тем более бывшего работника штаба и офицера.
– Отец, не прими в обиду, но наша система иногда даёт сбои, это как раз тот сбой. Девчонка просто наивна по своей природе и не всегда понимает насколько серьёзно, всё происходящее вокруг неё. А наши вершители судеб, на местах, не вникают в человеческую природу и пологая, что все безмолвные винтики, рубят с плеча, не вникая в особенности каждого гражданина. Который сам по себе не то, что бы не опасен для государства, а является его патриотом и готов жизнь положить за него. Девчонка просто решила не быть как многие, а сначала попыталась разобраться, но бдительные соседи сдали её и некий полоумный командир из Хегерской горохраны вломился в её дом. А наши суды? Кто там о чём-либо задумывается? Да никто! Есть шаблон в виде двух кодексов, гражданского и военного, а там всё написано, того посадить, того казнить. Вот и все дела.
– Я смотрю, она тебе уже славно напела, про свою тяжёлую судьбу, – поучительно буркнул Маут.
– Да ничего подобного, я сам, как и ты накопал на неё все эти данные, она вообще не говорит о своём прошлом.
– Наверно есть, что умолчать.
– Да, отец, многие бы хотели умолчать такие события в своей жизни, как издевательства в лагере, мясорубку в Ирке и Аппоре. Не каждый мужик хотел бы рассказывать о том, как на его глазах почти всех сослуживцев перемололи в фарш, или о том, как тебя толпой избивали в лагере, только за то, что ты хотел быть справедлив и служил своей стране. Когда мы разворачивали свои войска, отец, я видел лишь карты и статистики наших стратегов и экспертов. А эта девчонка с оружием в руках, вместе с горсткой добровольцев и штрафников сдерживали орду медивов под Ирком, я лишь потом узнал, что там было. А мы, отец, просто бросили горстку людей, своих граждан, на смерть.
– Видать эта твоя Китти Лина хорошая девочка, раз ты так защищаешь её, ты ведь мог сказать, что это не моё дело и я бы отстал от тебя. Но видимо она того стоит, – улыбнувшись краем губ, сказал Маунд.
– Я сам не понимаю, хорошая она или плохая, лучше жены мне всё равно не найти. Замены ей не существует.
– А ты не ищи ей замену, ищи кого-нибудь другого. Мне никогда не понять каково это терять свою любовь, но скажу лишь то, что не нужно пытаться заменить нечто хорошее в твоей жизни, можно найти, что-то новое хорошее. А твою Лину я вспомнил, я с ней как-то виделся в штабе. Она дежурила в штабе, а у меня, что-то с телефонном в тот день случилось, шипел и не слышно было никого, вот я и пошёл в дежурку. Нужно было позвонить одному бездарному генералу, что на границе, как оказалось потом, не мог разглядеть концентрацию медивской техники. Так вот она просто остолбенела при моём виде, стояла как столб, пока я вежливо не выпроводил её из комнаты. Я вспомнил, она, кстати, симпатичная девочка. Я это ещё тогда оценил.
– Думаю, мы с тобой решили этот вопрос и больше к нему не вернёмся, – строго сказал Маунд, не вслушиваясь в слова отца.
– Живи сын, так, как считаешь нужным. Я слишком дорожу тобой, у меня только ты и остался.
– Я надеюсь, что Мау, ещё жив.
– А я хотел бы верить что уже нет.
Китти стояла у окна своей фронтовой квартиры, правительственные дачи, что располагались в спокойном районе города, совсем не пострадали. Ещё месяц назад, она сидела за столом вместе с Чаком и смотрела как он, голодный и грязный солдат, уплетает объедки с генеральского стола, не зная, чего ждать от такого счастья. Ведь он и правда думал, что она желает с ним поквитаться. Потом был этот глупый, пьяный поцелуй, ползанье по тылам врага, бой за хозяйственный магазин, непонятные признания в любви Чака и чудесное спасение. Всё было скомкано в её мыслях, слишком уж сумбурно протекала жизнь последние годы. Она порой думала, что неплохо было бы всё запомнить и под старость лет написать какие-нибудь мемуары, которые пишут известные и влиятельные люди. Которые она к слову никогда не читала. Страх был пережит, самое страшное пока оставалось позади, в квартирке было тепло, постельное бельё менялось ежедневно, в холодильнике стояли не только консервы, но и колбасы, сыры и джемы, вода в графине была кристально чиста и её форма благоухала чистотой, как и тело, и волосы, собранные в аккуратный хвостик на затылке.
Она стояла у окна и смотрела на шумящий, от слабого, ветра хвойный лес. Надвигалась осень, порой пролетали жёлтые и красные листья. Небо было скрыто за низкими серыми тучами, что словно исполины плыли над землёй, скрывая слабые солнечные лучи. Было не холодно, но довольно мерзко, периодически дождь стучал по стёклам, своими монотонными каплями, навевая тоску и грусть, а иногда пролетали редкие снежинки.
Китти достала из кармана золотистую пачку сигарет, присела на подоконник и закурила. Дым обжёг её лёгкие и кашель вырвался на свободу. Но сигарету она не бросила и затянулась вновь, как и многие солдаты, девушка видела в них какую-то отдушину и успокоение. Хотя всё это было не более чем самовнушение, никакой табак не мог заставить забыть прошлое и понять настоящее. Не смотря на все невзгоды предыдущего месяца, ей с неимоверным теплом вспоминалось, как она, промокшая и уставшая, уснула на развалинах университета, а после проснулась под одеялом, которое для неё добыл Чак, странный парень. Он вызывал в её душе уж слишком противоречивые чувства: от страха, до сожаления. Как мог он в неё влюбиться и искренне ли были его слова, а может просто в суматохе войны у того окончательно съехала крыша, ведь он тоже прошёл через тяжёлый путь, не мудрено было и чокнуться от всего этого. А может, и вправду, в его чёрством, как кусок старого хлеба, сердце взыграли какие-то чувства, которые тот так и не смог выразить более мягко. Хотя какая мягкость может быть у человека, убившего уже столько людей, прожжённого солдата и никогда не любившего по-настоящему мужчины?
Сигарета была выкурена, а на душе оставалась непонятная тоска. Вроде бы сыта, да здорова, а всё равно, что-то кололо в глубине души, словно иголка. Тут Китти вспомнила про второго друга всех солдат, про алкоголь. Благо его в штабе было предостаточно, но как оказалось не в её квартире. Пошарив по шкафам, злобно ворча и гремя