идеально выдал фразу о коитусе, а также идеальное невозмутимое выражение лица Кейли, когда она разбивает бокал. До сих пор вызывает улыбку. Я так боялась рассмеяться и все испортить во время дубля, когда стекло разбивается. Помню, как Кейли говорила, что ломать бокал очень «приятно».
Джим Парсонс. Я был сосредоточен на бокале и на том, справится ли Кейли. Потому что реквизит работает примерно в девяноста процентах случаев, а в десяти процентах нет и требуется целая вечность, чтобы все получилось правильно. Типа у нас такой важный момент откровения, а мы зависим от бутафорского бокала, у которого ножка отламывается! Ясненько! Но все вышло! И славно, ведь невероятно сложно добиться идеальной реакции от коллег, а на этом все и построено. И так трудно выдержать, особенно когда на тебя смотрит парочка милых мордашек. (Смеется.)
За мгновение до того, как Пенни ломает свой бокал, Шелдон рассказывает, что третьим вариантом подарка на день рождения Эми будет половой акт с ней. Что совершенно предсказуемо сорвало зрителям крышу. Фотография™ & © Warner Bros. Entertainment Inc.
Стив Холланд. Майим Биалик очень хороша в той сцене, и я обожаю момент на лестнице, когда Бернадетт и Пенни рассказывают Эми о планах Шелдона заняться коитусом. Каждый раз покатываюсь, когда она выдает: «Да иди ты в прорезь!» Думаю, реплику придумал Стив Моларо. Она произнесла ее именно так, как мы написали, но своей подачей вывела на новый уровень. Тот восторженный крик каждый раз меня добивает.
Майим Биалик. Меня часто спрашивают про фразу «Да иди ты в прорезь!». Насколько помню, я так и репетировала. Я всегда стремлюсь не играть слишком тонко, чтобы при необходимости можно было подкорректировать. Это один из тех моментов, когда корректировать особо и не пришлось. (Смеется.)
Джим Парсонс. Обожаю эту фразу! Но открою вам секрет – я не видел, как разыгрывалась эта сцена, потому что никогда не включал прямую трансляцию по телику в гримерке, только если приходили гости, которые хотели потусить там или посмотреть запись. Обнаружил, что меня это странным образом отвлекает. Во-первых, между сценами я люблю повторять реплики, а во-вторых, выяснилось, что когда я смотрю, как записывается сцена, то у меня в голове что-то щелкает, особенно если приходится внезапно ее переписывать. Начинает крутиться мысль: «Господи, мы никогда не доберемся до этой сцены! Надеюсь, не усну! Может, поесть?» Я начинаю загоняться, а мне это ни к чему. (Смеется.) Но когда она кричала свою реплику, слышно было во всем павильоне. Вот почему в моей голове эхом отдается: «Да иди ты в прорезь!» (Смеется.) Прекрасно помню!
Тара Эрнандес. Думаю, мы поняли: когда персонажи кричат, это смешно. И Майим была в этом чудо как хороша. Ты пишешь текст и надеешься, что он сработает, что в кадре будет так же смешно, как казалось в сценарной. И одиннадцать раз из десяти актеры оказываются круче того, что ты придумала, а Майим в этот момент выдает какой-то невероятный уровень. За это мы и любим Эми. Она настолько искренне взрывоопасна в своих эмоциях и говорит то, что мы все чувствуем.
Мелисса Рауш. Я также помню, как переглянулась с Кейли, когда Майим превзошла себя с фразой о восковой депиляции: «Бежим депилировать!» Зрители буквально светились от восторга.
Майим Биалик. Мелисса сказала, что в зале была одна женщина, которая наклонила голову так, будто у нее, не дай бог, сейчас случится припадок! Мы не знали! Боялись, что придется укреплять перила! Я сказала Джиму: «Они могут броситься на площадку, как после баскетбольного матча!»
Мелисса Рауш. Да, там была одна женщина, которая держала голову так, словно та вот-вот взорвется. Помню, как съемочная группа шутила, что зрители после реплики о соитии рванут на площадку. И я их понимаю. Мало того что это важный момент для нашего сериала, но те фанаты были там и своими глазами видели, как снимались все сцены. Я встретилась глазами с одной из зрительниц, и та дама сказала мне беззвучно: «Ни фига себе», а я ей также в ответ: «Скажи?!»
Когда пришло время показать Эми и Шелдона в спальне, много внимания уделялось не только их диалогу, но и тому, какая одежда будет на Эми.
Стив Моларо. Все мы непроизвольно согласились, что наденет Эми в этот важный момент. Ее ночная рубашка не должна быть слишком сексуальной, скорее скромной, чтобы подыгрывать умилительности всей сцены. Когда я увидел, что они выбрали, то подумал: «Ух ты, они отлично справились». Именно это ей и нужно надеть.
Мэри Т. Куигли. Я всегда хотела, чтобы ночнушка была скромной и классической, и именно такой она и оказалась. Это была новая ночная сорочка, которую Эми купила и посчитала красивой, и у нее был такой же маленький халат, отделанный рюшами и крошечными бутонами роз. Мы показали, что даже такой наряд может быть особенным для женщины и сексуальность не заканчивается на кружевном белье. Эта ночная сорочка придала Эми сил, потому что она была для нее сексуальной.
Как только Эми и Шелдон легли в кровать, они обсудили серьезность момента и то, готовы ли они. Это была красивая сцена, в которой двое взрослых людей говорили о согласии, и, несмотря на то что порой с ним было ужасно сложно. Шелдон говорит Пенни: «Близость в любом проявлении для меня непроста, но я хочу показать Эми, как много она для меня значит, и, похоже, самое время». Пенни отвечает: «Шелдон, это же прекрасно». Он говорит: «Решено. Подарком для Эми станут мои гениталии».
Майим Биалик. Обычно бывает наоборот. Мужчина все время хочет секса, а женщина нет, и этот троп нам всем, как и обществу, уже порядком надоел. Все всё поняли. Поэтому мне показалось, что это довольно милый способ показать потенциал этой пары, терпение Эми с точки зрения обязательств и других форм близости. Это было очень важно, потому что они годами вообще не касались друг друга!
Сцену в спальне снимали без публики в студии, по большей части ради спокойствия Парсонса и Биалик. Сцены во время записи проигрывались на мониторах.
Джим Парсонс. Больше всего мне нравилась сцена после секса с Эми и Шелдоном. Никогда не мог соотнести себя ни с кем в сериалах в плане постельных разговоров. Я подумал: «В этом сериале есть совершенно другой способ общения, к которому у меня раньше не было доступа!» Играть надо было тоньше, ведь мы