Спичка догорает и, обжигая мои пальцы, осыпается пеплом. Боль возвращает к реальности. Все-таки забылся, отвлекся, на долю секунды перестал жить неуклонно надвигающейся смертью. Неужели отпустило? Прислушиваюсь к собственным ощущениям. Желание спалить ни в чем не повинный пергамент исчезло. Хорошо. Может, хоть газету дорвать до конца? Не хочу. Нервы успокоились, постыдный психоз отступил на прежние позиции. Похвалить, что ли, себя за выдержку и проявленную стойкость в борьбе с пораженческими настроениями? Очень смешно…
Пора, черт возьми, изучить бумаги. Я, конечно, не просто предполагаю, а почти уверен, что знаю об их содержимом, однако скоропалительность во многих делах приводит к ошибкам в суждениях и основанных на них последующих действиях. Нет, что ни говори, а я молодец… ну и немного пироман. Поглазел на огонь, и суицидальный срыв как рукой сняло. Может же «срыв» «снять»? Что бы мне на это сказал учитель изящной словесности из далекого детства…
Эйфория, это ты? Я ощущаю легкое, едва заметное опьянение. Адреналин ушел и оставил после себя это странное чувство. Эйфория. Нет тяжести в голове, пульсирующая боль не терзает виски, ничто не сдавливает мучительным спазмом грудную клетку. Точно, отпустило. И пока снова не накрыла тоска, нужно хорошо поработать. С какой бумаги начать? С пергамента, что усыпан рядами мелких символов, слабо различимых не вооруженным моноклем взглядом?
Отрицательно мотаю головой. Терпеть не могу многословного словоблудия. Именно так, мой воображаемый учитель прекрасной словесности, «многословное словоблудие». Все остальные, более грамотные и изящные конструкции не отражают даже сотой доли казуистического кошмара, царящего в представленном образце эпистолярного «искусства». Можно часами читать этот пергамент, но так и не достичь потаенного смысла, сокрытого между строк. Куртуазные словоблуды, грозящие смертоубийством… забавно. Однако лучше я оставлю вас на потом.
Переходим к лаконичным и предельно конкретным авторам записки на газете. Тут все просто. Подчеркнутая двумя жирными линиями дата и не менее жирный восклицательный знак после нее. Ёмко. Дата платежа, который никак нельзя пропустить. Эти люди простили мне одну просрочку, больше поблажек не будет. Не тот контингент.
– Понятно, – аккуратно скатываю послание в трубочку и прицельно кидаю получившийся метательный снаряд в корзину. Мимо. Эйфория эйфорией, а руки до сих пор не слушаются. Дрожат, предатели.
Итак, все худшие ожидания сбылись. С этой стороны отмерено мне ровно пять дней. На шестой… что будет на шестой, лучше не представлять – о нечеловеческой жестокости моих «партнеров» ходят легенды, одна страшнее другой. Гораздо милосерднее по отношению к себе удавиться или утопиться. «Замечательных» заемщиков нашел мой ненаглядный помощничек… Одно слово – движитель!
Но не стоит обольщаться и на счет банкиров, приславших витиеватый ультиматум на пергаменте. Дорогие костюмы, широкие улыбки, великосветские речи, безупречные манеры не помогут забыть того маленького неприятного факта, что под трехэтажным зданием самого респектабельного в наших краях банка есть подвал с прекрасной звукоизоляцией и выдающимся инструментарием для погашения просроченной задолженности.
На изучение пергамента трачу два с половиной часа. Из множества сухих терминов, высокопарных фраз и нагромождения официозной лексики выуживаю все те же пять суток. Стоило ли марать дорогую бумагу и мучить писца, с завидным усердием выводившего тысячи каллиграфических знаков, ради одной даты? Огрызок газеты с шестью цифрами, разграниченными двумя точками – после дня и месяца, гораздо честнее. Учитесь, господа банкиры Ее заморского Королевского величества.
Эх, не вернул бы кредит государственному банку родной Империи, отделался бы каторгой! А у подданных деспотичной стервы Королевы нрав крутой, сантиментами и юридическими условностями Уголовного Уложения себя не обременяют… Сам виноват, купился на низкий процент, за жадность ныне заплачу сполна.
Вот такая дилемма. Есть пара нелицеприятных кредиторов и внушительная сумма денег, собранная по всем возможным и невозможным сусекам. Внушительной суммы достаточно для того, чтобы отбиться на короткий срок от одного из врагов. И тогда меня убьют не дважды, а всего лишь раз. Остается выбрать того, кто отправит горе-изобретателя в мир иной. Навернув безрадостный круг, мысли возвращаются к самоубийству. Противно… противно и стыдно. Еще, конечно, страшно. И обидно – своими руками, которые сделали столько хорошего, а сколько могли бы еще… Обидно. Не хочу, наверное, и не могу, но разве есть альтернатива? Зачем себя обманывать перед самым финишем, достаточно вранья было в последние годы, когда закрывал глаза на растущие с бешеной скоростью долги и проценты, на траты, несоизмеримые с возможностями, тешил себя несбыточными надеждами на прорыв (не научный или инженерный, здесь корить себя не за что, конструированию и производству отдал себя всего, от начала и до конца), а коммерческий. Словечко-то какое поганое – «коммерция»… Ком мерзости, так это звучит в моей голове. Целый ком мерзости. И он катится прямо на меня…
Глаза устали – банкирские письмена утомят кого угодно. Попытаться поспать? Боюсь, сны, зовущиеся кошмарами, вымотают окончательно. Пожалуй, не помешает легкая прогулка, довольно чахнуть в собственном склепе.
Брожу по садовым дорожкам, жмурюсь от яркого весеннего солнышка, слушаю неугомонную птичью болтовню. Они вернулись с далекого юга и теперь, перебивая друг друга, делятся впечатлениями. Жаль, что людям недоступен их странный язык, мы бы поговорили о многом… Завидую их свободе, завидую простым радостям и бесхитростным заботам. Кому отдать целый саквояж драгоценностей, лишь бы обернуться птичкой? Пусть самой обычной, воробушком или… Нет, вороном не хочу, они предвестники смерти. Ну вот, опять я за свое!
Надо подбросить угля в топку автомата-дворника, скоро станет не до этого. Что будет с механизмами, когда я исчезну? Работавшие – сожгут топливо и замрут в немом железном удивлении, ожидавшие сборки – так навсегда и останутся кучей разрозненных агрегатов. Есть те, кто уже отслужил свой век и теперь покрываются слоем пыли в дальнем углу склада. Кто поговорит с ними, утешит, вспомнит былое? Я давно не навещал садовника, того самого, что служил при дворе лорда-наместника. Когда все случилось, меня обязали уничтожить вышедший из-под контроля механизм, но рука не поднялась. Я спрятал его в одном из подсобных помещений, отключил все приводы, опустошил резервуар с углем, отсоединил логическую машину, допустившую роковой сбой, но так и не убил, не разобрал… Только манипулятор-секатор отправил под пресс, не мог видеть въевшиеся бурые пятна на отточенном до блеска металле. Боюсь крови, панически боюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});