приходилось – Ларс расслышал смысл привезённого им письма, вот только условия этого мира были так себе. Стать частью Оттии. Принять её законы. Отказаться от собственной власти и ничего не решать. Нечего было и надеяться, что Клавдий пойдёт на такое.
Что самое смешное, народ поддержал царя единодушно. Байка о том, как оттийской гонец вернулся к своей госпоже ни с чем, вызвала в сильванской армии волну восторга. Лексий ловил тени тревоги и недовольства на лицах иных командующих, но большинство единогласно соглашалось: мир, который предлагает Регина, им не нужен. Вот ещё! Самим смиренно надеть на себя ярмо! Размечталась! Нет уж, пусть убираются восвояси, своего мы не отдадим. Стоять до конца, чего бы нам это ни стоило! Насмерть!
Слушая этот патриотический шум, Лексий мрачно думал, что Сильване следовало бы бояться своих желаний. Интересно, сколько из кричащих «умрём, но не сдадимся!» действительно готовы умереть, лишь бы не сдаваться? Всё это говорило только об одном – о том, что Клавдий, знающий толк в жизни, в своё время позаботился о пропаганде. Интересно, чего такого им всем наговорили? Не сбеги Лексий вовремя, глядишь, и сам наслушался бы и первым ринулся рубить оттийцев направо и налево…
Сбежать. Забавно, он столько раз пытался сбежать, если не в другой мир, то в другую страну, но судьба упорно возвращала его в Сильвану – так незадачливый беглец в немецкой книжке каждый раз вновь возвращается к мельнице, с которой дал дёру… Может быть, всё дело было в присяге? Лексий так и не понял, действует она на него или нет, но слова всё равно были слишком волшебными, чтобы оказаться пустым звуком. Он присягнул – теперь он сильванский маг и будет таковым до смерти, когда бы она ни наступила. Если уж назвался груздём…
Не то чтобы сейчас был смысл ломать над этим голову.
Дни текли, один бесконечнее другого, сильванская армия двигалась; Лексий ни капельки не интересовался ни маршрутом, ни стратегией – просто делал то, что ему говорили, и всё. На удачу, самые крупные и важные города лежали ближе к побережью, и Оттии пришлось бы пролить порядочно своей и чужой крови, вздумай она прорваться к ним прямо сейчас, но Регина никуда не торопилась. Пока она методично прибирала к рукам то, что попадалось ей по пути. Именно что прибирала, без погромов, без грабежей, без лишней пыли – как будто заранее считала эти земли своими. Рачительная хозяйка понимала: всё, что разрушат сейчас, будет её собственным убытком… Лексий равнодушно слушал новости о городах, в которых никогда не бывал: Идора опустошена чудовищным пожаром, Хонгас и Эгарт под контролем оттийцев, Арниалла пока держится, но окружена со всех сторон… Половина магов Рутьи не была призвана в армию, чтобы не оставлять город беззащитным, потому что в его библиотеке и волшебных архивах хранились вещи, которые ну никак нельзя было давать в руки врагу. Интересно, а библиотеку школы в Урсуле кто-нибудь охраняет? Лексий вспомнил о школе, и у него заныло сердце. Почти дом. Как ни крути, на два с лишним года она почти стала его домом…
Они вставали лагерем в полупустых деревнях – не желая подставлять себя под удар, многие жители покидали родные места, хотя кое-кто так и не смог расстаться с честно нажитым. Деревянные избы в любом случае были лучше палаток, а магов, даже ничем не отличившихся, почему-то старались наравне с командованием устроить под крышу. Если честно, этот комфорт делал Лексию только хуже. Он не ожидал от себя такого, но какая-то его часть вдруг назвала его трусом. Было что-то мерзкое в том, чтобы вот так вот отсиживаться в сторонке, пока другие воюют. Плевать, что Лексий никогда не был героем и по доброй воле не рвался в бой – собенно после того, как увидел, в каком разобранном виде иные из него возвращаются…
Оставалось только поблагодарить небеса за то, что в этой войне в ход не шла артиллерия, но оттийцы орудовали своими мечами как заправские мясники. Тарни, единственный из товарищей по учёбе ставший настоящим врачом, сутками пропадал в лазарете. Лексию оставалось только восхищаться издали – хотел бы он быть хоть вполовину таким храбрым…
Как-то раз, когда они стояли в очередном селении, пока ещё ближе к границе, чем к Урсулу, куда-то спешащий Тарни буквально влетел в случайно встретившегося ему Лексия на полном ходу. Был бы сам чуток потяжелее, наверное, с ног бы сбил.
До этого Лексий совсем не видел друга дня два и уже начинал беспокоиться. Он хотел сообщить ему об этом, но Тарни не дал.
– Ох, прости! – выдохнул он. – Извини, бегу. Всё потом, ладно?
Впрочем, далеко не ушёл – поэтому, когда его качнуло и повело, Лексий успел подхватить его за плечи и усадить на ступеньки удачно подвернувшегося рядом крыльца.
Снежно-бледный, Жеребёнок закрыл глаза, тяжело дыша, прижал ладонь ко лбу.
– Я в порядке, – выговорил он почти твёрдо.
Да уж, Лексий видел. Хотелось спросить: «Когда ты в последний раз отдыхал?», но одного взгляда на этого парня было достаточно, чтобы понять: не время для таких каверзных вопросов.
Айду, он же выгорит. Загонит себя насмерть, как лошадь.
– Послушай, – сказал Лексий, – ты ведь помнишь, что по нашей присяге мы не обязаны лечить никого, кроме командиров? Я всё понимаю, но… про́пасть, вспомни, что говорил Бран. Нельзя всегда думать только о других.
Тарни упрямо закусил губу.
– Я здесь не для того, чтобы сидеть сложа руки! – отрезал он. – Если уж я… не могу всё это остановить, то я хотя бы спасу… хоть кого-то. Кого успею. Спасибо за заботу, конечно… но нет.
Лексий заставил себя выдохнуть, побеждая поднимающуюся внутри злость. Ладно. Хорошо. С Браном эти чары не пригодились, но здесь будут в самый раз.
Слова заклинания, передающего твою силу другому, вспомнились легко. Для него нужно было прикоснуться, кожа к коже, и, не давая Тарни опомниться, Лексий завладел его рукой. Как только Жеребёнок понял, что к чему, он попытался освободиться, но этому парню было не осилить даже девчонку, если та в детстве кушала много каши, и он смирился.
– Хватит, – устало сказал он через какое-то время. – Пожалуйста, хватит.
Лексий выпустил его пальцы.
– Ты ведь всё равно раздашь всё тем, кому нужнее, – вздохнул он. – Тоже мне, Робин Гуд…
К счастью, Танирэ ещё не до конца пришёл в себя и потому не спросил, кто это такой.
Ладно. Лексию было совершенно ясно по меньшей мере одно: если этот человек что-то решил,