Только что успел Фредерик Биорн приготовить все для зимней стоянки, как на море показались первые льдины. Экипаж клипера приветствовал их от души, потому что они означали для него средство продолжать предприятие. По другую сторону равнины, ограничивавшей бухту, снова начинался Ледовитый океан, по которому можно было на санях проехать пространство в два градуса длиною.
Местность около бухты в момент прибытия наших путешественников не была совершенно лишена оживления. В воздухе носились морские птицы с такой беззаботностью, которая прямо указывала, что они никогда не видали людей. Моржи и тюлени подплывали к самой корме корабля, как бы желая ознакомиться поближе с невиданной громадой.
Однажды друг Фриц позабавил моряков внезапным пробуждением в нем рыболовного инстинкта. Это было тем оригинальнее, что он был взят от матери еще совсем маленьким медвежонком, и после того ему не приходилось самому добывать себе пищу.
Друг Фриц вместе с прочими любовался на птиц, которым матросы бросали куски вяленой рыбы. Вдруг в бухте появилось стадо моржей с длинными изогнутыми клыками. При виде их медведь вытаращил глаза и тихонько завизжал от радости, как щенок, увидавший из окна, что на дворе играют другие щенята. Моржи, действительно, резвились, ныряя и кувыркаясь в воде.
Через несколько минут друг Фриц начал вздрагивать и трясти своей огромной головой. Он лишь недавно достиг зрелого возраста и, как все молодые животные, очень любил игру. Что такое с ним делалось? Желал ли он присоединиться к моржам и порезвиться вместе с ними, или в нем проснулась природная кровожадность, заглохшая от постоянного общения с добрыми людьми? Быть может, и то, и другое… Как бы то ни было, но через несколько минут он окончательно не выдержал и, прыгнув с корабля, как бомба, свалился среди играющих. Сначала он погрузился в воду, но сейчас же выплыл, глухо ворча. Он был сыт и, по-видимому, не имел никаких свирепых намерений. Эдмунд, зная его отлично, положительно утверждал, что медведь просто желал поиграть с моржами.
Но моржи понимали это иначе. Они не видели разницы между медведем диким и прирученным. Вследствие этого друг Фриц, как только вынырнул, сейчас же получил ужасный удар клыком.
Моржи окружили его и сердито надвигались. Бедный медведь совершенно растерялся от такого приема и даже не пробовал защищаться. Между тем морж, нанесший ему удар, ожидал ответа, после которого должно было последовать общее нападение на медведя.
Пора было матросам вмешаться, иначе разъяренные моржи растерзали бы его в клочья. По приказанию Эдуарда, человек двадцать матросов, столпившись у кормы, подняли громкий крик. Испуганное стадо сейчас же рассеялось.
Избавленный от опасности медведь вернулся на палубу при громком хохоте матросов. Он был очень сконфужен своим приключением и низко опустил голову.
Однако другу Фрицу предстояла впереди суровая жизнь, от которой суждено было проснуться его природным инстинктам, до этого времени спокойно дремавшим в нем.
Между тем Фредерик Биорн торопил приготовления к отъезду. Шел густой снег, предвестник больших холодов, хотя на дворе стоял только конец сентября. Появились первые перелетные птицы, отдельными небольшими стаями направляясь на север к тому свободному ото льда морю, в существовании которого нет ни малейшей возможности сомневаться.
Стаи птиц все увеличивались и, наконец, стали заслонять небо, как тучи. Куда же именно они летели? К какому-то месту до сих пор неизвестному, но, несомненно, лежащему между магнитным полюсом, который совершенно произвольно предполагается на 70°, но в действительности находится гораздо выше и между полюсом холода. Птицы тянутся туда двумя дорогами: одна проходит между Гренландией и Шпицбергеном, другая — между Алеутскими островами и Беринговым проливом. Невозможно же допустить, чтобы птицы нарочно летели для того, чтобы погибнуть от холода в ледовитом краю; очевидно, там есть страна с умеренным климатом, в котором можно жить. Наконец, с наступлением лета они все возвращаются — это тоже всеми подмеченный факт.
Все это исстари наводило многих и многих на мысль о существовании на крайнем севере свободного моря, для открытия которого еще с прошлого века предпринимались полярные экспедиции.
Франклины, Ламберы и Белло рисковали жизнью для разрешения этой благородной задачи. Норденшильд сделал тоже немало. Если задача не решена, это еще не значит, что она и не будет решена.
Направление, которого держались птицы, подсказало Фредерику и его брату, что они выбрали кратчайший путь к полюсу. Когда пролетели последние стаи, начались холода. Показания на термометре быстро падали и скоро дошли до 18° ниже нуля. Появились крупные льдины, начался ледоход. Со дня на день ожидалось, что лед окончательно станет, и «Дядя Магнус» будет изолирован от остального мира.
Однажды вечером перед закатом вахтенный матрос, меланхолически прохаживавшийся вдоль борта, вдруг встрепенулся и вскрикнул:
— Парус слева!
Все выбежали на палубу, и впереди всех Фредерик и Эдмунд, подумавшие, что вахтенный сошел с ума.
Но нет, к удивлению, он оказался в здравом уме и твердой памяти. В бухту действительно входила хорошенькая небольшая яхта, салютуя клиперу. На мостике яхты стоял человек высокого роста, махавший шляпою и кричавший «ура!», которое дружно подхватывали матросы. Фредерик Биорн ответил тем же, и восемьдесят норрландских матросов тоже гаркнули «ура!».
Яхта грациозно поравнялась с клипером и бросила якорь рядом с ним.
Фредерик сейчас же пригласил капитана яхты к себе на борт. Капитан не заставил себя просить два раза и ловко перебрался на клипер.
— Здравствуйте, джентльмены, — сказал он Фредерику и Эдмунду, шедшим к нему навстречу. — Эдуард Пакингтон, — прибавил он, кланяясь. — Чистокровный янки, родом из Нью-Йорка.
— А я — Фредерик Биорн, — отвечал герцог Норрландский, пожимая руку американцу, — а это мой брат Эдмунд.
Американец пожал Эдмунду руку так, что едва не вывихнул ее.
Североамериканский гражданин был рослый мужчина средних лет, с открытым и приятным лицом, которое сразу располагало в его пользу, хотя черты далеко не отличались правильностью: англосаксонский рот до ушей, круглые навыкате глаза и огромный, мясистый, красный, угреватый нос, обличавший не совсем умеренную склонность к спиртным напиткам. Волосы на голове и бороде были красно-рыжие.
В нравственном отношении Эдуард Пакингтон был человек смелый и решительный, не останавливающийся ни перед чем. Он был старший сын бедного методистского пастора, обремененного, как почти все пасторы, многочисленным семейством. Начавши буквально ни с чего, он к тридцати пяти годам сделался одним из богатейших арматоров Нью-Йорка, обеспечил престарелых родителей, принял к себе в компанию двух своих братьев и, предоставив им заведование делами фирмы, решился посвятить часть своего времени на исполнение одного плана, задуманного им давно.