Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

— Батюшка совершенно прав, — продолжил почему-то повеселевший Дмитрий. — Итак, когда в Эфиопии собрались уцелевшие от разгрома тамплиеры, они решили на веки вечные ограничить численный рост Ордена первоначальным числом — 9 рыцарей. В Лалибеле тогда оказалось несколько десятков рыцарей, но они решили не принимать в Орден ни одного нового, до тех пор пока их ввиду естественной убыли не останется 8 человек. Тогда принять одного. Постепенно сложилась структура, которая существует сейчас и будет существовать, с Божьей помощью, до скончания времён.

— И всё-таки обидно, что многие рыцари, вполне достойные стать полноценными тамплиерами, так и не получают белого плаща. Несправедливо, — заметил Сиверцев.

— Во все века у всех народов такие обиды приводили к размыванию и исчезновению элит. Мы не стремимся быть справедливым, мы стремимся сохранить Орден, и нам это вот уже пятый век удаётся. Тамплиеры остаются людьми особыми, уникальными. Прошу прощения за то, что вынужден говорить в том числе и про самого себя, — жёстко заключил Князев.

— Но не маловато ли нас для осуществления сколько-нибудь серьёзных задач?

— Человечество, Андрей, входит в век спецназа. Грандиозных столкновений миллионных солдатских масс больше не будет. В наше время почти любая задача на карте мира может быть решена несколькими группами хорошего спецназа, после чего остаются лишь полицейские задачи.

— Которые будут непосильны для Ордена.

— Так ведь мы и не боремся за власть над всем миром или над какой-либо конкретной страной. Кроме того, в случае необходимости, мы сможем поднять не одну сотню человек, а это уже страшная сила. В ряде стран существуют национальные подразделения, не принадлежащие к Ордену, но связанные с нами некоторыми ниточками, порою незримыми для них самих. Это, например, православные самураи Японии — прекрасные воины, хорошие христиане, не всегда монахи, но есть и монахи среди них, хотя рыцарей, конечно, нет. А посмотрел бы ты на эфиопских белых монахов-воинов. Боевые монахи — это национальная традиция Эфиопской Церкви. Люди не совсем нашего духа, поэтому они и не тамплиеры, но придёт день, когда будет не до нюансов, и тогда они будут с нами. С персидскими «тиграми» Шаха ты лично знаком. А есть ещё Арабский православный легион. Это, в известном смысле, тамплиерские туркополы — не совсем наши, но близкие нам, в определённый момент готовые действовать единым фронтом с Орденом Христа и Храма. Мы помогаем им организоваться, иногда даём оружие, порою ставим задачи или, напротив, предостерегаем от некоторых действий.

— А в Европе есть группы, связанные с нашим Орденом?

— Нет. Ни одной. Ты знаешь, у нас в Ордене все — европейцы, но это отдельные свободные личности, которые теми или иными путями вышли на Орден, или мы на них вышли, но в самой Европе нет ни одной организованной группы, которая сплотилась бы вокруг военно-монашеского идеала, при этом продолжая твёрдо стоять в христианской вере.

— Да я уж посмотрел историю храмовничества.

— Вот-вот. Под названием «храмовников» Европа в изобилии порождает группы интеллигентов-мистиков, злобных неонацистов, сатанистов-головорезов. Если и появляется организованная христианская инициатива, то это нечто вроде «Опус Деи» — структура деятельно-активная, но решительно далёкая от воплощения военно-аскетических христианских идеалов. Старушку через дорогу они, ради Христа, конечно, переведут, но готовы ли они умереть за Христа? Слишком комфортно устроились в этой жизни. Воинские добродетели в современной Европе — самые непопулярные. Нечто хотя бы отдалённо напоминающие Орден Храма там сейчас не может родится, а искусственно насаждать такие вещи нельзя, если не хочешь получить на выходе клоунаду. В Европе всё ещё есть настоящие христиане, но там больше нет рыцарей, точнее — последние весьма немногочисленные рыцари Европы не проявляют способности к самоорганизации. Враждебная рыцарско-христианским идеалам общественная атмосфера не позволяет им не только сплотиться, но даже и реализоваться на уровне личности, не позволяет в достаточной мере познать свою рыцарскую суть. Только, попадая в наш Орден, они начинают понимать самих себя. Так было с любым из нас, да и на собственном примере ты это хорошо знаешь.

— Но почему же рыцарско-монашеский идеал в Европе заглох при наличии хороших христиан, а порою и не плохих воинов?

Сэр Эдвард Лоуренс, во всё время разговора слушавший братьев с таким живым интересом, как будто все это объясняли ему, но не проронивший ни слова, подал, наконец, голос:

— Солдатчина, мой друг. Последних рыцарей Европы добивает солдатчина.

— Но разве солдат не может быть хорошим христианином, а христианин — хорошим солдатом?

— Да сколько угодно, — сэр Эдвард невозмутимо поднял бровь. — Солдат только рыцарем стать не может, а Европа уже не в состоянии представить себе военного в ином образе кроме солдатского.

— Да, мы как-то говорили об этом с командором Князевым, но я до сих пор достаточно смутно представляю себе принципиальную разницу между рыцарем и солдатом.

— Это просто. Когда-то власть в Европе принадлежала военной аристократии, сейчас она принадлежит торговой олигархии. Военная аристократия, одухотворённая христианством, выработала идеал благородного и великодушного «защитника вдов и сирот». Это и есть рыцарский идеал, в основе которого — готовность принести себя в жертву, защищая слабых. Торгашам это, мягко говоря, не близко.

— Но торгаши были всегда.

— Безусловно. Только раньше они были подчинены военным, игра в целом шла по благородным воинским правилам. Потом буржуазия захватила власть и теперь военные ей подчинены. Игра идёт по правилам торгашей, первейшее из которых: «Не обманешь — не продашь». Если идеал рыцарской аристократии — защита вдов и сирот, то идеал буржуазии — выжимание из вдов и сирот последних соков с целью личного обогащения. А военные, теперь подчинённые буржуазии, обслуживают её интересы. Вот это и есть солдаты. Не случайно даже слово «солдат» происходит от названия монеты — «сольдо», то есть это человек, воюющий за деньги. Буржуазия платит солдату за то, чтобы он силой оружия обогащал своих хозяев.

— А нам-то всё внушали, что солдат должен Родину защищать, — несколько язвительно заметил Сиверцев.

— А как же иначе, друг мой? Кто же скажет солдату: «Идите и умирайте, чтобы мы стали богаче». Солдатам скажут: «Идите и защищайте Родину». Забудут, правда, объяснить что это такое.

— Но есть же национальные интересы.

— Неужели непонятно, что национальные интересы — это интересы национальной буржуазии? Само понятие «Родина» появилось только в буржуазную эпоху. Сформировав большую армию, буржуазия не может всем хорошо заплатить, тогда надо же чем-то воодушевить посылаемых на бойню. Раньше защищали вдов и сирот, а потом стали защищать Родину, делая вдовами и сиротами женщин и детей. Вам, очевидно, известна чудная шутка американских банкиров: «Война — это ужасная вещь, но это ужасно выгодная вещь». Вот так в процессе войн за обогащение горстки торгашей и вырабатывалась солдатская психология, представления об идеальном солдате. Это человек исполнительный и ограниченный, готовый выполнить любой приказ и не способный самостоятельно оценивать смысл войны. Недостаток жалования всегда готовый восполнить нерассуждающей верой в лживую пропаганду. Солдаты впитывают качества правящего сословия, то есть торгашей, и становятся воплощением хамства, ограниченности и жестокости.

— А как должно быть?

— Позволю себе цитату: «Мир традиции толкует жизнь, как извечную борьбу метафизических сил: небесных сил света, порядка с одной стороны и тёмных, подземных сил хаоса и материи с другой стороны. Традиционный человек должен был вступить в эту битву и одержать победу одновременно и на внешнем, и на внутреннем уровне. Внешняя война считалась подлинной и справедливой, если она отражала борьбу, идущую в мире внутреннем. Это была битва против тех сил и людей, которые во внешнем мире имели те же черты, которые необходимо было подавить и обуздать внутри себя».

— Что-то медленно въезжаю.

— Поясню. Изнутри человека разрушают грехи, и любой человек обязан бороться, сражаться в первую очередь с собственными грехами.

— А во внешнем мире он должен сражаться с носителями греха?

— Совершенно не так! — Лоуренс неожиданно жёстко взвился. — Такое понимание принципиально недопустимо и даже порочно. Вы поймите, мистер Сиверцев — все люди до единого в той или иной мере — носители греха. При этом определять, какой человек более греховен, и в какой группе таких великих грешников больше — само по себе грех. Об этом может судить только Бог. Мы сами великие грешники, и если мы обнажаем меч против тех, кого считаем худшими христианами, чем мы, значит, мы уже перестаём быть христианами. Но! Есть сторонники и распространители таких мировоззренческих и государственных систем, в основе которых лежит зло, грех, как норма жизни. Например, русский большевизм. В основе большевизма лежит воинствующий атеизм, отвержение любой религии и в первую очередь — христианства, изгнание Бога из человеческой жизни. Поэтому война Белой Гвардии с большевизмом была священной, оправданной войной. Дело не в том, что красные были бо льшими грешниками, чем белые. Иной красный романтик мог быть духовно чище, чем иной белый головорез. Но большевизм, как система, был духовно погибелен для миллионов людей, а потому война с большевизмом была правильной с нашей точки зрения.