Между тем, плакала по нем жена в Новгороде; запоздал ее милый друг: не бывать, видно, ему с синего моря! А дружина считает его погибшим, поминает Садка плывя на его судах к Новугороду. А стоит Садко над Волховом, на крутом берегу, встречает дружину свою, и ведет в свои палаты в Новгороде. Обрадовалась жена, за руки берет, целует Садка. Выгружает дружина товары заморские, бессчетную казну денежную, а Сад--ко в память своего избавления строит в Новгороде церковь Николы Можайского. С тех пор уже
Не стал больше ездить Садко на снне-море. ;—Стал поживать в Нове-городе.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Церковь
I. Стремление Новгородской церкви к самостоятельности. — Борьба с митрополитами
Христианство в Новгороде боролось с упорной стихией язычества более, чем в Южной Руси. Причиной этого была недостаточность древнего предварительного сближения с новой верой, по отдаленности края; сверх того, быть может, имело влияние и присутствие литовской народности, которая вообще держалась упорнее, чем славяне, старого язычества, когда его начинало вытеснять христианство.
О времени введения христианства в Новгороде у потомков сохранялось предание, что посланные в Новгород Владимиром новообращенные проповедники христианского учения должны были с мечом и огнем посевать его спасительные семена. Миф о том, что низвергнутый в воду божок Перун показывал признаки жизни, образовался и в Киеве, и в Новгороде; но в Новгороде он выразился в чертах более резких, чем в Киеве: в Киеве Перун только выплывал из воды, а последователи его кричали: выды-бай, наш боже!в Новгороде божок, плывя по Волхову, бросил на мост палку и завещал грядущим поколениям междоусобия и гдраки, которые должны были происходить на том самом мосту. "То было как будто проклятие от древней веры народу, который оставил и променял на другую.
Несмотря на официальное принятие христианства, Новгородский край был в Х1-м веке языческим. Летописцы называют новгородцев этого времени людьми вновь крестившимися. ;> В двенадцатом столетии новгородская Церковь должна была бороться с языческими верованиями и привычками. Матери приносили своих больных детей не к попам, а к волхвам — блюстителям языческих верований; религиозное чувство обращалось не к обрядам христианской Церкви, а к языческому Поклонению роду и роженице; семейная жизнь была под покровительством не византийских святых, а домашних прадедовских божков, и женщины, чтоб расположить к себе мужчин, действовали на них талисманами, получавшими силу от освящения посредством языческой молитвы знахаря. Даже и впоследствии, в течение всей истории Новгорода, христианство иногда казалось стихией, противодействующей жизненным силам, почерпнувшим свои первоначальные соки из языческого детства. Еще в темные времена язычества возникли в Новгороде начала той свободы, которая составляла господствующую черту его общественного быта; от язычества сохранился у новгородцев дух свободы, междоусобиц, удальства, предприимчивости личного произвола. И здесь, как и везде в России, Церковь старалась изменить эти своенародные славянские свойства, дать обществу тяготение к власти и поставить идеалом гражданского порядка могущество единодержавия.Естественно, такое направление в Церкви не могло идти непоколебимо, неуклонно и несложно; в свою очередь новгородская Церковь не раз и не в одном случае мирилась с народными началами; духовные, прежде чем стали духовными, были новгородцы; старый дух, переходя от предков к потомкам' с семейными преданиями и понятиями, содействовал своеобразному направлению самых религиозных побуждений.
Новгородская Церковь составляла часть общей русской Церкви; новгородские архиепископы зависели от киевского митрополита, носившего многозначительное название первопрестолышка русского и наместника константинопольского патриаршества, в последнем окончательно сосредоточивались все нити северного православия. Но уже с раннего времени в Новгороде стало обнаруживаться стремление к церковной самостоятельности, параллельно с политической:как в политическом строе Новгород, наравне с другими землями, не отлучаясь совершенно от федеративной связи с русским миром, и пребывая неотъемлемым членом состава общерусской державы, хотел однако удержать ненарушимо свою самосущность, так и новгородская Церковь далека была от того, чтоб отрезаться от общерусской Церкви, но желала, чтоб центральная церковная власть предоставила сколько возможно широкий круг действиям ее местного управления.
В Хi-м веке все для нас темно по краткости дошедших известий; но можно наверное сказать, что церковная местная самостоятельность меньше была развита, чем политическая. Первые владыки назывались епископами до 1168 года; с этого времени стали именоваться архиепископами. В тот период (епископский) встречаются случаи, когда митрополиты, первопрестольг ники русской церкви, смело показывали свои права на подчиненность и подсудность новгородских владык. Один из древних новгородских епископов Лука Жидята, известный между прочим своим поучением, был оклеветан перед митрополитом своим холопом Дудиком. Митрополит призвал его в Киев и, считая виновным, держал его там три года; потом нашел, что он невинен и отпустил; а доносчику Дудику велел отрезать уши и нос за клевету. О преемнике епископа Луки, Стефане, известно, что он был удавлен в Киеве в 1068 г. Подробности этого события неизвестны; но видно, что власть митрополита не ограничивалась тогда благословением и посвящением владык, как после было. Владыка Лука, пробывши долго в Новгороде на своей должности, ездил в Киев оправдываться перед митрополитом по сделанному прежде доносу: так после не делалось до самого начала XV века, когда был подобный поступок с Иоанном в Москве, но считаем был в свое время исключительным делом насилия. Следовательно, новгородская епархия в эти ранние врет мена находилась в более тесной зависимости от митрополии, чем впоследствии. То же видно из известий о владыке Германе; он умер в Киеве в 1096. Следовательно, владыки езжали в Киев по делам, как к своему непосредственному начальству. Скудость известий не дает нам возможности сделать точное заключение — были ли еще в XI и в первой половине XI 1-го века владыки в Новгороде выбираемы с участием народа, и потом уже их только утверждали и посвящали митрополиты, как делалось впоследствии, или же тогда еще митрополиты их прямо назначали. Два случая побуждают склониться к последнему предположению: Никита и Нифонт прибыли в Новгород из Киева; ничто не указывает, чтобы эти лица были новгородские уроженцы. В последующие же времена владыки, напротив, всегда избирались из новгородцев, а не из чужих. Но, с другой стороны, уже первый епископ новгородский Иоанн указал по себе преемника в особе Ефрема. Пример назначения себе преемника владыкой, оставляющим паству, впоследствии часто повторяется в истории новгородской Церкви, — это было одним из признаков ее независимости и самостоятельности: митрополит, в таком случае, утверждал и посвящал не того, кого сам избирал, а того, кого ему представляли из Новгорода. Но в отдаленные времена могло быть, что в таких случаях уважалась более воля завещателя, а не желание тех, кому завещалось. Причина — почему новгородские владыки в древний период новгородской истории находились в более тесной зависимости от митрополита, связуется с малым участием народа в делах Церкви, потому что масса народа была еще предана идолопоклонству, а те, которые были крещены, большей частью были только по имени христиане: народ, таким образом, не имел еще побуждений принимать к сердцу интересы Церкви, и не перенес еще в церковную сферу своих свободных понятий; во всяком случае, новгородская епархия, скоро после ее основания, получила в ряду русских епархий свою важность непосредственно после митрополий; естественно, это было неизбежно, тогда как Новгород в политическом смысле занимал после Киева важнейшее место в ряду русских земель. Построение храма св. Софии — премудрости Божией, подобно как в Киеве, придавало новгородской Церкви особое значение и уподобляло ее киевской.
Права, которыми пользовались иерархи по уставам Владимира и Ярослава, способствовали расширению их власти. Эти права, если и существовали в других местах Руси, то в Новгороде по своей приложимости должны были явиться значительнее. Грамота Всеволода о церковных судах, вероятно, не была первым действующим памятником этого рода. В отношении судов, это — сколок с грамоты Владимира. Вероятно, грамота Всеволода была подтверждением того, что существовало прежде как старый обычай, может быть уже неоднократно и до того времени выражаемый грамотами, до нас не дошедшими. Значительно было влияние, приобретенное владыками посредством суда на множество обстоятельств семейной жизни; не малое дело был надзор над важнейшим отправлением экономического быта — торговлей, все это давало им возможность показывать силу и власть помимо одной чисто духовной сферы. А все, что имело в Новгороде власть, силу и влияние, окончательно, по исконному народному понятию, надлежало исходить из народной воли. И отсюда необходимость избрания владыки на вече.