Читать интересную книгу Ёлка, которая пароход - Ая эН

Кажется, Вика опять поняла, отчего он дернулся и напрягся. Она усмехнулась:

– Обычные ноты, самые обычные. Из двух сборников сканы, на таких больших листах. Меня мама хотела забрать из музыкалки в третьем классе. У меня тогда глаза разболелись перед экзаменами, конъюнктивит, капать стали что-то, зрачки расширили. Мелкоту с листа было совсем не видно. Мама растерялась, а дядь Петя пошел и отсканировал все нужные листы. А потом распечатал в два раза крупнее. Или даже в три. Все стало видно, я выучила и сдала.

– Молодец, дед! – искренне восхитился Петя. – Вот молодец! Конечно, забирай такое!

«А жалко, что эта Пална его не охмурила, – подумал Петя. – Он бы мог еще после бабушки жениться и жить себе счастливо…»

Вика вспомнила деда, и ее глаза опять подозрительно заблестели. Петя деликатно отвел взгляд в сторону и увидел елку, которая пароход. Надо было срочно выруливать на главное, а то сейчас возьмет свои ноты и уйдет.

– Ты чай пей, а то остывает! – засуетился Петя. – Я же помню, ты холодный не любишь.

– Откуда ты можешь помнить? – изумилась Вика. – Я же у вас не бывала, когда ты тут жил.

– Мы с тобой однажды оставались вдвоем, перед Новым годом, и я запомнил. Ты вылила остывший чай в мойку.

– Да-а? Ну надо же. Совершенно этого не помню. Весь тот день вроде помню, а вот про чай – нет.

– Вылетело, бывает! – важно кивнул Петя и с энтузиазмом продолжил: – Слушай, а правда интересно как, да? Дети общались всего один день, потом не виделись всю жизнь и вот снова встретились. И каждый запомнил о том дне что-то свое. Правда интересно?

Вике было не очень интересно. Ей не хотелось ничего вспоминать. Ей хотелось найти ноты и уйти. Но совсем не поддержать беседу было бы верхом неприличия.

– Ага, – сказала она. – Интересно.

И отхлебнула чаю. Он был еле теплый и отвратительно заваренный.

– А ты что помнишь? Расскажи! Ты же старше была, больше должна помнить.

Вика вздохнула:

– Ну, я помню, что моей маме понадобилось срочно куда-то поехать. Кажется, к врачу. У нас бабушка тогда сильно болела, наверно, за лекарством надо было. Ты помнишь мою бабушку?

– Бабу-ягу? Помню.

– Ага, мы ее так в шутку называли… Ну вот. Мама попросила дядю Петю отвезти ее в аптеку. А аптека находилась далеко. И на это время меня попросили остаться с тобой. Ты совсем мелкий был, кажется, тебе и трех не было.

– Мне было три и десять месяцев, – уточнил Петя.

– Неужели столько?

– Да. И потом, тут на открытке написано. – Петр взял «елку-пароход» в руки и протянул ее Виктории. – Помнишь, я эту открытку как раз в тот день делал?

Вика равнодушно взяла открытку, повертела ее в руках.

– Да, точно. Она самая. И положила рядом с чашкой. Петя подождал: пусть вспомнит как следует. Но Вика ничего вспоминать не стала, а тупо поднялась, сделав перед этим еще один маленький глоток чая. И начала прощаться:

– Петя, я рада была тебя видеть. Ты очень вырос и стал похож на свого дедушку, красивого и умного мужчину…

Получалось как-то очень официально, но Вике было все равно. Ее начинала наполнять пустота, как почти всегда бывает, когда отревешься.

– Если ты не против, я возьму ноты и пойду. Еще ужин надо готовить, мама скоро придет…

Про ужин было брехней. Просто хотелось уйти.

– Да, конечно, – ответил Петя. – А где они лежат?

– В столе, в верхнем большом ящике, на дне. – Вика кивнула на дубовый дедушкин стол у окна.

5. Неродной

Письменный стол был развернут, как в офисах, то есть сидеть за ним получалось спиной к окну, лицом к посетителям. Петя свой стол в Москве тоже так развернул: удобнее схлопывать ненужные окошки на экране при внезапном вторжении предков. Но деду-то к чему было так устраивать свое рабочее место?

Петя выдвинул верхний ящик – широкий, в полстолешницы шириной, для чертежей, наверное. Тут было полно всего: и мануалы на разные бытовые приборы, и кальки с мамиными выкройками, и вырезки из газет. В самом низу (Петя сразу глянул вниз, приподняв верхние бумаги) и вправду лежало несколько листов с крупными нотами. Вот черт!

– Слушай, тут так много всего, сразу и не найти! – виновато развел руками Петя. – Я пока поищу, а ты, будь другом, завари чай нормальный, а?

– Ну ладно…

Вика взяла чашки и вышла.

– А если у деда кофе есть, сваришь? А то я не нашел! – вдогонку крикнул Петя.

– Ладно!

Вика пошла на кухню. Кофе в зернах лежал на полочке над столом. Кофемолка – внизу, в крайнем отделении, у окна. Электрическая кофеварка стояла прямо рядом с чайником. Заветная шкатулка, завернутая в старую, защитного цвета сорочку, покоилась на антресолях – близко, надо только подставить табуретку и рукой нашарить справа, там такая выемка есть, там эти антресоли не прямоугольные, а хитрой формы, из-за трубы, из-за нестандартной планировки. Если не знать, можно и не догадаться, что там пустота.

Кофе тоже высоко лежит, тоже без табурета не достать. Вика залезла на табурет. Банка с кофе была справа, только протянуть руку и сдвинуть стеклянную дверцу. Шкатулка с драгоценностями была слева, только протянуть другую руку и открыть дверцу фанерную. До прихожей, в которой валялась куртка с котами и мордами (она захватила ее с собой механически, правда!), до прихожей по коридорчику было ровно три шага. Куртка объемная, дутая. Под такой не то что шкатулку, рюкзак можно спрятать. Петя активно копошился в гостиной. У Вики был великолепный слух, она отчетливо различила звук выдвигаемого нижнего ящика и шуршание газет. Вика решительно выдохнула, протянула руку к дверце и сдвинула ее в сторону.

Взяла банку с кофе.

И спрыгнула вниз.

Петя лихорадочно соображал, куда перепрятать проклятые ноты. Он свернул их трубочкой, попытался ткнуть под стол – ерунда, вылезут. В другие ящики? Они забиты. Внезапно он вспомнил о «подзорной трубе».

Петя бросился к своему «необитаемому острову» и рывком открыл «сезам». Тубус с чертежами к папиному диплому висел на ремешке, на «скале», рядом с галстуками, когда-то служившими удочками. Петя лихорадочно вытряс диплом – его оказалось всего несколько листиков; вроде девять лет назад их было больше, – и сунул в тубус ноты. Ноты не лезли. Они были длиннее папиных чертежей, прямо гигантский формат какой-то! Черт! Должны влезть, не такие уж длинные! Шум кофеварки стих, Вика разливала кофе по чашкам. Великолепного слуха у Пети не было, но клацанье наполненной чашки о блюдечко было сложно не услышать. Тонк! – первая чашка готова. Тонк! Вторая. Петя кое-как затолкал ноты, закрыл крышку, бросил тубус в шкаф – вешать уже не было времени – и захлопнул дверцу.

Отойти от шкафа Петя не успел – нарисовалась Вика.

– Держи свой кофе. За качество не ручаюсь, кажется, он немного выдохся. Дядя Петя из-за сердца совсем не пил кофе. Хотя любил.

– Спасибо.

Петя принял синюю, тонкого фарфора чашечку; руки его тряслись, кофе выплескивался на блюдечко с голубой каемочкой.

– Ты что? – удивилась Вика.

– Не знаю, – сказал Петя. – Не по себе мне как-то. Как тогда, в тот день. – Он кивнул в сторону «елки-парохода» и продолжил: – Как будто сейчас опять произойдет что-то особенное!

– А что в тот день особенного произошло?

– Ну как… Ты впервые пришла к нам в дом. Я впервые остался без взрослых.

Про Деда Мороза Петя решил не говорить.

– Ну, я не первый раз у вас была, я и до этого заходила. И ты не один остался, я была уже довольно взрослая.

Петя решил не спорить, а извлечь выгоду из Викиных слов, и согласно закивал головой:

– Да, ты была взрослая и очень серьезная. И тогда уже отлично играла.

Вика порозовела от удовольствия:

– Да ладно. А я разве тебе играла тогда?

– А еще ты мне помогла собрать елку и железную дорогу! – уклончиво ответил Петя.

Насколько он помнил, все было наполовину наоборот, и с железной дорогой как раз он помогал, ну да лишняя похвала не помешает.

– Нет, я тебе только с елкой помогла, – покачала головой Вика. – А с железной дорогой как раз у меня не получалось, пока ты в шкафу сидел. Ты вылез и помог. Так что один-один!

Петя засмеялся. Вика тоже улыбнулась. Контакт налаживался.

– Ха-ха, из шкафа! Точно, так и было все! Я так играл, будто это мой необитаемый остров!

– Хи-хи, ну да, остров! В шкафу! Потом вылезаешь такой серьезный и говоришь важно: «Тут нельзя дорогу строить!» Я тебе так: «Почему?» А ты: «Она утонет!»

Вика расхохоталась. Петя – из вежливости – тоже. На самом деле его продолжала бить нервная дрожь. Сейчас все решится, сейчас он узнает правду. Наконец он отважился:

– Слушай, а открытку?

– Что – открытку?

– А открытку, елку-пароход, ее ты мне помогала делать или я сам?

– Вот эту, что ли? Не, это ты сам. «Значит, я правда – гений, – облегченно выдохнул Петя. – Сам! Я сам!»

– Точно сам?

– Абсолютно точно. Ты посмотри, как все криво-косо и тупо! – Вика опять рассмеялась, отчасти по инерции. – Я бы в сто раз аккуратнее сделала, учитывай разницу в возрасте! И клей у тебя соплей размазан! Это даже не клей, а знаешь что?