Он показал сыну обрубок мизинца, потом разворошил волосы на его голове. Тот радостно завизжал, подбежал к матери и снова спрятался за нее.
Илона прижала его к себе, улыбнулась и спросила мужа:
— Ты зайдешь повидать Мирку?
— Да. Попозже, когда закончу дела здесь.
— Дела, — словно эхо повторила она и слегка нахмурилась. — Пожалуйста, — княгиня повернулась к Иону, — не занимайте моего мужа слишком долго, сударь.
— Если вы просите, госпожа, то, конечно, не буду. — Тремблак поклонился.
Она наклонила голову и вышла из комнаты, подталкивая сына, который явно не желал расставаться с отцом.
Влад стоял у стола и смотрел ей вслед.
Потом он заговорил, снова перейдя на их родной язык:
— Илона — мудрая женщина. Ее подсказки часто предостерегают меня от необдуманных поступков, даже если она не произносит их вслух.
Дракула повернулся и указал на глиняный горшок с супом. Подошел слуга, наполнил две миски, подал одну из них своему хозяину, а вторую — Иону. Когда он закончил, князь показал рукой в сторону двери, и слуга исчез. Влад сел за стол и сразу начал есть.
Ион тоже опустился на стул.
— Ты говоришь о предостережении. От чего именно?
— От тебя и от всего того, в чем ты собираешься меня убедить.
Тремблак взял ложку, но все еще не приступил к еде.
— А откуда ей известно, о чем я собираюсь говорить?
Дракула усмехнулся и отправил в рот внушительный кусок мяса.
— Илона Жилаги — двоюродная сестра короля. Конечно, она моя жена, но при этом не перестала быть одной из них, птицей из воронова гнезда. Эта женщина прекрасно знает, что там принято позволить кому-нибудь хорошенько подраться, а потом устроить себе праздник и лакомиться кровавыми останками.
Он зачерпнул полную ложку супа, взглянул на Иона, сделал паузу, основательно прожевал еду, потом спросил:
— А разве ты приехал сюда не для того, чтобы снова обеспечить Корвину сытный ужин?
Гость так и не прикоснулся к еде. Теперь он и вовсе положил ложку на стол.
— Я служу не королю Матьяшу, а Стефану Молдавскому, — ответил он.
— Ну-ну. — Дракула продолжал хлебать суп. — Стефану Молдавскому, которого Матьяш то любит, то ненавидит, то вызывает на бой, то душит в объятиях в зависимости от того, какой ветер подует из Константинополя. Теперь великий князь и король-ворон снова очень нужны друг другу. Они посовещались между собой и решили, что им пригодится некто Цепеш.
— Мне кажется, ты не понимаешь…
— Я все понимаю, — громко оборвал его Дракула.
Лицо Влада вытянулось. Зеленые глаза, обрамленные длинными седыми волосами блестели.
— Не забывай, я нахожусь в плену у Корвина тринадцать лет, с того самого времени, когда он предал меня и Крестовый поход, отказавшись прийти мне на помощь. Этот король приказал изготовить лживые письма, в которых выставил меня предателем. Для всего этого он использовал человека, которого я считал почти что братом. — Влад в раздражении бросил ложку в миску с супом. — Четыре года я провел в Вышеграде, в постоянном напряжении и смятении, ожидая, когда явится наемный убийца и прикончит меня. Потом ветер поменялся. Ворон сцепился со Стефаном Великим, поссорился с турками, и князь Цепеш снова стал ему очень полезен. Нет, не для того, чтобы на деле кого-то сажать на кол. — На лице Влада мелькнула улыбка. — А чтобы угрожать тем, кого Корвин желал припугнуть. — Он махнул рукой. — Моя тюрьма теперь выглядит иначе. Король даже дал мне женщину, которая скрасила дни заключения. Он держит меня недалеко от себя, хотя и не слишком близко — через реку, чтобы можно было похвастаться перед заезжими гостями, показать им чудовище в клетке, причудливую фигуру из народной сказки.
Он поднялся из-за стола, прошел по комнате, подошел к сундуку, стоявшему у стены, резко открыл его, заглянул внутрь и достал какой-то мешок. Потом Дракула вернулся к столу и высыпал на него груду бумаг.
— Я кое-что покажу тебе. Это памфлеты. Самые первые были изготовлены в Брашове и Сибиу сразу после моего падения. У этих саксонцев, конечно, были веские причины ненавидеть меня. Ведь я лишил их возможности беспрепятственно контролировать всю торговлю в Валахии. Некоторые венгерские вельможи, не исключая, к сожалению, и моих собратьев по ордену Дракона, помогали распространять эти памфлеты, чтобы оправдать свое предательство. — Он взял одну брошюрку и сунул ее прямо под нос Иону. — Ты читал эти бумажки?
— Да. — Тремблак отстранил его руку. — Они появлялись при дворе Стефана, как и повсюду.
— Значит, тебе известно, как в них рассказано обо всем том, что мы с тобой сделали, Ион. — Влад бросил памфлет на стол. — В этих памфлетах написано, что я воздел на колья тридцать тысяч человек в Брашове. Ты помнишь, как много времени уходит на то, чтобы казнить таким способом хотя бы одного человека?
— Да, я помню.
— Тридцать тысяч! Да я до сих пор все еще ставил бы там эти колья.
Еще один памфлет перевернулся и прокатился по столу.
— Здесь говорится о матерях, которым я отрезал груди, чтобы засунуть в эти дыры головы их младенцев. Ты помнишь такое?
— Нет.
— А вот здесь описано, как я отрезал головы боярам и использовал их как горшки, в которых выращивал капусту. Капусту! — зло усмехнулся князь. — Да я всю жизнь терпеть ее не мог!
Он стоял рядом с Ионом и тяжело дышал, потом наклонился к столу и, опираясь на него, направился к своему креслу.
Влад дошел до него, но не сел, а только еще больше склонился, буквально впившись костяшками пальцев в столешницу, потом продолжил тихо, едва слышно:
— Я знаю, что делал много таких вещей, которые вызывали протест, с которыми люди не соглашались. Мне известно, что многие вещи, куда похуже, были совершены от моего имени. На самом деле я лишь ослабил повод и позволил зверю разгуляться на воле.
— Зверю?..
— «Кто следует за зверем? Кто способен противостоять ему?» Помнишь? — Дракула вперил взгляд в Иона. — Это Апокалипсис. Я постоянно перечитываю его. В нем говорится, что стоит только дать дьяволу свободу, как тысячи людей сразу же последуют за ним, будут подражать ему, стараться превзойти. Да, стать страшнее дьявола или… сына Дьявола. — Он указал на себя. — Все, кто проклинал меня при помощи этих паршивых бумажек, преследуя собственные цели, так же как и я, прекрасно знают правду. Она состоит в том, что, как только знамя Крестового похода поднимется над толпой, зверь немедленно прибежит и спрячется в его сени. Тогда каждый сможет делать то, что делал я, то есть такие вещи, которые прежде вызывали протест и осуждение.