– По-моему, он хамит, – сказала одна.
Вторая подумала и сказала:
– Дурак, а нервный.
А третья выразилась и вовсе кратко:
– Лангет, – сказала она.
– Я счас такой лангет покажу!.. – взорвался от страха Иван. – Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тётя, где моя волшебная сабля? – Иван вскочил с лавки и забегал по избушке – изображал. что ищет волшебную саблю. – Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! – Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него – жутко было смотреть на эти три спокойные головы. – Такое счас устрою!..
– Он просто расхамился, – опять сказала первая голова.
– Нервничает, – заметила вторая. – Боится.
А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
– Шпана, – сказал Иван. – Я тебя сам съем.
Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
– Ванька, смотри! – сказал Илья.
– Да что «Ванька», что «Ванька»! – воскликнул Иван. – Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя… великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! – Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. – Жри – сказал он, отвлекаясь от дудочки. – Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! – И Ванька опять засвистел в свою дудочку.
– Горыныч, – сказала дочь, – плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.
– Но он же хамит, – возразила первая голова. – Как он разговаривает?!
– Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
– Я всё ведаю – встрял Иван, перестав дудеть. – Всё я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш… для будущего батальона…
– Ванюшка, – заговорила Баба-Яга кротко, – не хами, племяш. Зачем ты так?
– Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет – тогда вращай. А счас нечего.
– Нет, ну он же вовсю хамит! – чуть не плача сказала первая голова. – Ну как же?
– Заплачь, заплачь, – жёстко сказал Иван. – А мы посмеёмся. В усы.
– Хватит тянуть, – сказала вторая голова.
– Да, хватит тянуть, – поддакнул Иван. – Чего тянуть-то? Хватит тянуть.
– О-о! – изумилась третья голова. – Ничего себе!
– Ага! – опять дурашливо поддакнул Иван. – Во, даёть Ванькя! Споём? – И Ванька запел:
Эх, брил я тебяНа завалинке,Подарила ты менеЧулки-валенки…
– Горыныч, хором! – Оп – тирдарпупия! – Допел Ванька.
И стало тихо. И долго было тихо.
– А романсы умеешь? – спросил Горыныч.
– Какие романсы?
– Старинные.
– Сколько угодно… Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хошь. Завалю романсами. Например:
Хаз-булат удало-ой,Бедна сакля твоя-а,Золотою казнойЯ осыплю тебя-а!..
– А? Романс!.. – Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошёл к нему и похлопал одну голову по щеке. – Мх, ты… свирепый. Свирепунчик ты мой.
– Не ёрничай, – сказал Горыныч. – А то откушу руку.
Ванька отдёрнул руку.
– Ну, ну, ну, – молвил он мирно, – кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
– Будешь, – сказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. – Я тебе возьму и голову откушу.
Две другие головы громко засмеялись.
И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.
– Тогда-то уж я и вовсе не спою – нечем. Чем же я петь-то буду?
– Филе, – сказала голова, которая давеча говорила «лангет». Это была самая глупая голова.
– А тебе бы всё жрать! – обозлился на неё Иван. – Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
– Ванюшка, не фордыбачь, – сказала Баба-Яга. – Пой.
– Пой, – сказала и дочь. – Разговорился. Есть слух – пой.
– Пой, – велела первая голова. – И вы тоже пойте.
– Кто? – не поняла Баба-Яга. – Мы?
– Вы. Пойте.
– Может быть, я лучше одна? – вякнула дочь; её не устраивало, что она будет подпевать Ивану. – С мужиком петь… ты меня извини, но…
– Три, четыре, – спокойно сказал Горыныч. – Начали.
Дам коня, дам седло, –
Запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,А за это за всёТы отдай мне жену-у.Ты уж стар, ты уж се-ед,Ей с тобой не житьё,С молодых юных ле-етТы погубишь её-о-о.
Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
– Дальше, – тихо сказал он.
Под чинарой густой, –
Пел дальше Иван, –
Мы сидели вдвоё-ом,Месяц плыл золотой,Всё молчало круго-ом.
И Иван с чувством повторил ещё раз, один:
Эх, месяц плыл золотой,Всё молчало круго-ом…
– Как ты живёшь, Иван? – спросил растроганный Горыныч.
– В каком смысле? – не понял тот.
– Изба хорошая?
– А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
– Хочешь отдельную избу?
– Нет. Зачем она мне?
– Дальше.
Она мне отдала-ась… –
Повёл дальше Иван, –
До последнего дня…
– Это не надо, – сказал Горыныч. – Пропусти.
– Как же? – не понял Иван.
– Пропусти.
– Горыныч, так нельзя, – заулыбался Иван, – из песни слова не выкинешь.
Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
– Но ведь без этого же нет песни! – занервничал Иван. – Ну? Песни-то нету!
– Есть песня, – сказал Горыныч.
– Да как же есть? Как же есть-то?!
– Есть песня. Даже лучше – лаконичнее.
– Ну ты смотри, что они делают! – Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. – Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Всё.
– Ванюшка, – сказала Баба-Яга, – не супротивничай.
– Пошла ты!.. – вконец обозлился Иван. – Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы… я их тоже буду немножко жарить…
– Господи, сколько надо терпения, – вздохнула первая голова Горыныча. – Сколько надо сил потратить, нервов… пока их научишь. Ни воспитания, ни образования…
– Насчёт «немножко жарить» – это он хорошо сказал, – молвила вторая голова. – А?
– На какие усы ты всё время намекаешь? – спросила Ивана третья голова. – Весь вечер сегодня слышу: усы, усы… У кого усы?
А па-арень улыбаетсяв пшеничные усы,
– шутливо спела первая голова. – Как там дальше про Хаз-булата?
– Она мне отдалась, – отчётливо сказал Иван.
Опять сделалось тихо.
– Это грубо, Иван, – сказала первая голова. – Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живёшь… как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза… прекрасная девушка, я отца её знал… Она невеста твоя?
– Кто? Лизка? Ещё чего!
– Как же? Она тебя ждёт.
– Пусть ждёт – не дождётся.
– Мда-а… Фрукт, – сказала третья голова.
А голова, которая всё время к жратве клонила, возразила:
– Нет, не фрукт, – сказала она серьёзно. – Какой же фрукт? Уж во всяком случае – лангет. Возможно даже – шашлык.
– Как там дальше-то? – вспомнила первая голова. – С Хаз-булатом-то.
– Он его убил, – покорно сказал Иван.
– Кого?
– Хаз-булата.
– Кто убил?
– М-м… – Иван мучительно сморщился. – Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: «Голова старика покатилась на луг».
– Это тоже не надо. Это жестокость, – сказала голова.
– А как надо?
Голова подумала.
– Они помирились. Он ему отдал коня, седло – и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
– На самой верхней… Рядом с Ильёй и донским Атаманом.
– О-о! – удивились все в один голос.
– Понятно, – сказала самая умная голова Горыныча, первая. – От этих дураков только и наберёшься… А зачем ты к Мудрецу идёшь?
– За справкой.
– За какой справкой?
– Что я умный.
Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.
– А плясать умеешь? – спросила умная голова.
– Умею, – ответил Иван – Но не буду.
– Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, – встряла Баба-Яга. – Я подняла эту тему…
– Ти-хо! – рявкнули все три головы Горыныча. – Мы никому больше слова не давали!