Читать интересную книгу Лето бородатых пионеров (сборник) - Игорь Дьяков

Господи! Смогу ли я когда-нибудь оправдаться, что хотя бы формально принадлежу к этому цеху?

– Вы, сударь, на этом месте – самоубийца! – уважительно произнес могучий молодой человек с умными и добрыми глазами, в которых читалась готовность, помолившись, вешать всякую сволочь. А еще в глазах его синими китами покачивался недюжинный интеллект. Спины китов были заметны немногочисленным наблюдателям, еще остававшимися зрячими. Остальные уже ничего наблюдать не хотели: в серной кислоте общественной атмосферы самого начала 1990-х было не до жиру.

Звали молодого человека Александром… Принес он свое коренастое и подвижное тело в редакцию. Делал он это частенько, чтобы подышать свежим прокуренным воздухом патриотизма и поделиться соответствующими новостями в надежде, что хоть что-то в этой жизни сдвинется вправо.

Александр был одним из лучших учеников Виктора Дерягина, – это он в 1991 году ходил «бить демократов» и буквально бил их, о чем уже с удовольствием докладывалось. Работал Александр в одной из лучших библиотек мира, в Отделе рукописей, сгущая в своей крупной голове сеть нейронов, как последний царь сгущал железнодорожную сеть России.

Сегодня его собеседником имел честь оказаться я, ставший к тому времени худым, нервным и патриотически настроенным, и в тот момент сидевший на шатком стуле заведующего отделом очерка и публицистики толстого журнала, казавшегося ему прорусским.

Вокруг бушевала инерция «революции 1991 года». Гул политического хая прочно задерживался и даже усиливался в этом месте даже несмотря на то, что уже шел третий год так называемой «молодой российской демократии»

В таких местах обычно и концентрируется тончайшая прослойка интеллигенции, от которой идет большая волна, порой переходящая в революционную цунами – «всегда-с-нами». Как хочется иногда просто передавить этих оглоедов и тем самым достичь желанного для общества созидательного покоя, или хотя бы переселить в некий Белый город, специально выстроенный где-нибудь на Таймыре. Как хочется, даже если ты и сам – один из таких «интелей».

Но давить – никому не позволят. Власть не даст.

Ей, родимой, уж как удобно распихать по нишам говорунов духа, титанов цитаты, гениев схоластики, чтобы, прилагая минимальные усилия, играть на них, как на клавишах.

– Бросьте, сударь, это неблагодарное занятие, – продолжал Александр. – Вас затопчут на лету. Причем свои.

– Все знаю, все понимаю, – улыбался я, маршеобразно постукивая ступнями под заваленным рукописями столом. – Но уйду отсюда только вперед ногами. Ты бы посмотрел письма – это же стон!

– А что стонать? Морды надо бить, – произнесла гордость русского энциклопедизма. – Я с августа посыпаю соль на раны, которые заработал, когда сдирал демократические листовки.

– Зачем посыпаешь? Лучше б написал для нас…

– Посыпаю, чтоб не заживали – горжусь, знаете ли… Будете слишком многое писать – сами не заметите, как застрочите доклады для американского дядюшки. Заметите – застрелитесь, не дай бог. А народ наш…

– Знаю, знаю: «Посмотрит на тебя острым глазком, посмотришь ты на него – и все понятно, и ничего не надо объяснять…»

– Вот именно!.. Но не скрою – иной раз восхищаюсь вашей деятельностью, что уж тут. Волнуюсь за вас. По-братски, как говорят в масонских ложах…

– «Члены Конвента прервали заседание и отправились в ресторан»?

– … Да, казнив короля. Мне всегда нравилось управляемое революционное спокойствие. Но у меня только на сахар без чая.

Александр умел вкушать даже сахар без чая столь величаво, что любой «новый русский» чувствовал к нему глубокое почтение, даже обожравшись час назад самыми дорогими блюдами в парижском «Максиме». Но и ему я тогда не мог сказать, что «место самоубийцы» у меня не единственное. Вечерами жизнь «правела» еще более…

Чем озабочены?

Деньги считаю.

Не деньги надо считать, а дни. Их – меньше.

Исковое заявление

ШВЕЙЦАРИЯ,

ГЛАВНЫЙ СУД

ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

Исковое заявление

от бывшего малолетнего узника пионерских лагерей

Дьякова Игоря Викторовича

Общеизвестно, что пионерские лагеря были неотъемлемой частью системы советского тоталитаризма. Через них прошли десятки миллионов ни в чем не повинных детей и подростков.

Пытки физические

Пытки сном – так называемый «тихий час».

Пытки бессонницей – ночные вынужденные гуляния с девочками, на «пионерских кострах».

Рабский труд на колхозных полях.

Травмы на так называемых «спортивных мероприятиях».

Баня – угроза термических травм при попытках забраться на горячие трубы с целью подглядеть в «девчоночью» часть.

Эти нескончаемые танцы и «намаз» зубной пастой «Поморин».

Стояния в караулах, дежурства на кухне, стояния на линейках. До моря – целых триста метров по жаре (угроза солнечного удара).

Пытки моральные

Клятвы пионера, те же линейки, подъем флагов, политинформации, обязательное ношение галстуков и значков… Чтение обязательной литературы. Огороженность территории. Редкие встречи с близкими. Обязательное съедение массы еды под присмотром вожатых-соглядатаев.

Полная невозможность – и даже неосведомленность! – о наркотиках и порнографии. То есть заведомое отставание от общечеловеческих ценностей.

Неоднократное (и безосновательное, и бессудное) продление срока пребывания в лагере (так называемые «смены»).

Учитывая авторитетность и немалые возможности Главного Суда по Правам Человека, требую компенсировать вышеупомянутые ущербы для себя лично и подобных мне страдальцев.

Прошу компенсировать мне каждый день пребывания в этом кошмаре.

В моем варианте это: два жарких месяца в пионерском лагере «Южный» под Евпаторией (60 дней), месяц в пионерском лагере «Ока» (30 дней). Итого 90. Но, помимо перечисленного, сюда следует добавить три месяца в так называемом трудовом лагере в Подмосковье (90 дней).

Итого – 180 дней. Плюс, справедливости ради, необходим коэффициент за повышенную опасность расположения этих учреждений – у моря (как в «Южном») и у реки (как в других случаях).

Думается, мое требование станет первой ласточкой, которая взлетит, знаменуя собой зарю справедливости, циркуль нравственности и молоток праведного возмездия!

Дом, в котором родился герб

Над страной еще развевались красные флаги Ротшильдов.

В конце 1989 года, сидя в редакции журнала «Молодая гвардия», я с удовольствием ощущал себя как на вулкане, чуть ли не в центре событий.

Война шла нешуточная. И демократам, и патриотам казалось, что победа не за горами. С одной оговоркой: демократы знали об исходе происходящего, а романтики-патриоты – нет.

Десятки людей проходили через кабинет, насыщенный письмами со всей страны, рукописями и красным вином (более крепкие напитки выливались в казенные унитазы – военное положение!)

Среди посетителей были конспираторы-публицисты, ходоки с мест, непонятые гении и сумасшедшие. Но автор этих строк имел честь видеть и общаться с достойнейшими людьми того времени. Вспомню ушедших: Галину Литвинову, Евгения Евсеева, Игоря Жеглова, Владимира Бегуна, Игоря Сенявина, Дмитрия Васильева, Александра Малышева. И – слава Богу! – живущих: Станислава Королева, Виктора Острецова, Виктора Тростникова, Вячеслава Ерохина, Владимира Бушина, Бориса Диденко, Николая Лунева…

Действо так захватывало, что, будучи заведующим отдела очерка и публицистики журнала-миллионника, автор этих строк за четыре года опубликовал себя, любимого, только один раз, будучи по природе плодовитым. Хотелось «дать ход» всему талантливому, задавленному, смелому, что в то время вырывалось наружу.

Тогда-то меня и познакомили с Сергеем Жариковым – рок-музыкантом, а по совместительству искрометным в ту пору политтехнологом с чувством юмора настолько необычным, что ему даже угрожала какая-то статья – аналог нынешней «по разжиганию…» Естественно, его работы, исполненные мудрого «стеба», были тут же напечатаны, а автор был произведен в лауреаты «органа ЦК ВЛКСМ». Смею думать, что этот факт стал одной из причин, по которым от него отстали тогдашние официальные зануды.

Жариков стал частым гостем редакции, обогащая своим творческим духом и без того далеко не кладбищенскую атмосферу.

Однажды он привел с собой Андрея Архипова, инженера, которого распирало желание писать. Стал публиковаться и он.

В начале 80-х я работал в «АиФ». К 1989-му там оставался единственный товарищ – Александр Прохоров. Через него-то и удалось переместить «бьющего копытом» инженера в среду, более подходящую его натуре.

«Молодая гвардия» стояла как скала. Или, если без пафоса, лежала как валун. И ваш покорный слуга сидел (среднее между «стоял» и «лежал») примерно так же, млея от потока прекрасных людей. Поэтому, не участвуя в тогдашних уличных акциях, я был в курсе многого из происходящего.