Мгновенно развеяв чары, «Доблестный» повернулся к Остену.
— Невероятно… Я слышал, что пережить подобное изменение удавалось лишь одному из ста.
— Осознание сего обстоятельства вряд ли осчастливит Владетеля Бжестрова, — тихо ответил Ревинару Остен — веселье из его глаз уже ушло, сменившись застарелой усталостью. — И, предваряя твой вопрос: он полностью сохранил разум, поэтому пусть Мелир поостережется в своих высказываниях.
Все еще ошарашенный своим открытием Ревинар согласно кивнул головой — любовь Владыки Арвигена к ловчим птицам не была секретом и для него, так что «Доблестный» оценил задумку кривоплечего тысячника в полной мере. Мелир же, от которого не ускользнули ни действия дяди, ни слова Остена, обижено поджал губы.
— Крейговцы — что обычные, что зачарованные — слишком слабы духом для того, чтобы их опасаться! К тому же, магия легко усмирит даже самого дерзкого из них.
Остен насмешливо прищурился:
— Я оценил твою храбрость, Мелир, да только наш князь запретил использовать магию против этого беркута — Арвиген хочет усмирить его сам.
— Но… — недовольный такой отповедью Мелир попытался было вновь возразить, но Ревинар остановил его взмахом руки.
— Тише, племянник. Владыка действительно приказал мне обращаться с пленником с величайшей осторожностью, и не применять к нему не только колдовство, но и любое иное наказание. Меня, поначалу, удивило такое снисхождение князя к крейговцу, но теперь я его вполне понимаю.
Урезонив племянника, «Доблестный» приказал своим людям взять клетку и пристроить ее на одной из лошадей, а потом развернулся к по-прежнему невозмутимому Остену:
— У меня остался лишь один вопрос — к какой еде приучен этот беркут?
Олдер, услышав такой вопрос, едва заметно усмехнулся:
— Он же охотник, Ревинар, так что я кормил его дичиной. Свежей зайчатиной, если быть совсем уж точным.
«Доблестный» согласно кивнул и, коротко попрощавшись с Остеном направил коня к въездным воротам. За ним, презрительно фыркнув, направился племянник и многочисленное сопровождение. Тысячник же, проводив гостей нарочито равнодушным взглядом, оборотился к сгрудившимся во дворе «Карающим»:
— Ну, что столпились вокруг, словно крестьяне на ярмарке? Или столичных хлыщей никогда не видели?
Услышав сердитый рык своего главы, воины поспешили вернуться к брошенным занятиям, а Остен, не произнеся более ни слова, поднялся в свою комнату. Дело сделано, так что теперь он волен покинуть приграничную крепость, а дальнейшая судьба Бжестрова зависит от его собственной смекалки и спеси «Доблестных».
Подумав, Остен решил оставить часть своих людей в «Кабаньем Клыке» для усиления гарнизона — благо, припасов хватает, а немного поостеречься стоит. Мало ли какой дружок Ставгара решит наведаться к границе в поисках следов сгинувшего приятеля. Вероятность такого была невелика, но и полностью отвергать ее не стоило.
Сам же Остен, отправив своих людей в столичные казармы на зимовку под надзором сотников, намеревался навестить Арлина Неска, дабы вызнать у него все о встреченной им служительнице Малики. Ну, а после гостевания у старого приятеля можно будет вернуться в «Серебряные Тополя», и уже оттуда, списавшись с нужными людьми, заняться поиском вернувшейся из небытия Энейры Ирташ. Олдер рассчитывал, что до зимних праздников успеет и вволю побыть с Дари, и найти необходимые нити, которые привели бы его к дочери давно почившего крейговца. Не ехать же ему в Милест с пустыми руками, в самом деле?
Глава 8 Камушек в жерновах
Энейра
Каждая крупица оставшегося до прибытия гонца от Амэнского вельможи времени была теперь на вес золота — убедившись, что Хозяйка Мэлдина, уверовав в мое тщеславие, немного ослабила свой надзор, я не стала терять драгоценные минуты и этим же вечером словно бы случайно оказалась в одном из дальних коридоров святилища. Полутемные, с множеством ниш — они вели в нижние залы и комнатушки послушниц. Здесь особенно сильно ощущалась гнетущая и удушающая атмосфера Мэлдина — пойдя всего треть пути, я внезапно ощутила, что мне действительно нечем дышать, но, справившись с накатившим страхом, быстро забралась в одну из ниш. Ее очень удачно полузакрывала статуя Малики в облике Старухи — в каменном схроне легко было затаиться, уподобившись выслеживающей добычу рыси.
Некоторое время воцарившуюся вокруг тишину нарушал лишь звук изредка срывающихся с потолка капель. Подземные воды насквозь пропитали кладку коридора — от стылого холода и сырости не спасало ни сшитое из толстой шерсти «зимнее» платье, ни плащ, но, к счастью, время я подгадала правильно. Не более чем через четверть часа, вдалеке раздались тихие голоса, и я увидела двух возвращающихся в свои кельи послушниц. Бледные, с темными кругами под глазами и в мышино-серых платьях, они в темноте коридора казались измученными и какими-то бестелесными. На краткий миг мне показалось, что я вижу перед собою неприкаянные души — призраков, принужденных скитаться в вечной мгле, но это впечатление сразу же исчезло, как только я вслушалась в их тихий разговор.
— Не пойму, о чем ты печалишься Мирна — Лариния угодила в опалу, и, похоже, надолго. Теперь ей не будет дела ни до тебя, ни до твоей сестры, да, сказать по правде, она и не донимала вас в последнее время.
Эти слова худой и изможденной, с уже посеребренными сединой волосами послушницы были обращены к той самой девчушке, которую я встретила сразу же по моем приезде в Мэлдин. Я подозревала, что именно она и оставила в моей спальне записку с просьбой о помощи, но теперь подозрение превратилось в уверенность, ведь со склонностями Ларинии мне пришлось столкнуться лицом к лицу.
Мирна же в ответ на слова подруги лишь вздохнула:
— Даже если Лариния утратила любовь Матери, ее сменит другая. Как знать — не станет ли нам от этой перемены хуже?
— Если ты имеешь в виду ту жрицу, что прибыла к нам из Дельконы, то ничего плохого она пока что никому не сделала — заметила старшая, но девчушка лишь покачала головой.
— Ее просто еще не обучали на нас ломать чужую волю. Как только она почувствует власть — станет как все…
Старшая лишь пожала плечами — я видела как послушницы прошли мимо моей ниши, но сделав всего несколько шагов, Мирна остановилась у одной из украшающих коридор статуй Малики и сказала что хочет помолиться Милостивой, на что ее подруга лишь пожала плечами:
— Хочешь — молись. Я же давно устала взывать к пустоте…
И, развернувшись, пошла прочь. Дождавшись, пока шаги полуседой послушницы стихнут в отдалении, я осторожно выскользнула из своего укрытия и приблизилась замершей перед статуей Мирне и прошептала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});