Томас шевельнул руками — железные цепи держали цепко. Калика стоял с отведенными назад плечами, пытаясь облегчить боль в скрученных за спиной руках.
— Если не приходит в себя, — донесся новый голос, властный и нетерпеливый, — то бросьте псам!.. А ты ответствуй, почему он в железе, а ты нет?
Двое стражей ухватили Томаса за руки, потащили через зал. Уже вблизи ступеней солнце вынырнуло из-за края свода, брызнуло ему в глаза. Томас зажмурился, наощупь перехватил стражей за руки, дернул на себя. Оба с воплями повалились, Томас с наслаждением сдавил им шеи, тяжело поднялся на ноги. Стражи остались в нелепых позах, головы их вывернулись странно.
Двое с топорами опомнились, бросились к нему. Солнце заблистало на поднятых вскинутых топорах, Человек на резном троне крикнул:
— Всем стоять!
Стража остановилась, глаза их настороженно следили за каждым движением Томаса. Он бросил взгляд на калику, тот не двигался, знаком велел застыть и Томасу. Томас повернулся к хозяину:
— Почему ты держишь нас?
Человек сошел с трона, остановился в трех шагах перед рыцарем. Темные глаза смотрели с непониманием, как смотрел бы волк на зайца, вздумавшего вцепиться ему в лапу своими крупными зубами.
— Ты кто?
— Томас Мальтон из Гисленда, — отрезал Томас с достоинством. — Благородный рыцарь, семь колен высокородных предков! Победитель Черного Рыцаря на турнире в Манчестере, первый из крестоносцев поднялся на башню Давида. Моя сотня ворвалась в Иерусалим.
Человек отмахнулся, словно отогнал назойливую муху:
— О таких не слышал. Башня Давида — это где? Иерусалим — это что?.. Здесь другие земли, благородный пленник. Я человек из Сезуана, меня знают как Тишайшего Рокамболя. Я захватил вас в своих владениях. Волен сделать то, что возжелаю. Я, кстати, так и сделаю. Но сперва готов выслушать ваши оправдания.
— Мы не собираемся оправдываться, — проговорил Томас зло.
Рокамболь чуть повернул голову, крикнул через плечо:
— Гнусак! Готовь пыточную камеру. Огонь разведи как следует, а то при таком как сейчас горит однажды семь шатров цыган вымерзли... Клещи проверь, чем зубы и прочее драть будешь?.. Испанские сапоги не забудь!
Низколобый поклонился, бегом понесся через двор. Рокамболь повернулся к Томасу, губы хищно изогнулись, глаза выпучились, как у редкой морской рыбины:
— Ты все скажешь, доблестный рыцарь!.. Не первый, кого вынесут из моего подвала по частям. Или живого скормят псам, я всегда держу их впроголодь.
Томас смотрел исподлобья, брови сшиблись на переносице:
— Ты же не сарацин, ты из Европы! Как ты можешь...
Рокамболь захохотал:
— Сарацинам не снилось, что у нас творится в подвалах! Мы молодой народ, еще дикий! Нам все можно.
На ступенях послышались быстрые шаги, возник низколобый, крикнул запыхавшись:
— Все готово, хозяин! Палачи ждут, огонь прогорает... Клещи и крючки наточены!
Рокамболь хищно блеснул зубами, кивнул стражам. Томаса и Олега со всех сторон замкнули в кольцо сверкающих копий, двое наконечников кольнули Томаса сзади в спину. Рокамболь кивнул, пленников погнали из зала.
Они сходили по ступеням во двор, когда вдали послышался звонкий цокот подков. Во двор, прыгая через низенький забор, ворвались вооруженные до зубов всадники — пятеро на покрытых попонами конях, в железных шлемах, а впереди всех мчался... Горвель!
Из-под сплошного цилиндрического шлема выглядывали окровавленные тряпки. Правое плечо было туго перевязано белым полотенцем, на нем пламенели широкие пятна крови. За Горвелем неслись хмурые воины, все четверо были рослые, в доспехах, Томас не сразу узнал среди них Павла и Стельму.
Горвель осадил коня перед ступеньками, закричал сорванным голосом:
— Ага, все-таки попались!.. Рубите этих тварей!.. Рубите сейчас же!
Четверо воинов пустили коней шагом к мраморным ступеням, сабли в их руках блестели на солнце яркими искрами.
Рокамболь выступил вперед на верхней ступени, рявкнул злым рассерженным голосом:
— Кто такие? Кто позволил... в моих владениях?
Горвель бросил на него лютый взгляд, свирепо послал разодетого как павлин хозяина роскошного дворца в очень далекие владения. Его люди захохотали, сабли в их руках рассыпали мелкие острые искры.
Рокамболь побагровел, отступил на шаг, резко взмахнул рукой. Стельма подъехал к Томасу, со злой усмешкой занес над головой рыцаря саблю. Внезапно пальцы разжались, сабля выпала и запрыгала по белому мрамору. Томас поднял голову, отшатнулся. Посреди лба Стельмы, пробив железный шлем, торчала железная арбалетная стрела.
В стороне громко звякнул меч. Павел откинулся в седле, руки раскинул широко, слово пытался обхватить весь мир. Стальной болт торчал прямо между глаз, а за колоннами еще трое арбалетчиков прижали приклады к плечам, держа Горвеля и его людей на прицеле. Первые два арбалетчика поспешно крутили рычаги, натягивая стальные тетивы.
Во дворе из каменных сараев, даже из конюшни появились вооруженные латники — десятка два-три. Горвель и два его уцелевших стража оказались в плотном кольце. Недобро блестели мечи, топоры, зазубренные наконечники копий.
Рокамболь, которого прикрывали с боков щитами, сказал громким холодным голосом, в котором была сама смерть:
— Что скажешь в свое оправдание, червь?.. Я готов выслушать, хотя все равно поступлю так, как возжелаю... Гнусак, горн еще горит?
Низколобый радостно потер руки, взвизгнул от радости:
— Если не хватит дров — в зубах принесу! Вот подвалило: еще трое!.. Сами прибегли, искать не пришлось!
Горвель поерзал в седле, со страхом оглядел жестокие ухмыляющиеся лица. Он был в плотном кольце, к нему тянулись хищные руки, намереваясь стянуть на землю, а проклятые арбалетчики — уже семеро! — держали его на прицеле. Он поспешно вскинул руку, привлекая внимание Рокамболя, сделал странное движение поперек груди, словно нарисовал острый угол.
Глаза Рокамболя расширились, отшатнулся, будто толкнули в грудь. Нерешительно сложил пальцы вместе, нарисовал в воздухе непонятный знак. Горвель наклонил голову, и Рокамболь с великой неохотой сказал хрипловатым, сразу осевшим голосом:
— Все назад!.. Это не враги.
Воины, ворча, как загоняемые в клетку звери, отступили. Вскинутые над головами мечи и топоры опустились, но оружие осталось в руках, ножны болтались пустыми. На угрюмых лицах проступило жестокое разочарование. Четверо подхватили убитых, уволокли, оставляя на белых мраморных ступенях кровавые следы. Следом унесли саблю и меч. Арбалетчики опустили арбалеты, но не ушли, стальные струны остались натянутыми.
Горвель подъехал к Томасу, голос глухо забился в стальном ведре шлема: