— Господа! Слушание дела прекращается.
— Прошу прощения, сударь, — со своей обычной вежливостью обратился к нему Фавра, — вы позабыли одну вещь, правда, это сущая безделица — вы забыли заслушать показания четырнадцати свидетелей, вызванных по моему требованию.
— Суд решил их не слушать, — отвечал председатель Обвиняемый едва заметно нахмурился; сверкнув глазами, он воскликнул:
— Я полагал, что меня судит Шатле, и ошибался: насколько я понимаю, меня судит испанская инквизиция!
— Уведите обвиняемого! — приказал председатель. Фавра снова отвели в темницу. Его спокойствие, благородные манеры, мужество произвели некоторое впечатление на тех из зрителей, кто пришел без предубеждения.
Однако следует заметить, что таких было немного. Когда Фавра уводили, ему вдогонку понеслись оскорбления, угрозы, свист.
— Казнить! Казнить! — орали пятьсот глоток. Вопли преследовали его и после того, как за ним захлопнулась дверь.
Тогда, будто обращаясь к самому себе, он прошептал:
— Вот что значит вступать в заговор с принцами! Как только обвиняемый вышел, судьи удалились на совещание.
Вечером Фавра лег спать в свое обычное время. Около часу ночи кто-то вошел к нему и разбудил. Это был тюремщик Луи.
Он пришел под тем предлогом, что принес обвиняемому бутылку бордо, которого тот не просил.
— Господин маркиз! Я разбудил вас затем, чтобы спросить, не хотите ли вы что-нибудь передать тому, кто навестил вас вчера ночью.
— Нет.
— Подумайте, господин маркиз. Когда приговор будет оглашен, с вас глаз не спустят, и как бы ни было могущественно то лицо, его воля, вероятно, натолкнется на невозможность.
— Благодарю вас, друг мой, — отвечал Фавра. — Мне не о чем его просить ни теперь, ни позже.
— В таком случае, — заметил тюремщик, — я весьма сожалею, что разбудил вас. Впрочем, вас все равно разбудили бы через час…
— Так по-твоему мне не стоит больше ложиться? — с улыбкой спросил Фавра.
— Это вам решать, — отвечал тюремщик. Сверху и в самом деле доносился шум: хлопали двери, приклады стучали об пол.
— Ага! Неужели вся эта суматоха из-за меня? — удивился Фавра.
— Сейчас к вам придут и прочитают приговор, господин маркиз.
— Дьявольщина! Позаботьтесь о том, чтобы я успел надеть штаны.
Тюремщик вышел и прикрыл за собой дверь. Маркиз де Фавра надел шелковые чулки, башмаки с пряжками и штаны.
Он был занят туалетом, когда дверь приотворилась. Он не счел для себя возможным открывать дверь самому и стал ждать. Он был в самом деле хорош: стоял с откинутой назад головой, волосы его были взлохмачены, а кружевное жабо распахнуто на груди.
В ту минуту, когда вошел секретарь, он отогнул воротник рубашки.
— Как видите, сударь, — молвил он, обращаясь к секретарю, — я вас ожидал и уже готов к бою.
И он провел рукой по оголенной шее, готовой к благородной смерти от шпаги или к простонародной веревке.
— Говорите, сударь, я вас слушаю, — прибавил он.
Секретарь прочел или, вернее, пролепетал постановление суда.
Маркиз был приговорен к смерти; он должен был публично покаяться перед Собором Парижской Богоматери, а затем его ожидала казнь через повешенье на Гревской площади.
Фавра выслушал приговор не дрогнув, он даже не нахмурился при слове «повешенье», столь тягостном для дворянина.
Помолчав с минуту, он взглянул секретарю в лицо и вымолвил:
— Ах, сударь, мне искренне жаль, что вы вынуждены осуждать человека на подобные испытания!
Пропустив это замечание мимо ушей, секретарь проговорил:
— Как вы знаете, сударь, вам остается теперь искать утешения лишь в молитве.
— Ошибаетесь! — отвечал осужденный. — У меня есть еще другие утешения: моя чистая совесть, например.
С этими словами маркиз де Фавра поклонился секретарю, и тому оставалось лишь уйти.
Однако он остановился на пороге.
— Ежели пожелаете, я могу прислать вам духовника, — предложил он осужденному.
— Чтобы я принял духовника от моих убийц?.. Нет, сударь, я не мог бы ему довериться. Я готов отдать вам мою жизнь, но не вечное спасение! Прошу пригласить ко мне священника из церкви Апостола Павла.
Спустя два часа священник был у него.
Глава 17. ГРЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Эти два часа прошли не без пользы.
Едва секретарь удалился, как вошли два мрачно одетых человека с физиономиями висельников.
Фавра понял, что имеет дело с вестниками смерти, составлявшими авангард палача.
— Следуйте за нами! — проговорил один из них. Фавра поклонился в знак согласия. Указав рукой на одежду, ожидавшую его на стуле, он спросил:
— Вы дадите мне время одеться?
— Пожалуйста, — ответил один из подручных палача. Фавра подошел к столу, где были разложены различные предметы туалета из его несессера, и, глядя в небольшое зеркальце, прислоненное к стене, застегнул воротник рубашки, поправил жабо и завязал галстук изысканнейшим узлом.
Затем он надел жилет и камзол — Следует ли мне взять с собой шляпу, господа? — спросил пленник.
— Это ни к чему, — ответил тот же подручный. Другой подручный палача все время молчал и не сводил с маркиза глаз, чем заинтересовал пленника.
Маркизу показалось, что он едва заметно ему подмигнул.
Однако все произошло так быстро и неожиданно, что маркиз де Фавра усомнился в том, что это ему не почудилось.
И потом, что мог ему сказать этот человек? Он перестал об этом думать и, дружески помахав тюремщику Луи рукой, молвил:
— Ну что же, господа, ступайте вперед, я готов следовать за вами.
За дверью ждал судебный исполнитель.
Он пошел вперед, потом — Фавра, а за ними — оба подручных палача.
Мрачная процессия двинулась на первый этаж.
За первой дверью ее ожидал взвод национальных гвардейцев.
Судебный исполнитель, чувствуя поддержку, обратился к осужденному:
— Сударь! Отдайте мне ваш крест Святого Людовика!
— Я полагал, что приговорен к смерти, а не к лишению звания.
— Таков приказ, сударь, — отвечал судебный исполнитель.
Фавра снял орден и, не желая отдавать его в руки судейскому крючку, протянул его старшему сержанту, командовавшему взводом национальных гвардейцев — Хорошо, — кивнул судебный исполнитель, не настаивая на том, чтобы крест был передан лично ему, — а теперь следуйте за мной.
Поднявшись на двадцать ступеней, процессия остановилась перед дубовой дверью, обитой железом; это была одна из тех дверей, при взгляде на которую осужденного мороз продирает до костей: за такой дверью, встречающей нас на пороге гробницы, человек не знает, что его ждет, но догадывается, что будет нечто ужасное.