слава зиждилась на всеобщем убеждении, что в сфере планирования и расчетов ему нет равных. Более того, беспомощный, факти[1072] чески плененный в замке Святого Ангела, Климент VII, как это ни иронично и вместе с тем ни печально, в сентябре 1527 года издал бреве, назначив Микеланджело смотрителем оборонительных сооружений Болоньи[1073]. Если Микеланджело и узнал об этом, то никак не отреагировал, но год спустя предложил свои услуги Флорентийской республике «gratis et amorevolmente», «безвозмездно и верноподданно», как подобает доброму патриоту[1074].
3 октября гонфалоньер вызвал его, чтобы обсудить оборону важного стратегического пункта к югу от Флоренции, холма Сан-Миньято[1075]. Так, в возрасте пятидесяти трех лет, Микеланджело занялся ремеслом, о котором прежде имел лишь теоретическое представление.
Сохранился ряд выполненных им проектов городских фортификаций. На наш, современный взгляд, это череда ярких, запоминающихся абстрактных образов. Историки искусства сравнивали очертания бастионов, крепостных валов и равелинов (последние – это выступающие из поверхности стен треугольные острия, подобные грозным шипам) с клешнями крабов и омаров. Действительно, они походят на конечности какого-то заключенного в панцирь хищника, их контуры словно ощетинились линиями, призванными изображать траектории пушечных ядер. Однако предназначались они не столько для атаки, сколько для обороны.
В начале XVI века правила ведения войны изменила артиллерия, способная разрушить старомодные укрепления[1076]. Это означало, что защитникам нужно было как можно быстрее усилить уязвимые участки средневековых городских стен, таких как во Флоренции, особенно ворот и углов. Тем самым архитекторы оказывались в авангарде военного новаторства.
Лучшим ответом артиллерийскому обстрелу был бастион – выступающая из крепостной стены платформа, на которой можно было установить оборонительные орудия. Из них можно было вести огонь по противнику, направляя под разными углами или параллельно стенам, если атакующие подходили на расстояние ближнего боя. Эту систему разработало семейство Сангалло, включая старого ментора Микеланджело Джулиано да Сангалло. Осада Флоренции отчасти стала битвой двух архитекторов: Микеланджело, создателя оборонительных укреплений, и племянника Джулиано – Антонио да Сангалло, главного инженера нападающих.
Дошедшие до нас планы, возможно, относятся к концу лета и осени 1528 года, то есть ко времени встречи, на которую Микеланджело был вызван 3 октября на холм Сан-Миньято[1077].
Вероятно, эти рисунки были выполнены отчасти в качестве демонстрационных образцов, чтобы показать городским властям безупречное владение предметом. Если это так, Микеланджело добился своей цели. В январе он был избран в комитет Нове делла Милиция («Nove della Milizia», «Девятерых милицейских начальников»), старинный республиканский правоохранительный орган, изначально созданный для надзора за милицией Макиавелли в годы правления Пьеро Содерини[1078]. Его возродили, как только была вновь провозглашена республика. Микеланджело вошел в высшие круги флорентийской власти, и его возвышение было встречено негодованием. Как вспоминал свидетель политических игр в тогдашней флорентийской республике, «надлежит помнить, что зависти всегда находится место в республиках, особенно если значительную часть населения составляют в них аристократы, как, например, в нашей, ибо они весьма разгневались, узнав в том числе о том, что Микеланджело избран одним из Девятерых»[1079]. Одни видели в Микеланджело величайшего из ныне живущих художников, другие же, вполне объяснимо, – выскочку-ремесленника, стремящегося всеми силами попасть в высшее общество.
План оборонительных укреплений. Ок. 1528–1529
6 апреля 1529 года Микеланджело поднялся еще на одну ступень во властной иерархии. Его назначили на новый пост главного руководителя и прокуратора городских фортификаций, судя по всему учрежденный нарочно для него. Ему положили жалованье, по золотому флорину в день, что давало недурной доход, а это Микеланджело всегда ценил[1080].
Впоследствии он сетовал, что ему потребовалось немало времени, дабы убедить городские власти в том, что жизненно необходимо укрепить холм Сан-Миньято, командную высоту к югу от Флоренции под самыми городскими стенами, но ему так и не удалось объяснить это гонфалоньеру Никколо Каппони, неизменно делавшему ставку не на военные, а на дипломатические методы разрешения конфликта. Политика Каппони заключалась в том, чтобы прийти к соглашению с Климентом VII. Этому курсу, пожалуй самому разумному из возможных, противились страстные сторонники республики, например делла Палла.[1081]
Весьма вероятно, что своим новым назначением Микеланджело был обязан делла Палла и его сторонникам. В начале апреля была учреждена новая Синьория, состоящая из непреклонных противников гонфалоньера; не прошло и нескольких дней, как Микеланджело получил должность главного смотрителя фортификационных сооружений. Спустя несколько дней выяснилось, что Каппони вел тайные дипломатические переговоры с папой; его вынудили оставить пост, он едва избежал пыток и казни[1082]. Его место занял Франческо Кардуччи, еще один выходец из низов, возвышение которого привело аристократов в ярость, как это было в случае с Микеланджело.[1083]
Едва Кардуччи сделался гонфалоньером, как тотчас же, в апреле-мае, послал Микеланджело инспектировать укрепления небольших важных городов, находящихся в вассальной зависимости от Флоренции, включая Пизу и Ливорно[1084]. В июле его направили в Феррару, и Микеланджело подозревал, что его миссия составляет часть заговора с целью не дать ему выполнить его новую работу, то есть укрепить оборону Флоренции.
На самом деле взглянуть на феррарские фортификации действительно стоило, ведь они принадлежали к числу наиболее современных в Италии. Герцог Альфонсо д’Эсте, правитель города, был знаменитым специалистом в области оборонительных сооружений. Однако в задачу Микеланджело входило не просто изучение бастионов, оно было лишь предлогом для переговоров. Его сопровождали флорентийские дипломаты высокого ранга.
Перед самым отъездом Микеланджело в Феррару над Флоренцией сгустились тучи. Климент, прожив почти год в Орвьето, вернулся в Рим с бородой, которую отпустил в знак траура по разоренному Риму. Папа был опечален и унижен, но не вовсе побежден. В конце концов, у него оставался чрезвычайно важный козырь: он по-прежнему был главой христианской Церкви всего западного мира.
Теперь папа на собственном горьком опыте убедился, что Испания вместе со Священной Римской империей стала европейской сверхдержавой. Выжить он мог только при поддержке Карла, а Карлу необходимо было сотрудничать с папой. Только так можно было остановить религиозный раскол, охвативший Германию и Нидерланды, в том числе «глубокие тылы» империи. Начались переговоры.
29 июня с амвона Барселонского собора было объявлено о соглашении, заключенном между папой и императором[1085]. Согласно его условиям, Модена возвращалась под власть империи, Альфонсо лишался Феррары, а Флоренция получала то правительство, какое было угодно папе.
Когда весть об этом соглашении достигла Флоренции, горожан охватил ужас[1086]. Население разделилось на две партии. Одна, к которой принадлежал гонфалоньер и, видимо, Микеланджело, утверждала, что теперь Флоренции