– Да, это то, в чем нуждаемся все мы, не так ли? – спросил Майкл, взглянув на Роуан. Это был еще один из тех молчаливых, тайных моментов, что скорее похожи на незримый поцелуй.
Она кивнула.
– Да, – согласился Эш. – Человеческие существа очень редко выживают без общения такого рода, без связи, без любви. И наше племя было таким – любящим и жаждущим любви. Нам потребовалось очень много времени, чтобы прийти к пониманию агрессии. Когда человеческие существа впервые встречались с нами, мы казались им детьми. Но мы не дети. Это другая разновидность кротости. В ней заключено еще и упрямство, желание мгновенного удовлетворения и стремление к тому, чтобы явления оставались простыми и понятными.
Он замолчал. Затем спросил, очень искренно:
– Что именно беспокоит вас? Почему вы оба медлили с ответом, когда я просил вас приехать ко мне в Нью-Йорк? Что было у вас на уме?
– Убийство Лэшера, – ответил Майкл. – Для меня это был вопрос выживания – ни больше ни меньше. Свидетелем убийства был один человек, который мог понять и простить мною содеянное. И этот человек мертв.
– Эрон.
– Да, он хотел получить Лэшера, но понял, почему я не позволил ему. И те двое, которые, можно сказать, осуществляли самооборону…
– Вы страдаете из-за этих смертей, – кротко сказал Эш.
– Лэшер… Он был безжалостным убийцей. – Майкл словно разговаривал с самим собой. – Он изувечил мою жену, как-то умудрился лишить меня ребенка. Хотя что могло из него выйти? Кто может это сказать? Здесь так много вопросов и так много вероятностей. Лэшер охотился за женщинами. Убивал их в своем ненасытном желании размножаться. Он мог жить с нами не более, чем какая-то чума или насекомое. Сосуществование не представлялось возможным, и, кроме того, его первое появление, способ, которым он представил себя с самого начала, в кошмарной форме, тот факт, что он… использовал меня с самого начала.
– Разумеется, я понимаю вас, – кивнул Эш. – Если бы я оказался на вашем месте, тоже убил бы его.
– Вы уверены? – спросил Майкл. – Или пощадили бы его, так как он остался одним из очень немногих ваших соплеменников на этой земле? Вы должны были бы проявить особую лояльность по отношению к нему.
– Нет, – ответил Эшлер. – Не думаю, что вы понимаете меня, я имею в виду, в самом основном смысле. Я провел жизнь, пытаясь доказать самому себе, что обладаю не меньшими достоинствами, чем человек. Вспомните. Для Папы Григория я сам некогда привел доказательства, что у нас есть души. Я не являюсь другом скитающейся душе, обезумевшей от жажды власти, старой душе, захватившей новое тело. Подобные существа не вызывают у меня никакой симпатии.
Майкл кивнул, словно говоря: «Я понимаю».
– Иметь возможность поговорить с Лэшером, – сказал Эш, – выслушать его воспоминания – было бы мне интересно. Но нет, я бы не чувствовал лояльности по отношению к нему. Единственная вещь, в которую никогда не верили ни христиане, ни римляне, это то, что убийство есть убийство, независимо от того, убийство ли это человека или убийство одного из нас. Но я верю в это. Я слишком долго жил, чтобы придерживаться глупых убеждений, что люди не заслуживают сострадания, что они «иные». Все мы связаны между собой. Все связано. Как и почему – я не могу ответить. Но это истина. Лэшер был убит – он достиг своего конца, и если это зло было раздавлено навсегда, только одно это… – Эш пожал плечами, и на лицо его вернулась улыбка, возможно немного горькая, печальная, но светлая. – Я всегда думал, воображал, мечтал, быть может, что, если мы вернемся, у нас снова появится возможность встретиться на земле, мы сможем искупить это единственное преступление.
– Вы так не думаете теперь? – улыбнулся Майкл.
– Нет, – покачал головой Эш, – но есть причины не задумываться о таких возможностях. Вы поймете, когда мы сядем и поговорим – все вместе, в моем доме в Нью-Йорке.
– Я ненавидел Лэшера, – сказал Майкл. – Он был воплощением зла и обладал порочными склонностями. Он смеялся над нами. Возможно, я совершил фатальную ошибку. Я не вполне уверен также в том, что другие – как живые, так и мертвые – хотели бы, чтобы я убил его. Вы верите в судьбу?
– Не знаю.
– Что означает ваше «не знаю»?
– Мне говорили сотни лет тому назад, что мне суждено быть одиноким – единственным выжившим представителем моего народа. И предсказание сбылось. Но означает ли это, что такова воистину моя судьба? Я был хитер. Я пережил и зимы, и битвы, и неописуемые невзгоды. Так что я продолжаю выживать. Судьба или выживание? Я не знаю. Но в любом случае это создание было вашим врагом. Почему вы нуждаетесь в моем прощении за то, что уже совершили?
– Меня беспокоит не это. – Роуан отозвалась на этот вопрос прежде, чем успел ответить Майкл. Она продолжала сидеть в кресле, свернувшись, головой прильнув к кожаной обивке, и одновременно могла видеть обоих, а они оба видели ее. – По меньшей мере я не думаю, что Майкла заботит именно это.
Эш не стал прерывать ее.
– Его беспокоит нечто такое, что сделала я, чего сам он не мог совершить.
Эш ждал, так же как и Майкл.
– Я убила другого Талтоса, женщину, – пояснила Роуан.
– Женщину? – мягко переспросил Эш. – Настоящую женщину-Талтос?
– Да, настоящую женщину, мою собственную дочь от Лэшера. Я убила ее. Застрелила. Я убила ее, как только начала осознавать, что она есть и кто она есть. Она была рядом со мной. Я убила ее. Я боялась ее не меньше, чем самого Лэшера.
Эш казался крайне заинтересованным, но ни в коей мере не встревоженным.
– Я опасалась спаривания мужчины и женщины, – продолжала Роуан. – Я опасалась жестоких предсказаний, всего, что он сулил, и мрачного будущего, которое он описывал, и я опасалась, что где-нибудь – не здесь, а среди других Мэйфейров – Лэшер даст жизнь мужчине, а потом этот мужчина найдет ее, и на свет появится новое поколение. Тогда бы это была их победа. Вопреки всем страданиям, моим и Майкла, и страданиям мэйфейрских ведьм с самого начала трагических событий… Это совокупление стало бы триумфом Талтоса.
Эш кивнул.
– Моя дочь пришла ко мне с любовью, – едва слышно сказала Роуан.
– Да, – прошептал Эш, очевидно страстно желая продолжения рассказа.
– Я застрелила свою собственную дочь, – едва слышно повторила Роуан. – Я застрелила свою единственную и беззащитную дочь. А она исцелила меня: она пришла ко мне со своим молоком и дала мне его – и вылечила от травм, полученных при ее рождении. Именно это беспокоит меня и крайне тревожит Майкла, что вы, желающий быть ближе к нам, раскроете страшную тайну и будете потрясены, когда узнаете, что существовала женщина, которая могла бы стать вашей, если бы я не уничтожила ее, не лишила жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});