— Пошли в кусты, переоденемся, — сказал Толя.
Но я ничего не ответил. И раз уж уходить было нелепо, я сел под куст, на песок, обхватил руками колени и сделал вид, что смотрю, не могу оторваться, смотрю, как они играют в волейбол на берегу. И я, конечно, был смешон — один одетый среди двадцати обнаженных. Особенно в такую жару, когда окунуться в воду — блаженство. Но для меня это блаженство было заказано.
— Раздевайся, Коленкин! — крикнула мне из реки Тамара.
Я отрицательно покачал головой. Пора было уходить. Но не уйдешь. Все смотрели на меня.
— Он утонуть боится, — сказала вдруг Валя. — Он гордый отшельник.
Это было предательство. Они смеялись. Беззлобно и просто, как очень здоровые люди. Но они смеялись надо мной. И у меня не было сил присоединиться к ним, показать, что я умнее, смеяться вместе с ними. В чем было мое единственное спасение. А я встал и ушел. И видел себя, каким я кажусь им со спины — маленьким, сутулым и нелепым. А они смеялись мне вслед, и я отлично различал смех Валентины.
А вечером к нам приехали студенты. Они приехали тогда, когда я уже собрал свой чемоданчик, спрятал его под койку, чтобы раньше времени не поднимать шума. Тренер обойдется без меня. И если команда даже и вылетит во вторую группу — кто-то же должен вылететь. И у тех, кто вылетел бы вместо нас, то есть вместо них, тоже есть тренер и тоже есть Иванов, и Коля, и Толя, и даже доктор.
— Эй! — крикнул с дорожки массажист. — Коленкин! Выходи. Тренер зовет! Сыграем сейчас.
Он не стал ждать моего ответа. Я хотел было скрыться, но тут же появились Коля с Толей и стали собираться на игру, и мне, чтобы не казаться еще смешнее, пришлось собираться вместе с ними.
— Ты чего убежал? — спросил Коля. — Мы же так.
— Его Валентина задела, — сказал Толя. — Обидно человеку. Ведь каждый хочет — купается, хочет — не купается. А ты же ржал со всеми. Может, Гера и в самом деле плавать не умеет. Тогда знаешь как обидно!
— Правильно, — ответил ему Коля. — Меня однажды с парашютом прыгнуть уговаривали, а я жутко испугался.
Хорошие ребята. Утешали меня. Но мне было все равно. Я уже принял решение. Из меня не получилась созданная в колбе звезда мирового баскетбола. Доктор был прав. Мне лучше заниматься ходьбой. От дома до станции метро.
Но на площадку я вышел. Не было предлога отказаться.
Студенты уже разминались под кольцом, и мое появление вызвало спонтанное веселье. Вроде бы ко мне никто не обращался. Вроде бы они разговаривали между собой.
— Плохо у них с нападением.
— Наверно, долго искали.
— Алло, мы ищем таланты!
— Он два месяца в году работает. Остальные на пенсии.
Тренер студентов, высокий, жилистый, видно бывший баскетболист, прикрикнул на них:
— Разговорчики!
— Не обращай внимания, — сказал мне, выбегая на площадку с мячом и выбивая им пулеметную дробь по земле, Иванов, — Они тебя еще в игре увидят.
А я понимал, что и это обман. В игре они меня не увидят. Потому что играть нельзя научиться в два дня, даже если у тебя лучше, чем у них, устроены нервные связи. И учиться поздно.
Это была моя первая игра. Тренер сказал:
— Пойдешь, Коленкин, в стартовой пятерке. Главное — пускай они на тебе фолят. Штрафные ты положишь. И не очень бегай. Не уставай. Я тебя скоро подменю.
Напротив меня стоял верзила с черными усиками. Ему было весело. Свисток. Мяч взлетел над площадкой. Ах ты верзила! Смеешься? Я был зол. Я побежал к мячу. Именно этого делать мне не следовало. Потому что за какую-то долю секунды до этого Иванов кинул мяч в мою сторону. Вернее, туда, где меня ужо не было. И верзила перехватил мяч. Я суетливо побежал за ним к нашему кольцу и попытался преградить дорогу верзиле. Тот незаметно, но больно задел меня коленом, и я охнул и остановился.
— Ну, чего же ты! — успел крикнуть мне Иванов.
Верзила подпрыгнул и аккуратно положил мяч в кольцо. Обернулся ко мне, улыбаясь во весь рот. У меня болело ушибленное бедро.
— К центру! — кинул мне на бегу Иванов.
Коля вбросил мяч. Я побежал к центру, и расстояние до чужого кольца мне показалось неимоверно длинным. Было жарко. Мне казалось, что смеются все. И свои и чужие.
— Держи! — крикнул Коля и метнул в меня мяч. Совсем не так, как на тренировке. Метнул, как пушечное ядро. Как Иванов в тот первый день, приведший к сегодняшнему позору.
И я не мог отклониться. Я принял мяч на грудь, удержал его и побежал к кольцу. На пятом или шестом шаге, радуясь, что все-таки смогу оправдаться в глазах команды, я кинул мяч, и он мягко вошел в кольцо. Раздался свисток. Я пошел обратно, и тут же меня остановил окрик тренера:
— Ты что делаешь? Ты в ручной мяч играешь?
— Пробежка, — сказал мне судья, смотревший на меня с веселым недоумением. — Пробежка, — повторил он мягко.
Ну конечно же, пробежка. Как она видна, если смотришь баскетбол по телевизору! Мяч не засчитан. Надо было уходить с площадки. У меня словно опустились руки. Правда, я еще минут пять бегал на площадке, суетился, один раз умудрился даже забросить мяч, но все равно зрелище было жалкое. И я раскаивался только, что не уехал раньше, сразу после речки.
Андрей Захарович взял тайм-аут. И когда мы подошли к нему, он глядеть на меня не стал, а сказал только:
— Сергеев, выйдешь вместо Коленкина.
Я отошел в сторону, чтобы не столкнуться с Сергеевым, который подбежал к остальным.
— Подожди, — бросил в мою сторону Андрей Захарович.
Я уселся на скамью, и запасные тоже на меня не глядели. И я не стал дожидаться, чем все это кончится. Я прошел за спиной тренера.
— Куда вы? — спросила Валя. — Не надо…
Но я не слышал, что она еще сказала. Не хотел слышать.
Я прошел к себе в комнату, достал из-под кровати чемодан и потом надел брюки и рубашку поверх формы — переодеваться было некогда, потому что каждая лишняя минута грозила разговором с тренером. А такого разговора я вынести был не в силах.
Я задержался в коридоре, выглянул на веранду. Никого. Можно идти. С площадки доносились резкие голоса. Кто-то захлопал в ладоши.
— Где Коленкин? — услышал я голос тренера.
Голос подстегнул меня, и я, пригибаясь, побежал к воротам.
У ворот мне встретился доктор. Я сделал вид, что не вижу его, но он не счел нужным поддерживать игру.
— Убегаете? — спросил он. — Я так и предполагал. Только не забудьте — вам очень полезно обливаться по утрам холодной водой. И пешие прогулки. А то через пять лет станете развалиной.
Последние слова его и смешок донеслись уже издали. Я спешил к станции.
В полупустом вагоне электрички я клял себя последними словами. Потная баскетбольная форма прилипла к телу, и кожа зудела. Зачем я влез в это дело? Теперь я выгляжу дураком не только перед баскетболистами, но и на работе. Всё Курлов… А при чем здесь Курлов? Он проводил эксперимент. Нашел послушную морскую свинку и проводил. Я одно знал точно: на работу я не возвращаюсь. У меня еще десять дней отпуска, и, хоть отпуск этот получен мною жульническим путем, терять я его не намерен. Правда, я понимал, что моя решительность вызвана трусостью. С какими глазами я явлюсь в отдел через три дня после торжественного отбытия на сборы? А вдруг они будут меня разыскивать? Нет, вряд ли после такого очевидного провала. Уеду-ка я недели на полторы в Ленинград. А там видно будет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});