Читать интересную книгу Излучения (февраль 1941 — апрель 1945) - Эрнст Юнгер

В немецком языке есть еще проселочные тропы, в то время как французский катится по рельсам. Вследствие этого увеличиваются конвенциональные, не-индивидуальные элементы; одним из них является сцепление.

Приведу высказывание Ривароля: «Если бы гласные и согласные притягивались друг к другу по естественным законам магнитных субстанций, то язык оставался бы единым и неизменным, подобно универсуму».

После полудня пришла Ханна Викенберг, только что в старых кварталах Ганновера попавшая под обстрел. Она рассказала о сценах, происходящих в бункерах. Бомбы с воем падали совсем рядом, пыль и чад проникали сквозь маленькое окошко внутрь и делали лица неузнаваемыми. Помещение гудело от вздохов, воплей и стонов, женщины падали в обморок. Детям, которых рвало от страха, лица завязывали платком. Одна женщина угрожала, что вот-вот родит:

— Врача, скорее врача, горит, горит!

Ей вторили голоса:

— Где горит, силы небесные, где?

Никто из находящихся в бункере не был в силах стоять; распростершись на полу, все тряслись, изо рта у них шла пена. Даже толстокожая Ханна сказала:

— Я уже смирилась с тем, что всем нам крышка.

Кирххорст, 4 ноября 1944

Около полудня мощный налет, во время которого жильцы собрались в небольшом бункере. Сперва появилась эскадра из сорока самолетов, встреченная сильнейшим обстрелом; видно было, как за двумя машинами потянулись дымовые хвосты; одна из них, загоревшись, проделала петлю в виде шпильки и исчезла в белом облаке, откуда тут же посыпались ее обломки.

Следом появились массы бомбардировщиков; их серебристо-белые крылья сверкали в лучах солнца. Огонь противовоздушной обороны достиг оглушительной силы, и свист стремительно падающих бомб временами наполнял пространство. Я наблюдал за происходящим из сада, в кульминационные моменты прячась в бункере. Как только налет закончился, видимость заслонили густые облака, гонимые западным ветром, — они надвигались со стороны города.

Шум авиаэскадр, закрывших собою небо, был так силен, что заглушал оборонительный огонь и даже уханье разрывающихся бомб. Казалось, будто стоишь под колоколом, наполненным гулом металлического пчелиного роя. Чудовищная энергия века, в обычное время равномерно распределенная, выходит за пределы абстрактной возможности, становясь чувственно осязаемой. Само зрелище авиаэскадр, невозмутимо продолжающих свой путь, даже если среди них взрываются или горят машины, действует еще сильнее, чем разрывы бомб. Зримой становится воля к уничтожению, даже ценой собственной гибели. В этом есть что-то демоническое.

Маленький Александр и его мужество радовали меня; это тем более удивительно, если представить себе, каким чудовищным формам уничтожения противостоит такое сердечко. «Вот сейчас у меня немного колотится сердце», — когда бомбы уже просвистели мимо, упав, как мы узнали после, рядом с автобаном.

Вечером снова налет, сопровождаемый многочисленными «рождественскими елками», среди которых, как величайший сюрприз, одна лучилась белым светом. Горизонт окрашивали и пожары. На краю болотистого леса установили новую батарею; каждый из ее залпов бьет по дому и сотрясает его устои.

Во время воздушной тревоги на детей спешно натягивают пальто и, едва послышится гул самолетов или шум первых взрывов, уводят в бункер. Только тринадцатилетний Эдмунд Шульц в поисках приключений разгуливает по саду. Его тетушка Фрици сидит дома и изредка выглядывает из окна, странно безучастная, — мне приятно, что нашлась хотя бы одна бесстрашная душа, которая не покидает своих стен. Что касается меня, то время от времени я захожу в дом посмотреть, что там делается. Странно наблюдать, как демонические силы пожирают дух домашнего очага, подтачивают его опоры. У меня такое чувство, словно я прохожу по каютам корабля, — особенно, когда мой взгляд падает на светящуюся шкалу репродуктора, единственного источника света, не считая красного луча от печного пламени, пронизывающего мрак строго затемненных комнат. Бесполый голос дикторши сообщает о движении авиаэскадр вплоть до момента, когда они «пересекают городскую черту перед непосредственным началом бомбардировки». Иногда я слушаю другие станции; где-то на планете передают танцевальную музыку, где-то читают научные доклады. Радиостанция Лондона транслирует новости и благодушно вещает, а в заключение призывает слушателей перейти на другие волны; в перерыве слышны раскаты бомбовых ударов.

Кирххорст, 5 ноября 1944

После завтрака в церкви, где из изящной розетки над алтарем вывалилось несколько стекол.

На кофе пришел генерал Лёнинг в сопровождении Шенка и Дильса. У Дильса особое умение заглядывать в политическую преисподнюю, особенно хорошо он осведомлен об истории создания государственной полиции, которую сам основал. От него я услышал леденящие кровь подробности о страданиях друзей и знакомых перед казнью. Шуленбурга среди других, арестованных вместе с ним, президент Народного суда именовал не иначе как «мерзавец Шуленбург» или «преступник Шуленбург». Один раз, когда этот палаческий прислужник оговорился, нечаянно обратившись к нему «граф Шуленбург», тот поправил его с легким поклоном: «Мерзавец Шуленбург». Черта, весьма для него красноречивая.

Дильс упомянул также Репке, «Общественный кризис в современном мире» — книгу, за границей чрезвычайно популярную. Дильс, по-видимому, у них вообще свой; генерал сообщил, что его видели с одним из шефов английской Секретной службы в каком-то турецком аэропорту.

Кирххорст, 6 ноября 1944

После полудня поход в Моормюле и Шиллерслаге, — до того места, где я нашел подкову. Рассматривал животных, которые попали в ямы, вырытые вдоль шоссе для защиты от бреющих полетов.

На ходу размышлял о торопливой манере нынешних мыслителей выносить приговоры идеям и символам, чьи формы вырабатывались и созидались тысячелетиями. При этом их собственная позиция в универсуме, та мелкая разрушительная работа, что предоставлена им мировым духом, им неведома. Но что же останется после нее, кроме пены, разбрызгивающей свои летучие клочья по древним твердыням? Уже близится отлив, засасывающий все обратно.

Весело также наблюдать, как старые либералы, дадаисты и вольнодумцы морализируют, имея позади себя жизнь, полностью истраченную на разрушение старых связей и на подрыв устоявшихся порядков. Достоевский, до донышка знавший весь этот аквариум, запечатлел их в моллюскообразной фигуре Степана Трофимовича. Сыновей подбадривают: плюйте-де на все, к чему прежде относились как к незыблемым устоям. И чересчур переимчивые адепты в конце концов приходят к выводу: «Ну, папаша, хватит вздор молоть, пришло время переработать тебя на мыло». Вот тут-то и начинается паника. Если заодно прижимают еще и консерваторов, то наступает полный хаос, — так, например, в «Бесах» все уповают на немца-губернатора, кажется, его зовут Лемке,[303] а ему это дело не по плечу. Положение сего Лемке удивительно схоже с положением Гинденбурга. К тому же еще и молодые консерваторы: вначале они поддерживают демос, ибо чувствуют в нем новую элементарную силу, а затем хватают его под уздцы, и он затаптывает их до смерти. Единственный, кто в этой круговерти обладает сокрушительной силой, — это нигилист, и дерзающий соперничать с ним должен пройти его школу.

Кирххорст, 9 ноября 1944

В полночь тревога и следом, пока «облачали детей», четыре с грохотом разорвавшиеся бомбы. В половине четвертого действо повторилось; после отбоя последовал взрыв мин с часовым механизмом. В саду моросил дождь, а над кварталами старого Ганновера в дымном воздухе полыхало красное зарево.

Во время тревоги, как и во время налетов и оборонительного огня, еще царит относительный порядок, но едва послышится свист первых бомб, все, кое-как одевшись, устремляются в убежище. Детей опекают и здесь; забота предназначена прежде всего им.

Кирххорст, 10 ноября 1944

Среди почты открытка от Эрнстеля; в качестве гренадера танковых войск он направляется в Италию. Кроме того, письмо от Рут Шпейдель, — из него, к нашей великой радости, мы узнали, что генерал еще жив. О нем и об Эрнстеле я думаю теперь каждый вечер и каждое утро.

Только что — сейчас 9 часов вечера — был налет, на западе окрасивший мокрое от дождя небо пожарами и мощными взрывами. Поблизости тоже упала бомба; воздушная волна раздробила одно из треснувших окон моего кабинета и фонарь над входной дверью.

Чтение: «Основы экологии китайских рептилий» Мелля. У некоторых морских змей с весловидными хвостами функционирует только один из яичников, другой выталкивает незрелые яйца. Это дает возможность избежать слишком сильных неудобств при плавании в период вынашивания детенышей и полностью сохраняет охотничью форму в период наивысшей потребности в пище. У некоторых видов десны, по-видимому, пригодны к приему кислорода и тем самым приспособлены для дыхания. При долгих глубинных переходах они заменяют легкие, подобно кислородным баллонам на подводных лодках. Удостоверены отдельные случаи, когда змеи нападают на людей: одна китаянка, косившая траву на острове близ Гонконга, положила своего ребенка на землю, где его проглотил внезапно выползший из кустов питон, — любая помощь была бы здесь бесполезна. Правда, на грудных младенцев, оставленных без присмотра, животные, даже муравьи, нападают всегда.