– Цыть! – громыхнул Илья. – Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!
Тут какой-то, явно лишний, заметил:
– Междоусобица.
– А? – не понял Конторский.
– Междоусобица, – сказал Лишний. – Пропадём.
– Кто пропадёт? – Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. – Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок…
– Требую удовлетворения! – вскочил Лишний.
– Да сядь! – сказал Конторский. – Какое удовлетворение?
– Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
– Сядь, – сказал и Обломов. – Чего с Иваном-то делать?
Все задумались. Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.
– Думайте, думайте, – сказал он. – Умники нашлись… Доктора.
– Не груби, Иван, – сказал Конторский. – О нём же думают, понимаешь, и он же ещё сидит грубит. Как ты насчёт справки? Может, сходишь возьмёшь?
– Где?
– У Мудреца… Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь…
– А я не склоняюсь! – бухнул опять Илья. – Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет. Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали – справку… Кто это со справкой выскочил? Лизка? Ты чего, девка?
– А ничего! – воскликнула Бедная Лиза. – Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдёт у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. – И она ещё раз сказала звонко и убедительно: – Надо что-то делать!
Все задумались.
А Илья нахмурился.
– Какая-то «сидячая агитация», – проворчал он. – Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?
– Да такая самая! – вскинулся на него Обломов. – Сидячая, тебе сказали. «Ка-ка-ая». Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?
– И всё же я требую удовлетворения! – вспомнил свою обиду Лишний. – Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
– Сядь! – крикнул Конторский на Лишнего. – Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько… Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами.
Тут все взволновались, зашумели одобрительно.
– Я бы вообще запретил эти дуэли! – крикнул бледный Ленский.
– Трус, – сказал ему Онегин.
– Кто трус?
– Ты трус.
– А ты – лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
– А пошли на Волгу! – крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. – Сарынь на кичку!
– Сядь! – обозлился Конторский. – А то я те покажу «сарынь». Задвину за шкаф вон – поорёшь там. Ещё раз спрашиваю: что будем делать?
– Иди ко мне, Атаман, – позвал Илья казака. – Чего-то скажу.
– Предупреждаю, – сказал Конторский, – если затеете какую-нибудь свару… вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
– Сказать ничего нельзя! – горько возмутился Илья. – Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь – всё не так.
– Только не делайте, пожалуйста, вид, – с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, – что только вы одни из народа. Мы тоже – народ.
– Счас они будут рубахи на груди рвать, – молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. – Рукава будут жевать…
– Да зачем же мне рукава жевать? – искренне спросил казачий атаман. – Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
– Всё – междоусобица, – грустно сказал Лишний. – Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок ещё и пропадём.
– Айда на Волгу! – кликнул опять Атаман. – Хоть погуляем.
– Сиди, – сердито сказал Обломов. – Гуляка… Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
– А-а-а, – вдруг зловеще тихо протянул Атаман, – вот кохо я искал-то всю жнзню. Вот кохо мне надоть-то… – И потащил из ножен саблю. – Вот кому я счас кровя-то пущу…
Все повскакали с мест…
Акакий Акакиевич птицей взлетел на свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном… Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:
– О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:
– Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный… Но я же безвредный!
– А вот похлядим, – говорил Казак, – похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секёть.
Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.
– Бей, казаче! – гаркнул Илья. – Цеди кровь поганую!
И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
– Закрыто на учёт!
И все замерли… Опомнились. Казак спрятал саблю, Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
– Азия, – тихо и горько сказал Конторский. – Разве можно тут что-нибудь сделать! Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло – закрыть на учёт.
– Илья, у тя вина нету? – спросил Казак Муромца.
– Откуда? – откликнулся тот. – Я же не пью.
– Тяжко на душе, – молвил Казак. – Маяться буду…
– А нечего тут… размахался, понимаешь, – сказал Конторский. – Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать…
– Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, – сказала Лиза звонко и убеждённо. – Если он к третьим петухам не принесёт справку, пускай… я не знаю… пускай убирается от нас.
– Куда же ему? – спросил Илья грустно.
– Пускай идёт в букинистический! – жёстко отрезала Лиза.
– О-о, не крутенько ли? – усомнился кто-то.
– Не крутенько, – тоже жёстко сказал Конторский. – Нисколько. Только так. Иван…
– Аиньки! – откликнулся Иван. И встал.
– Иди.
Иван посмотрел на Илью.
Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе – всё, видно, искал вино.
– Иди, Ванька, – тихо сказал Илья. – Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все… учёные. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть… За остальное не ручаюсь.
– Хошь мою саблю? – предложил Казак Ивану.
– Зачем она мне? – откликнулся тот.
– Иван, – заговорил Илья, – иди смело – я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда… Где тебя задумают погубить, я крикну: «Ванька, смотри!»
– Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? – спросил Казак.
– Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь.
Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном… Подтянул потуже армячишко и пошёл к двери.
– Не поминайте лихом, если где пропаду, – сказал с порога.
– Господь с тобой, – молвил Обломов. – Может, не пропадёшь.
– Придёшь со справкой, Иван, – взволнованно сказала Лиза, – я за тебя замуж выйду.
– На кой ты мне чёрт нужна, – грубо сказал Иван. – Я лучше царевну какую-нибудь стрёну…
– Не надо, Иван, – махнул рукой Илья, – не связывайся. Все они… не лучше этой вот. – Показал на Лизу. – На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню… на ночь глядя! А и даст ли он её, справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там…
– Без справки нельзя, дядя Илья, – решительно сказала Лиза. – А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!
– Иди, иди, Иван, – сказал Конторский. – Время позднее – тебе успеть надо.
– Прощайте – сказал Иван. И вышел.
И пошёл он куда глаза глядят.
Темно было… Шёл он, шёл – пришёл к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенёк, закручинился.
– Бедная моя головушка, – сказал, – пропадёшь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто.
Но никто ему не помог.
Посидел-посидел Иван, пошёл дальше.
Шёл, шёл, видит – огонёк светится. Подходит ближе – стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.
– Есть тут кто-нибудь? – крикнул Иван.
Вышла на крыльцо Баба-Яга… Посмотрела на Ивана, спрашивает:
– Кто ты такой? И куда идёшь?
– Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, – ответил Иван. – А где его найти, не знаю.
– Зачем тебе справка-то?
– Тоже не знаю… Послали.
– А-а… – молвила Баба-Яга. – Ну заходи, заходи… Отдохни с дороги. Есть небось хочешь?
– Да не отказался бы…
– Заходи.
Зашёл Иван в избушку.
Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати…
– Кто с тобой ещё живёт? – спросил Иван.
– Дочь. Иван, – заговорила Яга, – а ты как дурак-то – совсем, что ли, дурак?
– Как это? – не понял Иван.
– Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмёт – крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура такая! А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди: дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только… бесхитростный. А?