Читать интересную книгу Очерки по русской семантике - Александр Пеньковский

153

То, что при этом – особенно в случаях образования отчеств от стандартных личных имен – вновь образуемое совпадает с уже образованным, создаваемое с готовым, ни в какой мере не противоречит высказанному утверждению, поскольку в таком совпадении отражается связанное с известной антиномией языка единство результата-процесса, охватывающее всю массу существующих в языке регулярных производных образований.

154

Иное понимание механизма образования женских отчеств сформулировано в «Грамматике современного русского литературного языка» (М., Наука, 1970). Авторы соответствующего раздела, исходя из наличия объединяющего патронимические суффиксы морфа – ов и опираясь на отношения, представленные в таких патронимических парах, как Саввич – Саввична, Никитич-Никитична, Фокич – Фокична, рассматривают все женские отчества как мотивированные мужскими (см. с. 123). При этом, однако, полностью игнорируются реальные семантические отношения (Петровна – ‘дочь Петра’, а не ‘сестра Петровича’) и постулируется сложная операция замены морфов (Петр > Петрович > Петровна – с заменой морфа – ич морфом – на) Если прибавить к этому, что имена Савва и Фока уже ушли из современного именника, а от имени Никита все чаще, вопреки норме, образуются регулярные отчества Никитович и Никитовна, то обсуждаемую точку зрения нужно будет признать неоправданной и требующей пересмотра. Любопытно, что единственная пара, которая могла бы подкрепить уязвимую позицию авторов (цесаревич ‘наследник престола’ – цесаревна ‘жена цесаревича’), в «Грамматике» не приводится.

155

Поэтому если имя отца предопределяет отчество детей, то отчество в его предвосхищающем представлении может корректировать выбор имени и оказывается иногда тем ultima ratio, который заставляет отвергнуть уже избранное для наречения имя. Ср. в этой связи рассказанную Л. Успенским историю об имени Чанг.

156

Новейшее демократизированное российское законодательство, в отличие от жесткого «уложения» советской эпохи, предоставляет гражданам России неограниченную свободу смены не только имени и фамилии, но и отчества.

157

Ср. ситуацию, сложившуюся в семье сестры Л. Н. Толстого, Марии Николаевны, дочь которой от Гектора де Клена Елена Сергеевна получила отчество по имени ее крестного отца, дяди Сергея Николаевича (С Л Толстой Очерки былого. М., 1986. С. 286).

158

Ср.: «Отца моего он <Латкин, перенесший удар и несколько помутившийся в сознании> ненавидел всеми оставшимися у него силами – он его заклятью приписывал все свои бедствия и звал его то бриллиантщиком, то мясником. “Чу, чу, к мяснику не смей ходить, Васильевна!” Он этим именем окрестил свою дочь <Раису>, назвали его Мартиньяном….» (И. С. Тургенев. Часы, XII, 1876).

159

Не случайно, что из всех типов антропонимических единиц только патронимам сопоставлены в русском различные местоименные корреляты. Таковы, например, шутливые разговорно-просторечные Батькович, Батъковна и диалектные уральск. сибирск. Чеевич, Чеевна: « – Как по отчеству? Чеевич ты будешь? – Павлинович – А-а, Павлина Митрича сын?; – Полинарья, чеевна она – забыла, Платоновна, кажись, говорила мне…» (Я П Тимофеев Диалектный словарь личности. Шадринск, 1971. С. 115). Ср. также: «Иван Бутурлин, а чей сын не знаю, имел жену Анну Семеновну…» (М. М. Щербатов. О повреждении нравственности в России, 1788 //Русская старина, 1870. Кн. II. С. 61). Ср. также фольклорные чуж мужской сын: «Ты поезжай-ко, / Чуж мужской сын, / Домой, на свою сторону…» (И Воронов. Вельские свадебные обряды и причеты // Этнографический сборник. Вып. 5. СПб., 1862. С. 37); (чуж) отецкой сын: «Сидит (чуж) отецкой сын на брусовой лавице, / В карточки играет…» (Свадебные песни Шенкурского //П С Ефименко Материалы для этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 1. М., 1879. С. 107) и др.

160

Заметим, что современная антропонимическая норма не допускает соединения патронимов с фамильными именами – ограничение неизвестное старому русскому языку. Ср.: «…после вечерни приходила Матвеевна Гончина с молоком, молитву давал…» (Записная книга священника Иоанна Матусевича. 1774–1780 гг. //Русскаястарина, 1877.Кн. 8. С. 516);«Кабано-у Терентьичу доброго здоровья со всеми тебе вручениями…» (Гр. А. Г. Орлов-Чесменский – приказчику И. Т. Кабанову, 17 сентября 1807 // Русский архив, 1877. Кн. 1. Вып 3. С. 509) и т. п. Тожеу Н. А. Некрасова: «…глупый Рахманинов, который может быть сравнен в бестолковости только с покойным Лукичом Крыловым… .» (Письмо Н. А. Добролюбову, 1 января 1861 г.), где Лукич Крылов либо запоздалый для 60-х гг. и для Некрасова архаизм, либо принятое в петербургском литераторском кругу шутливое заглазное именование цензора Александра Лукича Крылова (1798–1858) в противопоставлении другому Крылову – Андреевичу, или (с шутливой подменой отчества) – Лафонтеновичу Ср.: «Мнение о русской Антологии, которую я воображаю не более, как в два-три печатных листка, не только мое, но и Крылова – Лафонтеновича» (П. А. Плетнев – А. С. Пушкину, 7 февраля 1825). Ср. в литературном отражении и в стилизации: «Добрый верный мой Сысоевич Чучин сообщил мне благую мысль…» (О. Сомов. Матушка и сынок, 1833 – из письма героя матери о его крепостном слуге Трофиме Сысоевиче Чучине); «Не радовали графа и его беседы с Терентьевичем Кабановым, наезжавшим в Нескучное из Хренового. Терентъич был из грамотных крестьян…» (Г. П. Данилевский. Княжна Тараканова, 2, XXV, 1883). Что касается использования отчеств в однословных именованиях типа Петрович, Дмитриевна и т. п., то в таких случаях, как было сказано выше, мы имеем дело с эллиптической реализацией двухкомпонентной модели «имя + отчество».

161

Интуитивно постигая закономерность, стоящую заявлениями такого рода, и преобразуя их, художники слова выработали на их основе выразительный прием удвоения или раздвоения персонажей. Отсюда широко распространенные в русской литературе, начиная с Гоголя, комические персонажные пары, инвариантная единосущность которых символизируется тождеством компонирующих основ их именований: похожие друг на друга коллежские секретари Евтей Евсеевич и Евсей Евтеевич (Я. Бутков. Первое число, 1845); чиновники Иван Семенович и Семен Иванович (Н. А. Некрасов Петербург и петербургские дачи, 1845), помещики Петр Иванович и Иван Петрович, добрые и оригинальные холостяки (С. Безыменный Прошлое лето в деревне, «Русский Вестник», 1862. Т. 39. Кн. 5), два московских торговца Иван Петрович и Петр Иваныч (В. Ф. Одоевский. Ворожеи и гадальщицы, 1868); обыватели Иван Петрович и Петр Иванович (М. Е. Салтыков-Щедрин. Каплуны), Семен Петрович и Петр Семеныч, чиновники (П. И. Якушкин. Велик бог земли Русской, 1863); московские обыватели Назар Иванович и Иван Назарыч (И. Ф. Горбунов Еще из московского захолустья, II, 1865), обыватели Кузьма Терентьевич и Терентий Кузьмич (Я. Бутков. Битка, 1845); «похожие друг на друга до смешного, пожилые, оставшиеся за штатом» действительные статские советники Андрей Иваныч и Иван Андреич (М. Е. Салтыков-Щедрин. Недовольные), обыватели Яков Петрович и Петр Яковлевич (Он же Глуповское распутство) и мн. др. под.

162

Ср. развернутое объяснение Батюшкова: «…но почему не назвать тебя внуком Аристиппа, внуком Анакреона или черта, если хочешь? Это, то есть, не значит, что ты внук, то есть взаправду, и что твой батюшка назывался Аристиппычем или Анакреонычем, но это значит, что ты, то есть, имеешь качества, как будто нечто свойственное, то есть любезность, охоту напиться не во время и пр., пр., пр. Ну, понял ли, понял ли, Анакреонович?» (письмо П. А. Вяземскому, 19декабря 1811).

163

Это значит, что патронимическое имя (например, Петрович) как самостоятельная лексическая единица языка и отчество Петрович как часть речевых образований, какими являются составные именования лиц (например, Иван Петрович), не тождественны друг другу. В последнем этимологическое значение ‘сын Петра’ оказывается в значительной степени выветрившимся. Поэтому единицы Петрович и сын Петра (стар. Петров сын), совпадая на денотативном уровне, не совпадают сигнификативно. Они не способны замещать друг друга, как было в прошлом. Ср.: «Ответ держал Илья Муровец: “Зовут меня, государь, Илюшкою, а по отечеству Иванов сын, урожденец города Мурова…”«(Повесть о силнем могущем богатыре о Илье Муромце // Былины в записях и пересказах XVII–XVIII вв. М., 1960. С. 79). Поэтому если в списке погибших в Польше воинов второго Берлинского пехотного полка советский офицер Иван Петрович Рембеза именуется «майор Рембеза Ян сын Петра» (Я. Вахтель Азимут Варшава. Варшава, 1972. С. 268), мы понимаем выражение сын Петра в подобном контексте как проявление незнания русской антропонимической нормы и следование чужому для русского человека образцу. Ср. воспроизведение этой же формулы как реалии чужой жизни при передаче иноязычного текста: «С. Упсет. Улав, сын Аудуна из Хестиквена. Л.: Худож. лит., 1987 (перевод с норвежского Л. Брауде и Н.Беляковой). То же в виде шутки: «Том Кэмпбелл, активный член общества дружбы “Шотландия – СССР”, близкий друг Маршака, “Том сын Джона”, “Фома Иванович”, как называл Кэмпбелла Маршак…» (Б Галанов Прогулка с друзьями//Знамя. 1979.№ 8. С. 120). Но так было уже и в XIX в. Ср. шутливое ее использование Тургеневым: «…Искренно преданный Вам Тургенев, Иван, сын Сергея» (письмо Е. Я. Колбасину, 15 июля 1859). Или у Маяковского: «А Некрасов Коля, сын покойного Алеши – он и в карты, он и в стих и так неплох на вид…» (Юбилейное, 1924). Понятны поэтому ошибки при воспроизведении этого архаического типа именований: «– По такому случаю должен каждый выпить! Будь здоров, Семен сын Алексее!…» (В. Липатов. Сказание о директоре Прончатове. Л., 1977.С. 137). Вышла из употребления и другая его формула – с притяжательным прилагательным, уже в пушкинское время ограниченная узкой сферой юридического делопроизводства и воспринимавшаяся как архаическая. Ср. запись Пушкина на «вводном листе», которым он официально признавался законным владельцем выделенной ему отцом частью «сельца Кистенева»: «принял 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин» (Еже-годникПушкинскогоотделаПушкинскогоДомана1980год. Л., 1984. С. 15). Ср. в этом плане руссифицированное Феб Зевесович (В. А. Жуковский. Записка к Свечину 1814). Ср. также: «Для знакомства с девушками я даже придумал такую форму: Роман, сын Алексеев. Звучит привлекательно, непонятно и архаично…» (В. Киселев Веселый Роман. М., 1972. С. 12–13).