«Боже мой! – думала Анриэтта. – Как жестоки были те, которые устроили мне жизнь скучную и печальную, вместо той счастливой жизни, о которой я мечтала! Как они были жестоки! Как я проклинаю имя, которое ношу! Как я проклинаю этот титул, это звание и это богатство, в которых мне завидуют! Зачем я не дочь бедного крестьянина, неизвестного земледельца! По крайней мере для них счастье возможно! Если они любят, то могут отдать свою жизнь тому, кому отдали душу… Их не бросают в объятия старика, не велят их сердцам умолкнуть и перестать биться; они не слышат, как каждый день низко оскорбляют человека, которого они сделали своим кумиром… Они счастливы! Да! Очень счастливы! Анри, я никогда не буду принадлежать тебе, но моя душа стала твоей навек!.. Тебе отдаю я все мои мысли! Где ты? Зачем Господь не позволил, чтобы ты был возле меня… возле меня беспрестанно? Зачем Бог не позволил, чтобы я была твоей женой… твоей преданной и верной женой? Как я любила бы тебя! как я буду любить тебя! как я люблю тебя!..»
Так думала Анриэтта и мало-помалу углубилась в мечтательность, грустную и нежную. Сердце ее билось неправильно и сильно, грудь тяжело поднималась, шум раздавался в ушах… Волнение ее увеличивалось с каждой минутой, и ей казалось, что давно предвиденное и давно желанное событие осуществится наконец.
Вдруг ей послышался позади легкий шум. Она с живостью обернулась. Граф де Можирон был у ее ног и еще шевелившаяся портьера показывала, каким путем вошел он в комнату. Первым движением молодой женщины было броситься назад с восклицанием удивления и почти ужаса. Горестный и страстный жест Анри удержал ее на месте.
– О!.. Вы… здесь!.. прошептала она.
– Да… – пролепетал де Можирон.
– Как вы осмелились?..
– На что не осмелюсь я, чтобы приблизиться к вам!
– Разве вы не думаете, что можете погубить меня?
– Я не думаю ни о чем, кроме того, что люблю вас… что я упоен… что я без ума… и что умру, если не буду вас видеть…
– Неблагоразумный!..
– Скажите, влюбленный!..
– Но наконец, чего же вы от меня хотите?..
– Слышать вас… смотреть на вас… дышать тем воздухом, которым дышите вы… вот и все.
– Ну! Вы меня слышали… вы меня видели… теперь… – Анриэтта колебалась.
– Теперь? – повторил граф де Можирон.
– Вы уйдете, не правда ли?.. – продолжала маркиза тоном мольбы.
– Уйти?!. – вскричал Анри.
– Да, уходите…
– Уже?
– Так надо…
– Я только что пришел.
– Друг мой, я хочу этого… или лучше сказать, я прошу вас об этом!
– Зачем?
– Могу ли я оставаться с вами одна… ночью?
Произнеся эти слова, маркиза де Рокверд стыдливо завернулась в свой пеньюар. Граф де Можирон, все остававшийся на коленях перед Анриэттой, вдруг встал.
– Если вы меня прогоняете, – сказал он дрожащим голосом, в котором слышались слезы, – я повинуюсь… я ухожу…
И он медленно пошел к двери. Маркиза удержала его.
– Анри… – сказала она слабым голосом.
Граф де Можирон остановился.
– Разве мы расстанемся таким образом?.. – спросила молодая женщина умоляющим голосом. – Расстанемся… вы – раздраженным, а я – с сердцем, полным и моим горем и вашим!
И она протянула графу де Можирону руку, которую тот не взял.
– Как!.. – вскричала Анриэтта с отчаянием. – Как! Вы раздражены против меня до того, что не берете руки моей!
– Прежде, – прошептал молодой человек, – вы меня любили… по крайней мере, вы говорили мне это…
Анриэтта не отвечала, но выражение ее глаз, поднятых к нему, дало блистательное свидетельство той любви, воспоминание о которой вызывал граф де Можирон.
– Сейчас, – продолжал Анри, – вы меня спрашивали, чего я хочу, и я ответил: я хочу слышать и видеть вас, вот и все. Анриэтта, не верьте мне, я лгал.
– Лгали? – с изумлением повторила молодая женщина.
– Да.
– Чего же вы хотели?
– Я хотел просить вас, умолять на коленях, отвечать мне… я хотел узнать, жить или умереть должен я… я хотел удостовериться, не сон ли все прошедшее… существует ли у нас будущее… наконец, я хотел знать, любите ли вы меня еще…
Анриэтта задрожала. Страдание ее было очевидно.
– Люблю ли я вас?!. – вскричала она. – Вы знаете, что я не могу, не должна любить вас… Вы знаете, что я принадлежу другому…
– Анриэтта… Анриэтта… – возразил молодой человек с трепетом, – не это хочу я слышать и не это должен узнать от вас! Зачем говорите вы мне о долге?… Зачем вы говорите мне о другом?.. Я спрашиваю вас, любите ли вы меня еще?.. Отвечайте… отвечайте: да или нет?..
Анриэтта колебалась. Страшная борьба происходила в душе ее между долгом и любовью. Она хотела бы отвечать: «Нет… нет, я вас не люблю»… но не могла и потому молчала. Граф де Можирон думал, что эта нерешимость и это молчание служат очевидными доказательствами, что прошлое, как он сказал, могло быть только сном. Горькое и непритворное отчаяние было написано на его чертах.
– Прощайте, – прошептал он, – прощайте… Не бойтесь ничего от меня, Анриэтта… На этот раз я удалюсь, и вы не увидите меня более никогда…
Произнося эти слова, Анри во второй раз пошел к двери. На пороге он обернулся и прошептал прерывающимся голосом:
– Анриэтта… когда меня не станет, не забудьте моего имени и молитесь иногда за того, кто вас так любил…
– Боже мой!.. – вскричала молодая женщина, испуганная тоном Анри. – Боже мой! Какое у вас намерение?..
– Скоро узнаете… – пролепетал граф де Можирон.
– Вы помышляете о смерти, не так ли?
– Это правда… – отвечал Анри после минутной нерешительности. – Я не могу жить, если вы меня не любите…
Побежденная отчаянным тоном, каким были произнесены эти слова, маркиза де Рокверд не сопротивлялась более увлекавшей ее страсти. Она поняла, что надо было прежде всего спасти Анри от гибельного намерения, которое влекло его к самоубийству, что надо было во что бы то ни стало остановить его на краю пропасти. Любовь у женщин часто принимает вид преданности. Они охотно губят себя, чтобы спасти других… О, дочери Евы, нет ли иногда немного эгоизма в ваших жертвах?
Анриэтта подбежала к графу де Можирону. Она обняла его взором, в котором смешивались любовь и ужас, потом прошептала, потупив свои большие глаза, наполненные томным пламенем, и вспыхнув от волнения и целомудренного стыда:
– Анри… Анри… не уходите… я вас люблю!..
Граф де Можирон вскрикнул и побледнел, как человек, неожиданно узнавший великое счастье. Но реакция не заставила себя ждать, и скоро Анри заключил в свои трепетные объятия обезумевшую и дрожащую маркизу.
Тут пока должна остановиться наша роль рассказчика.
С этой ночи упоительная действительность сменила для обоих любовников платоническую мечтательность несчастной любви. Эта действительность имела естественные и предвиденные последствия.