Дверь открылась и вошел Себастьян. Он был одет в белую трикотажную рубашку, чем напоминал отца. Валентин любил носить белое. Так он казался еще бледнее, с серебристыми волосами, еще больше не похожим на человека, но это был все тот же Себастьян. Его глаза казались черными пятнами на белом холсте. Он улыбнулся.
— Мама, сказал он.
Она скрестила руки на груди. — Что ты здесь делаешь, Джонатан?
Он покачал головой все с той же улыбкой на лице и выхватил кинжал из-за пояса. У него было узкое, тонкое лезвие, как у шила.
— Если ты еще раз назовешь меня так, — обозлился он, — я выколю тебе глаза этим.
Она сглотнула. Ох, мое дитя. Она вспомнила, как держала его на руках, холодного, не как все нормальные дети. Он не плакал. Ни разу.
— Это то, что ты пришел сказать мне?
Он пожал плечами.
— Я пришел задать тебе вопрос. Он огляделся вокруг, его лицо выражало скуку. — И показать тебе кое-что. Пойдем. Следуй за мной.
Она последовала за ним, когда он покинул комнату, со смесью нежелания и облегчения. Она ненавидела свою камеру, и, конечно, было бы лучше, узнать больше о месте, где она содержится. Его размер, выходы?
Коридор возле ее камеры был каменным и состоял из больших блоков известняка, залитых бетоном. Пол был гладким из-за сотен тысяч шагов, сделанных по нему. В воздухе чувствовалась пыль, как будто здесь уже очень давно никто не жил.
Тут были двери, установленные через некие промежутки в стенах. Джослин почувствовала, как ее сердце начало быстро биться. Люк может быть за любой из этих дверей. Она хотела броситься на них, рвануть и открыть, но кинжал все еще был в руках у Себастьяна и она не сомневалась, что он знал об этом даже лучше, чем она.
Коридор начал заворачиваться, и Себастьян заговорил.
— Что, — сказал он, — если бы я сказал, что люблю тебя?
Джослин неопределенно всплеснула руками перед собой.
— Я предполагаю, — начала она осторожно, — что сказала бы, что ты не можешь любить меня больше, чем я тебя.
Они достигли двойных дверей и остановились перед ними. — Разве ты не должен делать вид, по крайней мере?
— Можешь ли ты? — сказала Джослин. — Знаешь, в тебе есть и моя частичка, ты же ведь не думаешь, что все в тебе от Валентина?
Не отвечая, Себастьян толкнул плечом дверь и вошел внутрь. Джослин зашла следом и замерла.
Комната была полукруглой и просто огромной. Мраморный пол тянулся к платформе, сделанной из камня и дерева, стоящей у западной стены. На ее центре стояло два трона. Никакое другое слово не подходило им — массивные кресла из слоновой кости, окаймленные золотом; у каждого была полукруглая спинка и шесть ступенек, ведущих к самому трону. Два огромных окна, за которыми не было ничего, кроме черноты, находились прямо за престолами.
Что-то в этой комнате было странно знакомым для Джослин, но она не поняла, что именно. Себастьян подошел к платформе и поманил ее за собой. Джослин медленно шагнула вперед, чтобы присоединиться к ее сыну, который стоял между двумя престолами с выражением злобного триумфа на лице.
Она видела такое же выражение на лице Валентина, когда тот смотрел на Кубок Смерти.
— «Он будет великим,» — произнес Себастьян. — «и назовут его Сыном Всевышнего, и дьявол даст ему престол отца. И будет он царствовать в Аду вечно, и царству его не будет конца».
— Я не понимаю, — сказала Джослин, и ее голос прозвучал мрачно и безжизненно даже для собственных ушей. — Ты хочешь править этим миром? Неживым миром демонов и разрухи? Ты хочешь командовать трупами?
Себастьян рассмеялся. У него был смех Валентина: шероховатый и мелодичный.
— О, нет, — возразил он. — Ты полностью неправильно поняла меня. Он сделал быстрый жест пальцами, виденный ею у Валентина, когда тот сам учился магии, и вдруг два огромных окна за тронами уже не были пусты.
Одно окно открывало ужасный пейзаж: увядшие деревья, выжженная земля, над которой летали мерзкие крылатые существа. Бесплодное плато распростерлось далеко вокруг. Но его заполонило множество черных фигур и Джослин поняла, что все они — Темные.
В другом окне был виден Аликанте, который мирно спал в лунном свете. Кривая луна, небо, которое было полно звезд, мерцание воды в каналах. Этот вид был одним из тех, которые Джослин видела раньше и тут она поняла, будто что-то толкнуло ее, почему это место казалось ей знакомым.
Комната Совета в Гарде — измененная из амфитеатра в тронный зал, но все еще с той же арочной крышей, того же размера, с тем же видом на город из двух огромных окон. Вот только теперь, одно окно открывало вид на мир, который она знала; Идрис, из которого она пришла. А второе открывало вид на мир, в котором она сейчас находилась.
— У этой крепости есть проходы в оба мира, — сказал Себастьян, самодовольным тоном. — Этот мир разорен, да. Он как обескровленный труп. Но Ваш мир готов к управлению. Я днями и ночами мечтал об этом.
— Сжечь этот мир медленно, обрушив на него чуму и голод, или же он должен быть уничтожен быстро и безболезненно — вся жизнь, так быстро угаснет, представь, как сгорит этот мир!
Его глаза были лихорадочные.
— Представь себе, как высоко я могу вознестись, встать во главе мира, наполнить воздух криками миллиардов людей, поднимая ввысь дым миллионов пылающих сердец!
Он повернулся к ней.
— Теперь, — сказал он. — Скажи мне, что я получил от тебя? Разве ты дала мне эту власть?.
В голове у Джослин звенело.
— Там два трона, — сказала она.
Маленькая складка появилась между его бровями.
— Что?
— Два трона, — сказала она, — и я не глупа; я знаю, для кого второй. Ты нуждаешься в ней. Ты хочешь, чтобы она была здесь. Твой триумф ничего не значит, если она не увидит этого. И еще ты нуждаешься в чьей-то любви, поэтому ты привел меня сюда.
Он посмотрел на нее. Он прикусил губу так сильно, что она была уверена, он бы вызвал кровь.
— Слабость, — сказал он наполовину себе, — это слабость.
— Это человеческое желание, — сказала она. — Но ты действительно думаешь, что Клэри сможет сидеть тут рядом с тобой и быть счастлива?
На мгновение она подумала, что увидела, какую-то искру в его глазах, но миг спустя они снова были черным льдом.
— Я бы предпочел видеть ее счастливой здесь и по своей воле, но я просто доставлю ее сюда — ответил он. — Меня не волнует добровольно или нет.
Казалось, что-то взорвалось в мозгу Джослин. Она рванулась вперед, протягивая руку к кинжалу; Себастьян отступил назад и быстрым и изящным движением, сбил ее с ног. Она упала, перекатилась и замерла.
— Глупая сука, — Себастьян был в дюйме от ее лица, пальцами левой руки впиваясь в кожу ниже ее ключицы. — Думаешь, что смогла бы причинить мне боль? Заклинание моей истинной матери защищает меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});