Я сажусь на какой-то предмет, при ближайшем рассмотрении оказывающийся трупом одной из моих воительниц. Но мне уже все равно. Рами-И встревоженно нагибается ко мне:
— Ты ранен?
— Нет, а ты? — Я рассматриваю ее. В перевязи осталось всего два ножа, на лице кровоточащая царапина и пара неглубоких ран на левой ноге. — Что с ногой? — киваю я.
Она скалится:
— Левая нога у меня невезучая.
Я со вздохом поднимаюсь, и одновременно рвется связь с Ара-И, а голос Иши-Ма орет у меня в голове:
— Хара-нги здесь! Они перешли по руслу реки!
Словно холодной водой окатило мои плечи — если хара-нги вырвутся из ловушки, мы пропали. Когда же хиссум? И, словно отвечая на мой вопрос, наблюдатель, сидящий на берегу в трех ли выше по течению, сообщает:
— Большая Вода идет! — В его голосе явственно слышен ужас.
Я оборачиваюсь к своим воительницам.
— Я сейчас потеряю сознание, — говорю я им, — когда это случится, несите меня к лодкам.
После чего говорю всем, кто меня еще слышит:
— Хиссум!
Накладываю на себя Громовой Голос и повторяю:
— Хиссум!
Лодки сложены на вершинах холмов поблизости. На всех их не хватает, разумеется, но на всех и не надо — только для раненых и ослабевших. Большинство вууль-ду в воде чувствуют себя не хуже рыбы и запросто выплывут сами. Но, если мы просто бросимся бежать, хара-нги, скорее всего, рванут за нами, и возле лодок может возникнуть совершенно ненужная потасовка. Поэтому остров от материка отделяет ревущая Стена Огня. Но я этого уже не вижу.
Победа дорого обошлась Народу Реки. Но, похоже, я был единственным, кто это понимал. Жизнь отдельного человека стоила здесь совсем немного, поэтому мои торжествующие дикарки словно и не замечали того, что от вчерашних девяти тысяч сегодня осталось не более трех. Хотя наша деревня была полностью разрушена, мое войско не торопилось разъезжаться по своим родам — все праздновали великую победу. Еды было более чем достаточно — после прохождения хиссума, действительно небывалой мощи, все поля вокруг русла оказались завалены рыбой. Воительницы непрерывно варили травяное вино, шумели, орали, устраивали масштабные театрализованные представления, изображающие недавнюю битву; одним словом, всячески развлекались. Наверное, я был единственным, кто не участвовал во всеобщем веселье.
Я бродил неприкаянной тенью от костра к костру, автоматически улыбаясь, с величественным видом принимая цветистые восхваления; еще одной тенью за мной всюду следовала Рами-И. Мне не давали покоя два последствия прошедшей битвы.
Цена победы. Моим дикарям не было свойственно печалиться о погибших, они радовались факту собственного выживания, но меня мучили угрызения совести. За один день от рук хара-нги погибло больше вууль-ду, чем за пару предыдущих веков, и во имя чего, спрашивается? Почему я решил, что хара-нги теперь перестанут нападать — их общество привыкло к постоянным войнам, наверняка уровень восполняемости у них таков, что очередную армию они запросто соберут уже через пару лет. А численность моего племени поколениями поддерживалась примерно на одном уровне, и сейчас я нанес ему такой урон, от которого оно не скоро оправится. А еще, чего доброго, мои селяне решат, что перебили всех хара-нги до последнего человека, и перестанут жить в постоянной готовности к нападению. Тогда следующий рейд степняков запросто может смести с лица земли всех вууль-ду до единого. Тоже мне избавитель. До моего появления Народ Реки жил довольно безбедно, во время набегов у них страдало только самолюбие. Равновесие устанавливалось веками, я же раскачал лодку и теперь опасался, что она если и не перевернется, то наберет столько воды, что уже не сможет плыть. Ясно было одно — возвращать жизнь в прежнее русло будет ошибкой. Если я не хочу, чтобы хара-нги вырезали мой народ под корень, мне следует развить успех, самому напасть на степняков, постараться захватить все их земли и смешать живущий там народ со своим. Тогда, пожалуй, нарушенное равновесие сможет установиться на новом уровне. Но мне до судорог не хотелось затевать такое масштабное предприятие. Я всего-то собирался разогнать блокирующих нижнее течение Баравуль степняков и спуститься на лодке вниз по реке в поисках более цивилизованных мест. Сейчас я мог бы это сделать, более того, именно так я бы и сделал (приказав совести заткнуться), если бы не Рами-И. Теперь она, единственная, общалась со мной как с человеком, а не как с идолом, за что я ей был более чем благодарен. Даже Рим-Са, непонятно каким образом успевший примерно подсчитать численность нападавших (по его словам, их выходило около двенадцати тысяч), теперь считал меня если не сыном бога, то как минимум племянником, чем злил меня невероятно.
Одной Рами-И каким-то образом удалось избежать этой всеобщей эпидемии преклонения. Нет, она восхищалась мной не меньше остальных селян, со стороны, пожалуй, разница даже не была заметна, но я-то ее видел. Всех вууль-ду прошедшая битва окончательно убедила в том, что я — полубог, и только Рами-И она убедила в обратном. И потихоньку из первоначальной странной смеси жалости и уважения у меня начало зарождаться к ней какое-то новое чувство. С каждым днем все больше приятных неожиданностей открывалось для меня в образе Рами-И, и все меньше преград оставалось между нами. Как же я раньше не замечал удивительной женственности этой дикарки и как она могла мне казаться угловатой и нескладной? Я не переставал удивляться ее житейской мудрости и редкостному чувству юмора (признаться, слегка черноватому, но, учитывая ее прошлое, это простительно). Почему-то чем дальше, тем больше она мне казалась похожей на Ирси. Если при первой встрече я бы не нашел между ними ничего общего, то теперь мне они представлялись чуть ли не близнецами. Я как-то с удивлением отметил это явление, задумался и понял почему. Просто раньше Ирси была для меня эталоном женщины. Нет, я не говорю, что она была ослепительно красива… впрочем, красивой она была, и ослепительно красивой — тоже умела быть. Пусть ее характер и ее поведение были далеки от идеальных. Но она олицетворяла для меня то, к чему я всегда стремился и не мог достичь, — легкость, открытость, уверенность, бесшабашную смелость. Только сейчас я позволил признаться себе в том, что она мне нравилась. И именно ее образ был в моей душе идеалом. И сейчас не Рами-И становилась похожей на Ирси, вовсе нет — это образ идеальной женщины в моем представлении претерпевал некоторые изменения, все больше и больше становясь похожим на Рами-И. Так что правильнее было бы сказать, что это Ирси стала похожей на Закатное Солнце, а не наоборот. Пожалуй, встреть я сейчас Волчью Ягоду, удивился бы, насколько она не похожа на свой собственный образ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});