова её тело расслабилось, готовое принять новые волшебные прикосновения. Она почувствовала приятную горячую тяжесть внизу живота, которая постепенно разливалась по всему телу.

Аполлон осторожно раздвинул пальцами края нежной плоти. Шоколадные гребешки раскрылись, и стало видно, как искусно потрудилась природа над созданием этого шедевра. Сочные, набухшие от желания лепестки плавно меняли цвет, от коричневого по краям до нежно-розового у основания, соединяясь вверху у розового бутончика клитора, а внизу завершаясь сходящими на нет розовыми складочками, смыкавшимися вокруг небольшого углубления. А чуть пониже, в выделявшейся более тёмным цветом расщелине ягодиц, притягивала внимание своей беззащитной трогательностью чуть припухшая розовая звёздочка, нежные складочки которой сходились в неясной точке внутри небольшого углубления.

Аполлон провёл языком по кончикам гребешков, углубил его между ними, слившись губами с нежной плотью, а носом коснулся клитора…

Катя вздрогнула и подалась всем телом навстречу ему. Её рука на его голове вцепилась в вихор и усилила давление на затылок.

Аполлон погрузил язык в горячее влажное лоно, пытаясь проникнуть в него как можно глубже, вращая при этом в разные стороны в попытке достать до самых сокровенных уголков, и делал сосательные движения губами. Он ощущал солоноватый вкус выделений, ни с чем не сравнимый запах женщины, самки, в самой её основе, и эти обонятельно-вкусовые ощущения наполняли всё его естество вожделением, переливались через край, заставляя подрагивать в такт движений бёдер Кати.

А Катя делала чувственные движения тазом навстречу его страсти, вцепившись одной рукой в его волосы, а пальцами второй оттягивая основание клитора. Ей казалось, что он проникает в самую её глубину своим горячим трепетным языком, и не только в глубину млеющего от вожделения тела, но в самые глубины сознания. Она громко застонала, резко дёрнулась всем телом, и вдавила голову Аполлона себе между ног, конвульсивно задрожав. С её губ сорвался громкий крик. Такой знакомый ему, такой родной крик.

Давление её руки на затылок ослабло, и он смог слегка отстраниться и приподнять голову, чтобы в полной мере насладиться видом любимой женщины, только что получившей наслаждение от единения с ним.

Глаза Кати были по-прежнему закрыты, губы, наоборот, слегка приоткрыты в едва заметной счастливой улыбке. Никогда ещё он не видел её такой красивой. Казалось, она вся светилась изнутри, и зримо и почти осязаемо излучала то, что никто не в силах достоверно объяснить и описать – счастье.

Он нежно поцеловал её пальцы, прикрывавшие опушение на лобке, и снова опустился к бёдрам. Он уже знал, что скоро ей снова понадобится его помощь. И когда её тонкие изящные пальчики вздрогнули и тронули основание клитора, он снова коснулся губами сначала их, а затем – припухшего нежного бутончика. Он втянул его в рот и стал в упоении сосать, лаская при этом кончиком языка. И вскоре новый крик Кати огласил окрестности, словно извещая, что этот солнечный свет, который ослепительно освещал верхушки деревьев, исходил от неё…

Аполлон снова целовал её лицо, восхищаясь её неземной красотой, которая неведомо откуда опускалась на неё, преображая вокруг весь мир. Он крепко держал в своих объятиях эту красоту, и делал размеренные толчки в самой её глубине, горячей, влажной, нестерпимо сладкой… Он чувствовал, как её горячая плоть плотно сжимает его пульсирующую плоть, то погружающуюся на всю глубину, то почти полностью выходящую наружу.

Катя сладко постанывала, наслаждаясь его проникновенным проникновением в себя. Ей казалось, что его горячий упругий член распирает её всю изнутри, словно само счастье. То погружаясь в неё, то выходя из неё, он словно бы порождал эти волны счастья, которые накатывали на неё, окатывали с головы до ног, захлёстывали, накрывали с головой, то перекрывая дыхание, то, наоборот, открывая второе… третье… сотое… И она снова издала свой крик счастья, который на этот раз слился с криком того, кто давал ей это счастье.

– Милый мой… Аполлон… Мой Аполлон… – прошептала она, когда смогла говорить.

– Катя… Любимая моя…

…Последние солнечные лучи последний раз качнулись на верхушках самых высоких сосен на другом берегу речки, и лёгкие сумерки спустились на ложе из смятой одежды, на котором на коленях стояла Катя, раздвинув ноги, и опустившись грудью на большую женскую блузу Аполлона. Её губы сжимали лист подорожника, и дёргали его в такт толчков Аполлона, стоявшего на коленях позади неё. И когда она сначала замерла, а затем дёрнулась назад навстречу его последнему размашистому движению, вслед за которым он с протяжным стоном, смешавшимся со скрежетом зубов, забился в мелкой дрожи, с силой вдавившись ей в промежность, лист выскочил из её приоткрывшихся губ и защекотал ей щёки и веки. И с её губ снова сорвался победный крик…