отказать.
— Тише, малыш. Вера будет с Кэтти на соседнем диване. Ты ее даже не заметишь, — вглядываясь в черты моего лица, шепчет на ухо Дима. — Постой, ты ревнуешь? — надеюсь, что нас никто не слышит.
— Еще чего, — фыркаю я. — У меня нет конкуренток, — отшучиваюсь я с улыбкой, хотя настроение мое в хлам испорчено. И еще больше оно портится, как только я замечаю, что Вера демонстративно виляет бедрами, проходя мимо нас, и опускается на соседний диван рядом с Кэтти.
Так. Я не намерена это терпеть. Я не хочу, чтобы чужая женщина, которая никак не относится к нашей семье, жила с нами под одной крышей.
Это уму непостижимо. У меня даже челюсть от гнева сводит, а пресловутая «женская энергия» мгновенно покидает чат.
— Вер, не хочу показаться невежливой, но это семейный вечер. В следующий раз я бы хотела, чтобы он таковым и остался. О Кэтти есть кому позаботиться в часы после семи вечера, — больше не в силах держать все в себе, очень мягко обращаюсь к Вере. — Дима здесь. Я здесь.
Вера достойно выдерживает мой каменный взор, не тушуясь и не отводя свой в сторону. Не то, чтобы я собираюсь с ней воевать. Всего лишь провожу границу, которая, кажется, давно размылась до иллюзорных вибраций.
Вера — врач Катарины. Врач, няня, наемная сотрудница. Она получает деньги за психологическую работу с девочкой, и как бы сильно я не была в себе уверена, как и в отношениях с Димой, я не хочу без причины видеть постороннюю молодую женщину в нашем доме.
— Я подумала, что папа будет занят. Чем-то другим. Или кем-то другим, — Кэтти, что ожидаемо, самозабвенно защищает Веру. — Поэтому я пригласила ее на вечер, как свою подругу, — девочка с нежностью смотрит на няню, в то время как та явно мысленно приковывает меня к распятью и сжигает на смертном одре. При всей неприязни, что открыто читается в ее глазах, она продолжает мило улыбаться мне и Диме.
Терпеть не могу таких двуличных особ. Мое сердце невольно царапает плохое предчувствие: интуиция подсказывает, что Вера может навредить Кэтти. Возможно, я просто додумываю, потому что отношусь к ней предвзято, а возможно, к внутренним ощущениям стоит прислушаться.
— Конечно, котенок. Ты не сделала ничего плохого. Эля просто планировала вечер в кругу семьи. Вы друг друга не поняли.
— Но друзья — это тоже семья! — восклицает девочка, ее губы складываются в обидчивый бантик и начинают дрожать. Честно, я и сама бы сейчас хотела завыть навзрыд.
Я не привыкла к такому отношению к себе. Семья Андрея меня холила и лелеяла, а здесь я постоянно встречаюсь с какой-то пассивной агрессией. Трудно оставаться взрослой и осознанной, когда имеешь дело с подростком, который вроде как и рад тебе, но в то же время ненавидит за то, что ты просто дышишь с ее отцом одним воздухом.
— Давайте поговорим об этом завтра, — пытаюсь сгладить напряженную атмосферу, которую сама же и создала. — Дань, включай фильм.
Богдан нажимает кнопку на пульте, и название фильма на экране приходит в движение.
В итоге весь сюжет фильма пролетает мимо меня. Я погружаюсь в мрачные мысли, раздражаясь на саму себя в первую очередь, ощущая напряжение между мной и Димой.
Не знаю, поступила ли правильно, поставив Веру на место у всех на глазах. Но время не отмотать, а язык всегда был моим врагом.
— Мам, можно мне еще поп-корн? — сын назойливо машет пустой коробкой из-под вредного лакомства.
— И мне! — хихикает Кэтти. Я заметила, что они с Богданом кидают друг в друга воздушной кукурузой, постоянно переглядываясь и обсуждая фильм. Слава богу, они действительно вжились в роли брата и сестры. Дети находят общий язык куда быстрее, чем взрослые.
— Пойду принесу. Но только чуть-чуть. Тебе что-то нужно? — озвучиваю свое действие я, прежде чем встать с дивана, выбираясь из крепких объятий Димы. Муж коротко мотает головой, глядя куда-то мимо экрана — кажется, он тоже не включен в фильм и семейный вечер. Грудь наливает свинцом, как только я понимаю, что планируемая идиллия закончилась провалом.
Мне не удается создать уют в этом доме.
Я стараюсь изо всех сил, я делаю все для этого. Но «помехи» в виде Веры и капризов Кэтти действуют на реальность словно злобные маятники, выталкивающие происходящее на самую темную сторону.
Вера находит меня на кухне, застав меня за процессом нарезки бутербродов. Я решила добавить закуску на общий столик, Богдан с Кэтти смели все подчистую, оставив нам с Димой остывшие куски пиццы.
— Знаешь, а я думала, что ты мудрая женщина и не будешь так открыто демонстрировать свою ревность, — заявляет стерва, именующая себя детским психологом, появляясь в дверях.
Я бросаю на нее характерный взор, полный льда и пламени. Я бы на ее месте не стала сейчас дерзить мне. На минутку, у меня в руках нож, с легкостью разрезающий колбасу, словно мягкое масло.
— Мне это льстит. Не думала, что такая, как я, поколеблет твою уверенность, Элина, — заявляет Вера, и я прекрасно понимаю, с чем связана ее смелость в подобных заявлениях.
Она видит, какой властью обладает Кэтти над Димой.
И прекрасно понимает, что он никогда ее не уволит: нового человека для трудного ребенка подобрать сложно, а Катарина привыкла к Вере. А значит, у этой дамочки развязан язык и руки. Но ничего, я быстро вытряхну тузы из ее рукавов.
В ней явно присутствует двойное дно, и верхнее, создающее видимость «идеальной няни и врача» — уже подгнивает. Это сквозит во всем: в ее жеманных ухмылках, высокомерных жестах и взгляде с томной поволокой, что она бросает на моего мужа. Так ведет себя только голодная самка, пытающаяся привлечь самца в свое поле.
— У тебя все в порядке? — мой тон спокоен и нейтрален. — Ты, вообще, о чем? — небрежно интересуюсь я, продолжая раскладывать бутерброды на широкой тарелке.
— О том, что случилось в зале, Эля…
— Вера, давай ты будешь обращаться ко мне «Элина Алексеевна». И попрошу, не на «ты», а на «вы». Все-таки, наша семья — твой работодатель, субординацию нарушать не следует. Ты — врач. Я считаю неуместным видеть тебя в гостиной после семи вечера, когда мы дома. Завтрак, обед, ужин — окей, проблем нет. Я поговорю с Димой насчет ограничения твоих рабочих часов. Надеюсь, ты меня услышала, — спокойно предупреждаю я. — Кэтти очень привязана к тебе, и для нас с Димой это важно. Но есть черта, за которую переходить не стоит, несмотря на то, что ты