class="p1">— Понятно, — пробормотал Гай. — Какая, однако, жалость!
Веспасиан молча кивнул в знак согласия. Мимо него провели Ливиллу. Эта гарпия теперь дрожала от страха. Веспасиан проводил ее взглядом, полным ненависти.
— Она заслуживает смерти, дядя, но ее лишь изгонят до конца ее дней на какой-нибудь далекий остров. Никакая мать не убьет собственного ребенка.
— Какой странный день, — виновато вздохнул дядя Гай. — Увы, мне нужно назад, в Сенат. Боюсь, тебе придется еще разок пойти со мной. Приходи, как только передашь Ливиллу Антонии.
— Как скажешь, дядя, — устало отозвался Веспасиан. — Что на этот раз?
— Дело довольно неприятное, но я не знаю, как его избежать, — ответил Гай, качая головой, и вышел вон.
— Ведите ее вот сюда, — произнес Палл, показавшись из- за колонн на дальнем конце атрия. — Госпожа Антония уже ждет ее.
— Спасибо тебе, центурион, теперь я сам. Жди меня снаружи.
С этими словами Веспасиан шагнул вперед и крепко взял Ливиллу за локоть.
Ведя ее за собой, он прошел вслед за Паллом через весь дом, пока они не оказались рядом с дверью, что вела в личную тюрьму Антонии, где когда-то томились Ротек и Сатрий Секунд. Толкнув дверь, Палл зашагал вниз по каменным ступенькам. Поняв, куда ее ведут, Ливилла попыталась сопротивляться, не желая спускаться в темный, сырой, пропитанный запахами испражнений, пота и страха коридор.
— Куда ты меня ведешь? — выкрикнула она, вырываясь из железной хватки Веспасиана.
— Туда, сука, где тебя ждет твоя мать! — прорычал он в ответ, проталкивая Ливиллу в дверь.
Антония поджидала их в низком коридоре рядом с бывшей камерой Ротека.
— То, до чего мы дожили, — сказала она, качая головой и глядя на дочь холодным, пронзительным взглядом, — печалит меня куда больше, нежели тебе дано знать, Ливилла.
— Мама, мама, прошу тебя! — взмолилась та, вырываясь от Веспасиана и, подбежав к Антонии, бросилась ей в ноги и обняла колени. — Прошу тебя, прости меня!
Антония с размаху ударила дочь по изуродованному лицу.
— Простить тебя? Это значит простить ту, что убила собственного мужа, ту, которая, не вмешайся я вовремя, замучила бы до смерти Ценис, которая мне почти как дочь? Ты предлагаешь мне простить ту, которая во имя достижения собственных целей была готова убить собственного сына! И теперь ты просишь меня о прощении?
— Умоляю тебя, мамочка!
— Не смей меня так называть, потаскуха! — взвилась Антония и отшатнулась от дочери. — Между нами больше нет никакой любви и никогда не будет. — С этими словами она распахнула дверь камеры. — Заходи.
Ливилла, скуля, покорно заползла в вонючую каморку. Антония захлопнула за ней дверь и повернула в замке ключ, который затем бросила Паллу.
— Отдаю его тебе на хранение, Палл. Не смей отдавать его мне, даже если я на коленях приползу к тебе за ним. Веспасиан, ты свидетель моему приказу! — властно произнесла Антония и, подтащив к двери табурет, уселась на него.
— Что ты намерена делать, домина? — недоуменно спросил Веспасиан.
Антония сложила на коленях руки.
— То, что должна. Император потерял своего единственного сына только потому, что моя дочь Ливилла была готова сидеть и наблюдать, как ее собственный сын умирает от яда. Я поступлю точно так же. Приноси мне пищу и воду раз в день, Палл. Я буду сидеть здесь и ждать, когда умрет моя собственная дочь.
При этих ее словах из камеры донесся протяжный вопль, а по двери забарабанили кулаки. Веспасиан сделал шаг вперед.
— Но, домина, убийство собственного ребенка идет вразрез со всеми…
Он не договорил. Ему на рот легла ладонь Палла. Управляющий оттащил его от двери. Веспасиан обернулся к нему и не поверил своим глазам: впервые на обычно безмятежном и непроницаемом лице грека был написан гнев.
— Я поступлю так, как ты велишь, домина! — четко и громко произнес Палл, глядя в глаза Веспасиану, после чего повернулся и поволок его вверх по ступенькам. Когда они оказались наверху, Веспасиан оглянулся. Антония сидела, сложив на коленях руки, и смотрела прямо перед собой на закопченную стену. Она как будто не слышала воплей дочери, доносившихся из-за двери камеры.
— Веспасиан! — окликнула его Ценис, подбегая к нему, когда они с Паллом вернулись в атрий. — Что происходит?
Он обнял любимую за плечи и зарылся лицом в ее волосы.
— Демонстрация силы воли твоей хозяйки. Она только что вынесла смертный приговор собственной дочери и теперь решила выступить в роли палача.
Он отпустил Ценис и несколько раз ткнул пальцем в сторону, откуда теперь доносились истеричные вопли.
— Пусть она ее ненавидит, это ее право, — крикнул он Паллу. — Но как можно такое?
— Ей ничего другого не остается, — ответил Палл, к которому вернулась его былая невозмутимость. — Потому что она знает: если этого не сделать, Тиберий, чести ради, непременно отомстит за сына, причем куда более страшным образом. Клавдий, Калигула, Гемелл — все они умрут, а с их смертью власти лишится и она сама.
— Если это единственный способ удержать власть в Риме, то я лучше вернусь к себе в провинцию.
Ценис посмотрела на него и медленно покачала головой. Крики тем временем продолжились.
— Нет, любовь моя. Ты останешься здесь и научишься у нее силе. Палл прав: если она так не сделает, то Тиберий будет вынужден из соображений чести убить всех остальных своих родственников.
— А почему нет? Калигула мой друг, и я не желаю ему зла. Но я видел, каков он, и точно знаю: не дай нам боги иметь такого императора. Мы бы только выиграли, получи Тиберий свободу выбрать себе самого достойного преемника.
— Ты считаешь, что он так поступит? А если он выберет наихудшего, чтобы на его фоне его самого потом вспоминали как хорошего? Если он выберет тирана?
Веспасиану тотчас вспомнился безумный и капризный старик на Капри, и ответ на вопрос Ценис нашелся у него почти сразу.
— Он выберет тирана, и это будет его веселить, потому что…
Он недоговорил, и по лицу его как будто промелькнуло прозрение. Он облегченно вздохнул.
— То есть, нам лучше иметь такого императора, как Калигула, каким бы распутным тот ни был. По крайней мере, Антония сможет оказывать на него влияние, верно?
— Я тоже склонен так думать. Именно поэтому я не позволю тебе ее переубедить. — Палл высоко поднял ключ от камеры Ливиллы. — Я отдам этот ключ моей хозяйке лишь тогда, когда она исполнит свой долг по отношению к Риму. Так будет лучше для всех нас.
Веспасиан посмотрел на ключ и с ужасом понял: Антония отдала его Паллу, потому что не доверяла себе. Она опасалась, что материнские чувства перевесят чувство