Читать интересную книгу Мифы классической древности - Георг Штоль

Ахилл и сын Теламона Аякс не участвовали в битве. Они лежали у могилы Патрокла и с грустью вспоминали о друге. Но когда троянцы появились с факелами близ кораблей, Аякс услышал шум битвы и сказал Ахиллу: «Друг, до меня доносится страшный шум, точно загорелся бой жестокий. Поспешим туда, не то троянцы опередят нас, перебьют арговян и сожгут корабли. Великим будет это для нас позором».

Теперь и Ахилл услышал боевые клики и жалобные стоны; оба героя бросились к оружию и, вооружившись, поспешили к месту битвы. Обрадовались теснимые ахейцы и вздохнули свободней, когда увидели, что в блестящем вооружении спешат к ним на помощь могучие герои. Аякс врезался в толпу троянцев и положил на месте четырех храбрых передовых воинов, меж тем как Ахилл сразил пять амазонок. И вот стали они опустошать густые ряды врагов, подобно огню, раздуваемому бурным ветром в дремучем нагорном лесу. Пенфесилея увидела их, грозных и губительных; как барс бросается на охотников, гневная, устремилась она на них и метнула копье в Пелида; но как от твердой скалы отскочило, разбившись вдребезги, копье. Тогда направила она другое копье в Аякса и грозно крикнула героям: «Безуспешно пустила я первое копье, но этим надеюсь лишить вас и силы и жизни, вас, что считаетесь сильнейшими из данайцев. Подойдите ближе и увидите, насколько мы, амазонки, сильнее вас, мужей». Засмеялись ахейцы похвальбе девы, и Теламонид метнул копье ей в ногу, но копье не ранило ноги. Не заботясь более о деве, обратился он к толпе троянцев, предоставляя Пелиду сражаться с амазонкой: он знал, что Пелиду так же легко одолеть ее, как ястребу голубицу.

Безуспешно пустила Пенфесилея в Пелида и второе копье, а он гневно крикнул ей: «Дева, как дерзнула ты выступить против нас, величайших на земле героев из рода великого Зевса. Гектор, и тот боязливо отступил перед нами и пал под моим копьем, а ты безумно грозишь погубить нас. Поверь, близок твой последний час». Так он сказал и, потрясая смертоносным копьем, ринулся на нее и нанес ей рану над правой грудью; заструилась черная кровь, и члены ее лишились силы. Помутились очи ее, секира выпала из рук; но скоро оправилась дева, взглянула на врага, приближавшегося с намерением стащить ее с коня. Пока она думала, обнажить ли ей меч и встретить стремительное нападение или же молить о пощаде, дикий и гневный Ахилл одним ударом копья пронзил и коня и всадницу. Умирая, упала она на землю и прислонилась к лежавшему в пыли коню, подобная стройной ели, сраженной северным ветром.

Увидев гибель амазонской царицы, смущенные троянцы обратились в бегство по направлению к городу, где и оплакали несчастную дочь Арея и соотчичей, погибших в роковой битве. А ликующий Ахилл воскликнул: «Лежи же, несчастная, во прахе и будь добычей псов и птиц! Кто побудил тебя выступить против меня? Ты надеялась, возвратившись с поля битвы, получить от старца Приама несметные дары за поражение арговян. Но не так решили боги; мрачные Керы и твоя опрометчивость увлекли тебя, презревшую женские занятия, на войну, ужасную даже для мужей». Так молвил он и выдернул копье из тела умиравшей девы. Затем снял с ее головы блестящий шлем и взглянул ей в лицо: несмотря на смертельную бледность, несмотря на пыль и кровь, все еще сияло оно красой. С удивлением взирали ахейцы на дивную деву, в вооружении распростертую на земле и подобную спящей Артемиде, когда уставшая на охоте богиня покоится в лесу. Сам Ахилл, удивленный и опечаленный, стоял, погрузившись в созерцание ее чудной красы; и любовь к прелестной юной героине вкралась в его сердце. Не убивать ее, а супругой следовало увести ее во Фтию.

В то время как Ахилл, унылый, все еще стоял пред прелестным телом, оторваться от которого было выше сил его, из окружавшей толпы вышел известный наглец Ферсит и принялся поносить юного героя такими словами: «Глупец, что грустишь ты по амазонке, причинившей всем нам столько вреда? Сердце твое, падкое до женщин, любовно тоскует о ней, как о милой невесте. Отчего не пронзила она тебя копьем, тебя, помышлявшего только о женщинах и забывшего доблесть». И, ругаясь, воткнул, бесстыдный, копье в глаз умершей девы. Но едва совершилось недостойное дело, как разъяренный Пелид с такой силой ударил его по щеке, что с потоком крови выпали изо рта все зубы, и, упав навзничь, трус Ферсит тут же испустил дух. Все ахейцы обрадовались, что наконец постигла дерзкого поносителя заслуженная кара, один Диомед разгневался на убийство. Ферсит был ему сродни: дед его Эней и Агрий, Ферситов отец, были родные братья. И дошло бы до кровавого боя между Диомедом и Ахиллом, если б не удалось успокоить их совокупным старанием прочих ахейцев. С согласия Атридов Ахилл отдал тело Пенфесилеи, которую полюбил он уже мертвую, вместе с доспехами Приаму. На огромном костре сожгли его скорбные троянцы, а пепел похоронили в могиле Лаомедонта. С Пенфесилеей вместе погребены были ее двенадцать спутниц, подобно ей павших в битве и отданных Атридами троянцам.

Мемнон

(Квинт Смирнский. Posthomerica)

После гибели Пенфесилеи троянцы снова пришли в бедственное положение. И днем и ночью стояли стражи на стене и на башнях, боязливо высматривая, не идут ли на приступ ахейцы, предводимые Ахиллом. Многие предлагали уже покинуть родной город и приискать себе убежище где-нибудь на чужбине. Тогда с далекого востока, с берегов океана явился к ним на помощь с несметной родней юный, доблестный царь эфиопов. То был красивейший из смертных, сын Эос и Тифона, племянник царя Приама. Еще раз вздохнули свободно троянцы, ибо новый их союзник был достойный противник Ахиллу, воин необыкновенной силы. Как и Пелид, был он сын богини и, подобно ему, получил в дар от Гефеста дивные доспехи. На другой же день после своего прибытия выступил Мемнон с полчищем эфиопов и с ожившими снова троянцами и их союзниками против ахейского стана; мрачной туче, гонимой бурей, была подобна эта рать, и вся равнина покрылась толпами воинов, поднимавших под собой густую пыль. Живо вооружились ахейцы и мужественно пошли навстречу врагу, ибо вел их могучий, как титан, Ахилл, в красивых доспехах сиявший, как восходящее солнце. И на другой стороне, не уступая ему ни в чем, выделялся Мемнон из толпы своих. Страшно, как шумные, бурливые волны, столкнулись неприятельские рати; засвистал воздух от копий и мечей, глухо зазвенели щиты, со всех сторон поднялся к небу крик убиваемых и поражавших. Впереди всех свирепствовали Мемнон и Ахилл, и целые ряды падали перед ними. Но Пелид не искал великого своего противника: он знал от матери, что сам падет вслед за Мемноном; а потому, дав полную волю своей ярости, сражался вдали от Мемнона.

Прежде всего со смертоносным копьем своим устремился Мемнон на старца Нестора: не мог сын Нелеев спастись бегством на колеснице — одного из его коней положила па месте стрела Париса. Теснимый, кемпиец призвал на помощь сына своего Антилоха. Бросившись между наступавшим Мемноном и отцом, Антилох метнул копье, но промахнулся и попал в Мемнонова друга Эфопса. Тогда гневный, как лев, Мемнон ринулся на Антилоха. Второпях швырнул сын Нестора в Мемнонов шлем тяжелый булыжник, но не раздробил шлем, и, пронзенный копьем Мемнона в самое сердце, мгновенно повалился Антилох мертвый. Зарыдали по дорогому юноше данайцы, а более всех старик отец, ради которого любимый сын пожертвовал жизнью. Торопливо крикнул он сыну своему Фрасимеду: «Поспеши, Фрасимед; оттесним убийцу от тела твоего брата или же за него погибнем в бою!» Горесть овладела Фрасимедом, когда услышал он о смерти брата, и с другом своим Фереем поспешил он туда, чтобы стать грудью против Мемнона. Но теснимый с нескольких сторон эфиоп стоял непоколебимо, подобно вепрю или медведю, на которого тщетно нападают в горах охотники; он принялся снимать с Антилоха доспехи, меж тем как вокруг него шинели стрелы Фрасимеда и Ферея, и пораженные ими падали один за другим его товарищи. Увидел старец Нестор, как похищают доспехи сына; горестный, кликнул он своих друзей и сам на колеснице устремился против сильного врага. Но при виде престарелого кемпийца Мемнон проникся к нему благоговением и закричал ему: «Удались, непристойно мне сражаться с тобою, седовласым старцем. Издали показался ты мне юным бойцом, но теперь вижу, что я ошибся. Удались, не то поневоле убью тебя, и назовут тебя безумцем за то, что ты вступил в неравный бой». Нехотя удалился Нестор и, меж тем как эфиопы и ахейцы яростно сражались над трупом Антилоха, поспешил к Ахиллу, бившемуся на другом конце поля. «Помоги, Ахилл, — закричал он ему, — любимый сын мой пал, и Мемнон овладел его оружием. Боюсь, чтобы его тело не стало добычей псов. Вперед, вспомни о друге». Печалью и гневом исполнилось сердце Пелида — после Патрокла Антилох был любимейшим его другом. Тотчас же, не думая о предостережении матери, устремился он на Мемнона. Увидев Ахилла, Мемнон бросил в него огромный камень. Камень ударился о щит, но неустрашимый Пелид добрался до Мемнона и пронзил ему правое плечо. Не обращая внимания на рану, эфиоп метнул свое копье и попал Пелиду в руку, и заструилась из раны черная кровь. Тогда, хвастливо и суетно радуясь, воскликнул он: «Надеюсь, что скоро ты погибнешь от моей руки, ты, безжалостно погубивший столько троянцев. Ты считаешь себя храбрейшим из смертных; но теперь видишь перед собою сына бога, могучего сына той Эос, которая со светлого неба являет день и богам и людям, меж тем как Нереида, твоя мать, праздная и неизвестная, сидит на дне морском, среди рыб и чудовищ». — «Мемнон, — сказал Пелид, — отчего ослепление влечет тебя против меня, потомка Зевса и могущественного Нерея? Вот когда — а будет что сейчас же — мое стальное копье проникнет тебе в печень, узнаешь ты, какая богиня мне мать. Гектора наказал я за смерть Патрокла, а тебе отомщу за гибель Антилоха: ведь ты убил друга не бессильного человека. Но к чему пустые слова? Вперед!» Сказав это, схватил он тяжелый меч, Мемнон сделал то же, и они устремились друг на друга. Неукротимые и яростные, и лезвием и острием наносили они удары, заслоняя себя щитами: ни один не уступал. Самому Зевсу любо было смотреть с Олимпа на страшный бой героев, он увеличил их рост и силу, дабы походили они на богов, а не на смертных. Долго бились они; божественные матери обоих героев, Эос и Фетида, умоляющие, стояли по обе стороны Зевса, от которого зависела судьба их сыновей; и прочие боги столпились около владыки Олимпа и с участием, боязливо и заботливо взирали на бойцов.