Трупы не снимали еще три дня, и они дергались на виселице посреди лагеря, протягивая руки к каждому, проходящему мимо. Такие действия командования чуть отрезвили отряд, и дисциплина поднялась.
А затем в отряде случились первые серьезные потери. До этого погибли всего четверо, совсем уж «расшалившиеся» в захваченных деревнях. Их смерть была следствием их собственной глупости. Но на этот раз все вышло по-другому. Взвод «уродов» и все прикомандированные эсбэшники выехали с бригадой уголовников, подчиненных некоему Шкабаре, в деревню Вяльцево, с целью сделать местное население более сговорчивым. Работа предполагалась знакомая и уже рутинная. Выбрали большой сарай, застрелили нескольких местных жителей и закинули туда. Когда они ожили, туда по одному начали подавать выбранных случайным образом, причем каждому из них стреляли в голень, чтобы слишком резво не бегал.
Это уже даже не развлекало, разве что бандиты устроили подобие тотализатора и принимали ставки на то, сколько продержится каждая из жертв, и какой из мертвяков настигнет ее первый. Сам Виталий отошел покурить в сторонку, разглядывая толпу согнанных к месту расправы сельчан, подбирая себе девку посимпатичней и помясистей - худых он не любил.
А затем из леса ударили пулеметы и снайперы. Взорвалась БМП бандитов, которую они полагали своей главной силой. Накрылась «маталыга» со своим пулеметом в башне. Покосило «эсэсовцев», разнесло один из их «водников», с которого они не сделали ни единого выстрела, даром, что два пулемета на крыше. Тяжелой пулей расплескало мозги Барабану - так прозывался их пулеметчик, причем все содержимое его черепной коробки оказалось на лице и груди Пилецкого.
Пока пытались организовать оборону от неожиданного нападения и матеря все проспавшее оцепление, вяльцевские успели добраться до оружия с убитых, и открыть огонь во фланг. Началась паника, уцелевшие «эсэсовцы» плюнули на подопечных и рванули на уцелевшем «воднике» в лес, бросив своих убитых. Сам Пилецкий успел вскочить в кузов одного из КамАЗов, и тем самым спасся. Но их взвод из двадцати пяти человек потерял четырнадцать. Его потом трясло до следующего утра, и успокоился он, лишь выпив целую бутылку какой-то мерзкой водки, отдававшей сивухой.
На следующий день их подняли по тревоге. Виталий страдал от жуткого похмелья, и пока стоял в строю и слушал речь Петракова, несколько раз чуть не облевался от накатывающих приступов тошноты. Но суть речи примерно уловил. Их бросают на перехват тех самых людей, что расстреляли их в деревне. По идее Виталий должен был воодушевиться чувством мести, но на самом деле он почувствовал страх. Ему памятно было, как пули, летящие из леса, косили его коллег (товарищами назвать хоть кого-нибудь здесь язык бы не повернулся). И он представлял, что такая же пуля, как та, что разнесла голову Барабану, вполне могла бы сделать то же самое с его головой.
Еще он заметил, что воодушевленных возможностью отомстить лиц в строю вообще не видно. Резать беззащитных было как-то привычней и надежней, а рыдать над судьбой тех, кто остался в Вяльцево, никто не собирался. Сам Пилецкий уже успел выпотрошить рюкзак Барабана, и разжиться из него заныканым золотишком, снятым с жертв экзекуций. Барабан с его ПК был чуть не главным действующим лицом в массовых расстрелах.
Дальше все стало еще хуже. Из «уродской орды» выделили всех боеспособных, которых придали колонне вояк в качестве усиления. И Пилецкий впервые понял, что такое быть существом второго сорта, вроде лагерных «обиженных». Вояки «уродов» откровенно презирали, всячески третировали и ущемляли в правах, немедленно спровоцировав несколько конфликтов, закончившихся плачевно для «уродов» же. Трое были избиты, причем один настолько сильно, что все сомневались, выживет ли он вообще.
Чтобы не смущать умы, кум Великанов повез того на «уазике» в какую-то поселковую больницу, но вернулся неожиданно быстро, сказав, что того обещали вылечить и поставить на ноги.
Однако вояк тоже обуздали. Их командир, рыжий красномордый мужик в камуфляже, габаритами похожий на вставшего на дыбы быка, навел относительный порядок. «Уродов» же успокоил сам Еременко, появившись в сопровождении Петракова и вездесущего Великанова, пообещав им, что действовать они будут со «спецами», как он их называл, раздельно.
Затем им довели задачу. Разбившись повзводно, они должны были патрулировать дорогу вокруг закрытого города, особое внимание уделяя местности вокруг появившихся в ограде проломов. Эта задача мало вдохновила бывших режимников, ясно представлявших, что будет, когда их грузовик войдет в прямое противостояние с бронетранспортерами противника, на которых, по слухам, тот уходил от преследования. Наличие целых четырех гранатометов не слишком успокаивало - толковых стрелков из этого шумного и бесполезного при карательных походах оружия среди них не было.
Взвод Пилецкого сумел заехать на своем «Урале» на лесную поляну, неподалеку от опушки, где они чувствовали себя в безопасности, поставив наблюдателем бывшего лагерного «петуха» Бляху, как-то между делом прижившегося при «уродах», и выполняющего любую работу, какую получит.
В общем, вертухаи откровенно отлынивали от выполнения задачи, отделываясь бойкими докладами по рации, отвечая на запросы командования.
Лишь в середине следующего дня на уазике к ним заехали Великанов с Петраковым, в сопровождении единственного водителя, и командир их взвода Клешня доложил начальству о том, что никаких признаков противника не обнаружено. Командиры пожали плечами, выпили с Клешней по быстрому, и уехали.
Все прекрасно понимали, что никакого изменения в их собственной судьбе от того, сумеют они перехватить злодеев, или не сумеют, не произойдет. Сейчас они откровенно занимались чужими проблемами, от которых им самим были ни тепло, ни холодно. Соответственно, все происходило под лозунгом: «А оно тебе надо?».
Так бы и грелись они на уже совсем по-летнему жарком солнце, если бы ближе к вечеру к ним не нагрянул БПМ с почти десятком вояк. Пришлось изображать рвение. Вояки же, однако, были больше озабочены обороной от вроде бы союзников из числа бывшего контингента, нежели поимкой противника. На «уродов» внимания почти не обращали, разве что на пинках выгнали дополнительных наблюдателей к опушке леса.
Уже стемнело, и «спецы» заставили «уродов» выбраться к самому кустарнику, затянувшего опушку леса сплошной завесой. Запретили пить, и даже приглядывали за этим. Для Пилецкого это стало настоящей пыткой - он привык каждый вечер упиваться в дрова и другого существования уже не мыслил. Прихватив из рюкзака бутылку водки и бутерброд в полиэтиленовом пакете, он удалился в кусты, картинно помахивая сложенной газеткой, якобы до ветру собрался. На него никто не обратил внимания. Но едва он присел и вскрыл бутылку, как был сбит с ног могучим пинком в бок, выбившем из легких воздух, а из глаз искры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});