всегда непьющий, пошел устраивать своё ложе в соседней комнате и сортировать книги для завтрашней торговли, слушая, как его товарищи то умолкают, то начинают пьяный спор. Иванов даже затянул было песню и запел: «Бродяга к Байкалу подходит…», но сразу смолк: может забыл слова, а может понял неуместность своего пения в день гибели товарища.
Михаил Ефимович лёг, но сон не приходил. Он стал размышлять о судьбе и душе человеческой. Есть – ли они на самом деле, а если есть, то почему подлецы и негодяи частенько живут припеваючи и им всё удается, а честным людям, к которым он относил и себя, никак не удается наладить свою жизнь в этой стране. Своим мыслям он не нашел ответа и незаметно уснул.
XIII
На следующее утро он проснулся от мощного храпа, доносившегося из соседней комнаты, где спали его однополчане. Три бутылки водки на троих – это многовато для их ослабленных организмов и потому расслабленные тела издавали такие громкие звуки, как бы прося о помощи и предупреждая, об опасности чрезмерного употребления алкоголя.
Светало. Окно комнаты пятого этажа выходило на восток, где уже виднелась тонкая розовая полоска утренней зари. За окном тянулся пустырь, заросший редкими деревьями и перегороженный рядами опор линий электропередач, за которыми виднелся жилой массив и там, на окраине, находился дом с его чердаком.
Заботливая рука мэра Москвы ещё не добралась до этих окраин, но судя по всему – ждать оставалось недолго. Линии электропередач уберут под землю, пустырь застроят жилыми домами или торговыми центрами и тогда Москва окончательно превратится в единый торгово – развлекательный центр, где ничего не создается, но всё продается и покупается.
Где одни живут, а другие им прислуживают и все они существуют за счет страны и во вред стране. Столица превратилась в нарыв, который, пока не лопнет, не избавит страну от боли и мучений.
Стараниями супермэров, столица превращается из города – труженика в город – паразит, поклоняющийся своему идолу – золотому тельцу. Ещё немного, и будет здесь жизнь, как в «Машине времени» писателя Герберта Уэльса: наверху, избранные, пляшут и поют, а внизу, отверженные, под землей, работают на верхних жителей, но иногда, по ночам, нижние выходят наверх и уничтожают, попавшихся под руку, верхних жителей, – так думал Михаил Ефимович, глядя на начинающийся восход солнца.
Он заглянул в соседнюю комнату. Трое его товарищей спали на своих лежанках в неестественных позах, укутанные тряпьем, как на картинах об ужасах ада – вселившись сюда вчера, они не догадались провести уборку квартиры, а потому, здесь валялись обломки мебели, всяческий мусор, куски штукатурки и всё это было покрыто толстым слоем пыли.
Михаил Ефимович, вчера, готовясь ко сну, взял тряпку бутыль с водой и пусть небрежно, но протер от пыли пол, окно и подоконник, пройдясь грязной тряпкой и по стенам на высоту своего роста – грязь всё же лучше, чем пыль.
Посмотрев на спящих, он понял, что скорого их пробуждения не будет. На столе валялись остатки еды. Он пожевал хлеба с сыром, запивая холодной водой, и решил идти к себе на чердак: отдохнуть от вчерашнего кошмара с Черным, почистить одежду от пыли после переселения, и рассортировать книги, которые у него накопились, с учетом принесенных Черным – царство ему небесное.
Увязав книги в две большие и тяжелые стопки, Михаил Ефимович осторожно спустился по лестнице и, выглянув из окна подъезда и убедившись в отсутствии посторонних, вышел из дома. Путь ему предстоял неблизкий и с тяжелым грузом книг в руках он пошел к своему чердаку, перемежая шаги с короткими остановками для отдыха и разминания затекающих пальцев рук.
Добравшись до дома, он огляделся и, не заметив ничего подозрительного, нырнул в полуподвал и поднялся к себе на чердак. Солнце уже взошло и его лучи, сквозь чердачные оконца слабо освещали его жилище. Всё было на своих местах.
– Надо быть более осторожным, чтобы не повторить судьбу Черного, – подумал Михаил Ефимович, ставя стопки принесенных книг рядом с доставленными раньше.
После пешей прогулки со связками книг ему захотелось есть. Он привычно поджег таблетку горючего, подогрел воды, залил ею лапшу и кружку с пакетиком чая, достал кусок хлеба, который не успел ещё заплесневеть, отломил кусок краковской колбасы от полукольца и с аппетитом позавтракал во второй раз.
На работу идти не хотелось после вчерашнего происшествия: еда была, вода была и даже немного денег ещё оставалось в заначке – не считая той тысячи рублей, которую он спрятал вместе с паспортом в дальнем углу чердака.
Михаил Ефимович прилег отдохнуть и оглядел свой жилой уголок, который выглядел вполне обустроенным и, по своему, уютным. Он вспомнил своё первое появление здесь.
Тогда, сразу после потери жилья и имущества, он, не помня себя, пошел прочь от своего бывшего дома, наугад, и вышел на эти развалины бывшей фабрики. Недалеко, в низине протекал ручей и росла одинокая береза и у него мелькнула мысль повеситься на этой березе, но нужна была веревка и он пошел искать её и забрел в этот дом. В поисках веревки он и забрался на чердак.
Здесь, на чердаке, было сухо и тепло от прогретой солнцем крыши. Он немного посидел в раздумье, тепло чердака разморило его и он, постелив валявшийся здесь кусок полиэтилена прямо на толстый слой голубиного помета вперемежку с остатками голубиных гнезд, улегся на это ложе и заснул сном усталого человека, задумавшего свести счеты с жизнью.
Проснувшись вечером, он не сразу понял, где находится, но вспомнив всё, решил остаться здесь до утра, чтобы привести задуманное в исполнение.
Проснувшись утром, он ощутил сильную жажду и голод, которые требовали удовлетворения, и ему стало не до самоубийства.
– Вот поем и попью, а потом и решу окончательно: делать что-нибудь или повеситься, – подумал тогда Михаил Ефимович и пошел на поиски пропитания и воды. Вода оказалась рядом с этим домом, в виде ручья, текущего из родника, а хлеб он нашел в мусорном баке в жилом квартале новых домов, мимо которых он проходил вчера.
Выпив воды и поев хлеба он решил ещё пожить: может всё как-то устроится, а для жилья можно приспособить чердак, где он переночевал. Так чердак, постепенно, приобрел жилой вид, которым Михаил Ефимович был вполне доволен.
И жизнь его наладилась, когда он придумал торговать книгами: недаром СССР, до ельцинского переворота, считался самой читающей страной в мире. Привычка к чтению книг ещё оставалась у многих пожилых людей, что помогало ему обеспечивать